Уже с утра Настенька несколько раз спускалась и поднималась по лестнице. Нужно было всё делать быстро и ходить тоже быстро - у барыни были сегодня именины, и дел было невпроворот: убраться в господских комнатах, в гостиной, перетереть сервиз и столовое серебро, да и так, чтобы не осталось ни одного пятнышка. А то уж больно гости внимательные! Кто-нибудь да заметит оплошность служанки. Неудобно, конечно, хозяйке станет, но не хотелось девушке подводить барыню.
Сначала Настенька ходить старалась осторожно. Особенно мимо комнаты княгини, чтобы не разбудить, но потом осмелела и стала даже пробегать мимо.
Недаром, девушка управилась с уборкой в комнатах внизу так быстро. Уже с утра там было тихо и чисто, что крестьянке самой захотелось посидеть и почитать там, чем идти в душную кухню, где Евдокия кричит всем: "Ты иди то сделай, а ты это!". Может ещё на молодёжь посетовать, что, мол, силы и здоровье есть, а лень откуда не понятно берётся. Начали приезжать гости.
"Что-то рано..." - отметила девушка, услышав в передней едва мужской голос, явно не князевский и не Григория Петровича, когда вновь спускалась-поднималась вниз.
"Интересно, сколько раз за утра я уже прошлась там? Может посчитать?" - развлекала себя Настенька всякими мыслями.
- Велите завтрак подавать? - она уж собиралась дальше бежать. Барыня вдруг покачнулась и девушка не на шутку перепугалась. Не много она понимала в болезнях, но считала, что все эти разные болезни господские начинаются с падений или таких покачиваний.
"Не уж-то госпожа наша заболела! Не дай боже! - Настенька лишь громко засопела, - Что же делать?..."
- Завтракать не будете, госпожа? - выдавила из себя девушка, не двигаясь с места. Ей не хотелось и пугать гостя и барыню раньше времени ("Барыня-то в роде стоит..."), но может кого-то предупредить стоит ("А дома как назло никого!")...
- Ку..у..да велите завтрак подавать? - чуть заикаясь вновь переспросила девушка.

- Что, барыня? Что вам принести? - Настя наклонилась к княгине. Уж больно тихо та говорила, да ещё и так побледнела! Девушка растерялась, не зная что делать. Она даже не знала кого позвать и как объяснятся перед гостём, да и нужно ли? То есть, нужно ли это ей делать? Мельком она взглянула на гостя, как будто надеялась, что он ей расшифрует бормотание госпожи, но тут же себя осудила мысленно:
"Ему-то почём знать? Что ты на него глаза вытаращила?!"
Только по жесту крестьянка поняла, что та просит.
- Веер? - зачем-то переспросила Настенька, но тут же спохватилась, - Да-да. Сейчас принесу!
И вихрем умчалась вверх по лестнице. Найти веер княгини не составило труда, потому, что в комнате было прибрано, да и сама барыня никогда неряхой не была. На обратном пути крестьянка заметила, что дверь в покои князя приоткрыта. У Насти появилась мысль заглянуть туда.
"Заглянуть аль нет?... Не знаю... Зачем заглянуть? А если он уже проснулся и увидит меня? - крестьянка задержалась у самой двери, - Ну а что тут такого, что я загляну? Вот чудо-то, что служанка в комнату господ заглядывает?! Может я смотрю, прибраться или нет?"
Тут из глубины комнаты Насте показалась, что слышит какой-то звук. Её это спугнуло и с мыслями: " А вдруг это он видел, что я там стою, как тетеря?!" Настя сбежала вниз, держа в одной руке веер.
Слава богу, что княгине стало легче. Так подумала крестьянка и перестала волноваться. Получив приказание подавать завтрак в столовой, она почти вприпрыжку отправилась на кухню. Поскольку все слуги были заняты приготовлениями, то накрывать и обслуживать пришлось Настеньке. Она легко накрыла на две персоны стол: для княгини и её гостя.
На столе уже всё было готово, когда девушка сообщила о том, что завтрак готов. Вместо кофе, на столе стоял чай, поскольку княгиня не любила заморский напиток. Однако, крестьянка не знала о том, что предпочитает гость и на всякий случай приставила кофейник. Пока господа не появлились в столовой, Настенька заканчивала расставлять посуду и расклыдвать салфетки.

Люди чудовищны - несправедливы, - подчас безумны! - требуют ровного и приятного отношения к себе вне зависимости от сословий и чинов, возраста и пола, манер и образования, - странные, странные люди. Они принимают решения, не обращая внимания на то, что происходит вокруг - ce qui est typique, - чего ждут? Это остается неясным. Верной реакции - не дождутся никогда. Это очень просто понять. Никто не задумывается. Никто не нуждается.
Никак нельзя было сказать, что этот человек легко поддается чужому мнению. Скорее - наоборот. Ни в коем случае. Во время, когда ведущие умы общества помешаны на физиогномике и прочих лженауках, утверждать подобное было бы омерзительным и позорным стыдом. Примерно таким же, как пьяный дебош в общественном месте или прилюдное оскорбление дамы, имеющей на вас все полагающиеся в ее положении виды.
Тем не менее - ЛЖЕнаучные теории имеют все возможные шансы провалиться еще при самом своем расцвете. Не будучи выдающимся образцом романтического персонажа популярной в настоящее время зарубежной прозы, пылкой и на редкость безрассудной даже по меркам high society, Андрей имел, помимо всяческих приятных и заслуживающих уважение черт характера, ряд недостатков. Среди них - и тот, что положил начало сплошному недоразумению, перевернувшему с ног на голову его характер, пирамиду приоритетов и отношение к жизни в общем и целом.
И это самое общество - тугое и упрямое, как накрахмаленный воротник, промозгло-сырое и до безумия пресное, - понимать его никак не хотело. Нельзя было сказать, что это расстраивало - просто ставило перед определенным фактом и заставляло задуматься об определенных же вещах. Например - о любви к сестрам. Стыдно подумать столь смело - всего лишь те, что рядом. Такие же, как и остальные. Все же - необыкновенные. Говорить другое - более чем глупо. А отец? Слишком много мыслей о нем в последнее время. Бессмысленно провозглашать его traitor в рамках своей и так чрезмерно заполненной головы. Почему же тогда такое гигантское различие? Такая чудовищная несправедливость? К одним родным - одно отношение. К другим - другое. О, рассудок, ты злодей, ты чудовище, ты просто убийца, убийца!
Подоспел - к самому началу. Как положено. Ни о чем больше думать не стоит. Лишние мысли - на лице. То, что на лице - внушение сумятицы в окружающее пространство, следовательно - не самое лучшее, что можно предпринять. Навести на себя привычный флер обаятельной непринужденности. Чего еще им надо.
- Нуждались в моей срочной компании? Радость моя, зачем такая спешка?
При виде занимающих внутри головы столь влиятельный пост сестер лицо немного прояснилось. Разумеется, это более чем очевидно - ответа не требуется. Но как же не ответить на случайно подхваченный отрывок вопроса, произнесенного этим родным и въевшимся до перманентности в сердце голоса.
- Несмотря на мою крайнюю несостоятельность в роли певца дифирамб и сочинителя вирш, не могу не отметить то, как цветет сегодня наша прекрасная именинница. Однако, только не говорите, что уже успели напеть ей комплиментов - сегодня этим займусь я.

- Князь? - растерявшись переспросила Настенька у княжны и тут же упрекнула себя в несообразительности.
"Какой же ещё брат есть у княжны?! - девушка суетливо огляделась вокруг, - Скажу, что спит, наверное. Не знаю и не видела ещё сегодня! ... А что? Я ж правда его не видела. Ой, ну перестань ты так волноваться!"
Чувство, будто её поймали, что она подслушивает разговор, в миг одолело молодую служанку. Она ссутулилась, дрожащие руки мяли белоснежную салфетку, что должна лежать на  господском столе, а язык предательски не поддавался.
Стоя спиной к лестнице на второй этаж, девушка беспокоилась не за то, что сказать, а как оправдаться перед княжной за долгое молчание. 
Обстановка в корне изменилась, когда Настенька за спиной услышала весёлый и непринуждённый голос молодого князя.
Ой, батюшки!  - воскликнула девушка от неожиданности, хватаясь за сердце. Она сама точно не знала чего она так испугалась. Однако, теперь можно было продолжать накрывать на стол, добавляя ещё два прибора.
"Весёлый... - с грустью подумала Настенька, слыша господскую беседу за столом. С опущенной головой, она рассматривала то фарфоровые тарелки и изящными рисунками, то собственные руки, - Да он всегда такой весёлый!... Небось вчера на балу всех дам обхаживал.... Ой Господи! Настя, тебе-то дело какое до князя? Чего я вообще не могу жить как все и радоваться жизни? Живу в богатом доме, господа любят, хорошо кормят. Даже учат немного! Ну что мне ещё, дурёхе, надо?!"
Из груди вырвался тяжкий вздох. Заметил его кто-нибудь или нет? Не это заботило Настеньку. Не перебила ли она кого-нибудь, не помешала ли разговору? Девушке показалась, что она даже устала от всех этих переживаний. И, конечно же, она до сих пор была недовольна тем, что не смогла сразу ответить на вопрос княжны.
"Почему как вопрос о князе, то вечно у меня что-то случается? Вот спроси кто-угодно о княгине или о княжнах, так я быстро дам ответ!" - положив на стол перед молодым князем все необходимые приборы, служанка не понимая зачем снова принялась мять салфетку.
- Что-нибудь ещё нужно? - выдавила из себя девушка, отойдя от стола не несколько шагов.

Заметив графа Шереметева еще при произнесении своей витиеватой фразы в честь ставшей уже не столь неприятно близкой ему по возрасту мачехи, что хоть немного, но сейчас почти извиняло ее, князь умудрился договорить все задуманное в целости и даже обратить концовку к гостю вместе с легким приветственным поклоном и протянутой для рукопожатия ладонью. Нрав графа был очень близок Андрею, его молчаливость, преисполненная достоинства, очень радовала молодого князя, уже начавшего скучать по настоящим событиям, коими была насыщена его не опасная, но весьма замысловатая служба.
- Добрый день, граф. У Вас дело к отцу? Или Вы уже на праздник? - все же привычно улыбаясь светской улыбкой, внимательно заглянул в глаза собеседнику, чтобы иметь возможность определить для себя причины его не укрывшейся от князя легкой растерянности.
Тяжкий вздох Насти, горничной мачехи, нечаянно отвлек на себя внимание Андрея, и он, удивленно приподняв бровь, обернулся на звук и захватил отблеск сбегающего от его глаз взгляда. Что-то жалкое шевельнулось в глубине души при возвращении внимания графу: яркие девичьи глаза и горящие щеки уже не раз с удовольствием удавалось замечать молодому повесе на светских приемах, но здесь, у себя в доме, да еще и в присутствии гостя, обнаруживать такой вот неожиданный пассаж не входило в сферу его сегодняшних планов, и он, окинув всех одним кратким, поверхностным и скучающим взором, снова обратился к графу, предложив ему, наконец, присесть за стол.
Усаживаясь сам напротив княгини и по правую руку от Элен, Андрей привычно уловил шлейф отчужденности в статной фигуре сидящей сестрицы. Адресата называть необходимости нет, но вот ко всему прочему и уже знакомому в изучении настроения драгоценной «взрослой» сестры, которая отличалась от «младшей» большей скрытностью и виртуозным владением собой в любых ситуациях, примешивалось теперь нечто новое и не слишком обнадеживающее оптимизмом. Что - еще предстояло выяснить тет-а-тет. А сейчас надо продолжать жить в привычном режиме, с учетом присутствующего уважаемого всеми тремя гостя.
- Но разве не Вас, драгоценная мачеха, я видел вчера на балу? Или это было ангелоподобное видение, осенившее собравшихся своим благословением и исчезнувшее так же загадочно, как и явилось? - в голосе ни тени ехидства, да и глаза источают доброжелательность. Разве нет?
И все же граф, похоже, не ожидал застать столь поздний семейный завтрак... Неужели он не к отцу, а к этой слащавой вертихвостке пожаловал? А тут мы с Элен... Смешно! - не удержав правый край губ, поспешил обратить внимание к пище на тарелке перед ним. Аппетит проснулся тут же, и, взяв вилку, князь обратился к Элен, обращая эту внезапную улыбку к ней:
- А что же Наталья наша не вышла?

Чем можно заняться, когда утро уже перевалило за двенадцать часов и благополучно перешло в ипостась дня? Можно, например, заняться работой. Раньше, когда Глебу было эдак девятнадцать – двадцать лет, он был на ногах уже в девять часов утра и направлял свои заплетающиеся со сна стопы на улицы славного города Петербурга с целью заработка, ну, и воровства яблок и другой снеди – если с заработком не повезет… Однако после того, как Глеб перебрался в благополучную квартиру в нормальном районе и исчезла надобность каждый день искать себе деньги на пропитание, его режим полетел к чертям собачьим. Для начала, Глеб решил отоспаться на пару лет вперед, и мирно сопел в две дырочки, сложив ладошки под щекой (на самом деле, он, конечно, спал на так, а на спине, одну руку заведя за голову, а вторую положив на живот. При этом лицо у него во сне было хоть и расслабленным, но очень уставшим: губы мягко, как-то по-детски приоткрывались, между бровей залегала хмурая морщинка, исчезали привычные полукруги от улыбок возле губ… Непривычно было видеть Глеба таким. Впрочем, мало кто видел, чему Рождественский был несказанно рад). Затем он осознал, что в Петербурге гораздо веселее ночью, нежели днём, и его режим почил с миром на двадцать пятом году жизни. Глеб принялся посещать бордели, притоны и другие злачные места – разумеется, зная свою меру, - и… Некоторых людей, очень близких ему. Вот и сегодня всю ночь он провёл у своей очень близкой знакомой. Провёл за рисованием, поэтому ближе к утру у него уже раскалывалась и кружилась голова. Полюбовавшись на тусклый, удивительно нежный рассвет, теплым молоком солнечных лучей обливающий по-своему любимый город, Рождественский отчаянно зевнул, встряхнулся всем телом и принялся размышлять, где ему провести утро без риска заснуть прямо на ходу. Всё-таки вольная жизнь вольной жизнью, а филином становиться как-то нежелательно, нужно видеть солнечный свет, в конце концов, иначе Глеб примерно представляет, на кого он станет похож.
Шаря по карманам в поисках трубки, Рождественский вдруг наткнулся тонкими, удивительно чуткими, особенно для мужчины, пальцами на что-то круглое, выпуклое и прохладное. Металл? Удивленно приподняв брови, Глеб вытащил предмет на свет божий, и… «Черт!», - охнул он, зажимая себе рот ладонью. – «У Вяземских же именины! Вот я олух, обо всём забыл за ночь!», - по губам мужчины скользнула легкая, приятная, до странности мечтательная (особенно на его жестком красивом лице) улыбка. – «Нужно поздравить. А заодно и утро у них проведу, с ними точно не заскучаешь», - довольно улыбнувшись своей мысли, Глеб бодро зашагал в сторону особняка семьи, которая стала ему родной. По счастью у него были крепкие (спасибо годам, проведенным на улице) ноги, а до особняка Вяземских было недалеко, поэтому извозчика художник брать не стал. Вот ещё, тратиться. Он, конечно, всегда спрыгивает с коляски за пару метров до пункта прибытия, но всё равно – нервы тратить… Зачем?

А вот и особняк. По-своему величественное, но вместе с тем не вызывающее здание, отличающееся изяществом архитектуры. Скользнув взглядом по голубым окнам, Глеб слегка улыбнулся, вспоминая, как они с Андреем похищали Наташу и Лену из комнат – девушкам захотелось попасть на ночной бал-маскарад, а Григорий Петрович этого упорно не желал. Что ж, воля его, а действия наши – украли девушек, как невест на свадьбу, и неплохо провели время до утра. Жаль только, что ни Элен, ни Наталья не умеют танцевать танго, любимый танец Рождественского, но что ж поделать – они слишком юны и чисты для этого танца, как считал сам Глеб. Вот вальс для них самое оно.
Окна, темно-красная, умытая вчерашним не то снегом, не то дождём крыша… На ней очень хорошо курить, привалившись к плечу названного брата, и негромко рассказывать что-нибудь по его просьбе, а может – по собственному желанию. Аккуратные балкончики, которые летом увиты плюшем, и, наконец, главный вход. Остановившись возле калитки, ведущей в сад, Глеб встряхнулся всем телом: выпрямил спину, растянул губы в хулиганской жизнерадостной улыбочке, вздёрнул подбородок и своей обычной независимой походкой направился к крыльцу.
- Глеб Николаевич! – изумлённо поприветствовал его дворецкий, не привыкший к столь ранним визитам привычного уже гостя. – Каким ветром?
Уронив на руки прислуге свой широкий тёмно-фиолетовый плащ, Глеб слегка улыбнулся:
- Попутным, разумеется… Тише, очень тебя прошу! – порывисто и резко обернувшись к дворецкому лицом, Глеб взял его за плечо и прижал к стенке, второй рукой заглушая испуганный и удивленный вскрик методом прижимания ладони к губам. – Не надо мне тут красных дорожек и торжественных объявлений! – художник возбужденно облизнул губы. Глаза его ярко и лукаво горели, по губам блуждала озорная ухмылка – очевидно, он задумал очередной спектакль одного актёра. – Господа завтракают? – мужчина отстранился от дворецкого и деловито пригладил ладонями волосы. Одно дело – ходить с небрежно растрёпанными кудрями рядом с другом и его сестрой, и совсем другая свадьба, когда ты без спросу заявился на именины к их же мачехе. Хоть она и младше тебя аж на девять лет – всё равно нужно проявить уважение.
- Д-да… - запинаясь, выдохнул старик. Мда, видимо, выходка Глеба стала для него нехилым таким потрясением. Как трогательно. – Вас проводить?
Рождественский только отмахнулся, уже легкой походкой направляясь в сторону малой столовой. Особняк Вяземских он знал, чуть ли не лучше собственной квартиры (хотя бы потому, что в квартире обычно царил беспорядок, гордо именуемый Глебом «творческим», и в нем порою можно было отыскать совершенно неожиданные даже для хозяина квартиры вещи), так что провожатый ему только помешает.
Подходя к входу в малую столовую, Глеб машинально замедлил шаги. Они стали мягкими, тихими, совсем бесшумными – как у опытного вора. Крадучись пробравшись ближе к дверному проёму, но ещё оставаясь в тени, Глеб деловито обшарил взглядом открывающуюся территорию. Вот белокурая макушка Ольге Фёдоровны – она сидит к нему спиной, а рядом с ней расположился какой-то темноволосый мужчина. Григорий Петрович? Нет, причёска не та… Видимо, какой-то гость. Напротив этой пары сидит другая: Андрей и Элен. А где же Наталья?.. Ладно, не суть важно, даже лучше, что её нет – ещё выдаст испуганным и радостным вскриком… Шагнув вперёд, Глеб состроил отчаянное выражение лица и быстро приложил к губам палец – он увидел, что Вяземские-младшие его заметили: Андрей во всю ширь распахнул свои удивительные голубые глаза, едва удерживая рвущуюся на губы улыбку, а Элен чуть не вскрикнула от неожиданности. Благо, брат к ней повернулся, взглядом предостерегая не выдавать друга семьи… Который, кстати, выглядел как-то иначе, чем обычно. Бледнее, что ли? Да, точно, бледнее, а под глазами залегли усталые тени… Но он, как обычно, держится прямо и бодро, на губах приветливая ласковая улыбка, а глаза озорно горят. Пока Ольга отдавала приказ отчего-то смущённой Настеньке, Глеб, беззвучно посмеиваясь, прислонился сжатым кулаком к косяку, и, наклонив голову набок, принялся… Корчить рожи. В силу хорошо развитой мимики, у него это получалось превосходно – хоть в цирке выступай. Видя, что Вяземские чуть ли не под стол падают от открывшегося зрелища, Глеб с неслышным смешком поднял открытые ладони, жестом давая понять, что сейчас прекратит это чудовищное безобразие. И правда: вот в его тонких пальцах как по волшебству возникла цепочка, отягощённая медальоном, вот он шагнул вперед… И медальон уже висит на шее Ольги Федоровны, а Глеб аккуратно застёгивает замочек за её спиной, слегка прикасаясь к тонким позвонкам кончиками горячих пальцев.
- Как известно, - начал он таким тоном, будто не ворвался в гостиную без спроса, а всего лишь поднялся с бокалом коньяка произносить тост. Глеб уже находился на за спиной Ольги, а сбоку, небрежно опершись одной рукой на стол, а другую положив женщине на плечо. – Большинство барышень не слишком любит свои именины. Я знаю, что Вы, ma cherе, принадлежите к таким девушкам, а потому решил скрасить этот не слишком радостный день небольшим подарком. Откройте медальон, пожалуйста, - а сам уже обходит стол, с таким видом, будто является законным членом семьи, и просто припозднился к завтраку. Рядом с Еленой он остановился, чтобы поцеловать девушке руку, озорно ей подмигнуть и легким ненавязчивым жестом убрать с её лица упавший на глаза локон. Затем горячо пожать руку Андрею, тепло ему улыбаясь, и упал на стул рядом с ним.
- Настенька, золотой ты наш ребенок, - обратился он к служанке, весело и удивлённо приподняв брови. Она сегодня сама на себя не похожа, даже не вскрикнула, увидев его, не засмеялась… Огорчена чем-то? – Принеси дядюшке Глебу крепкого кофе без сахара и сливок. Спасибо. Андрей, друг ты мой прекрасный! – обернувшись к другу, Глеб деловито схватил его пальцами за подбородок, не давая вырваться, и повернул его лицо влево-вправо, изучая его выражение, цвет, морщинки… Мало ли, что с его непоседливым приятелем успело случиться с тех пор, как они не виделись! А Глеб беспокоится. Каждую минуту, пусть подспудно, пусть незаметно для себя самого… но беспокоится. За них обоих. – Что ж ты тих, как день ненастный? Сам на себя не похож. Бери пример с Элен, она сегодня похожа на майскую розу… Хех, чего не скажешь о графе Шереметеве, - «Интересно, что он тут делает?», - Глеб облизнул губы, вскинув озорно горящие глаза на Эдуарда. – «Неужели друг семьи, как и я? Интереееесно…», - он еле заметно нахмурился и поджал нижнюю губу. Увы, но Глеб ревнив, и не только к любимой женщине – к друзьям тоже. Приходится мириться. - "И почему я об этом не знал?". – Он скорее шиповник. Глядите, как ссутулился!

_____
Ma chere – моя дорогая (французский).
В медальоне миниатюрный портрет Ольги Федоровны, удивительно юной и свежей на этом рисунке авторства Рождественского. Портрет находится за стеклом. С другой стороны гравировка: «С уважением, восхищённый Вашей красотой Г. Р.»

Отредактировано Глеб Рождественский (2012-07-17 22:32:22)

Когда взгляды княжны и княгини на бедную салфетку, кружево которой уже начало распускаться, стали слишком назойливыми, Настенька зацепила ногтями пару ниточек и ткань негромко затрещала. Девочка, словно очнулась ото сна.
«Ну вот господскую салфетку испортила… – виноватый взгляд сначала на господ. Девочка быстро скомкала в руках порванное кружево, собрав в руку нити, - Что я…»
Княжна её отпустила, и Настенька с радостью поспешила прочь из малой столовой. Нужно было быстрей избавиться от испорченной салфетки – кружеву уже нельзя было вернуть прежнюю форму. Да получше спрятать, чтоб княгиня не нашла, иначе худо будет. Ольга Фёдоровна не станет ругаться, но как будет смотреть в глаза Настенька, когда женщина так добра к ней?
Неожиданный оклик хозяйки заставил девочку вздрогнуть, обронив на пол салфетку.
– С...с..сейчас, – выдавила она и подняв кусочек ткани, сомнительной надобности (Настенька никак не могла понять зачем они нужны за обедом?) умчалась за чайным прибором для графа Шереметьева.
Она бросила салфетку где-то на кухне, в стороне. Приготовление к вечернему празднику шли полным ходом. Всем заправлял французский повар, который не очень жаловал русский. Крестьянки понимали того с трудом, порой совсем не понимали из-за чего громко ругались.
«Как же громко!» – Настеньке захотелось сбежать снова в столовую к господам, где было тихо, неспешно шла беседа за столом. Мягкие голоса переливались со звоном хрусталя и никто не позволял себе крепких словечек.
Ещё можно было полюбоваться молодым князем, но только так, чтобы никто не заметил. Он нынче был очень весел.
К счастью, поздний завтрак посетил ещё один гость - Глеб Николаевич. Его манера пугала Настеньку. Она не понимала его и сторонилась. Если в князе она замечала лишь бережное отношение к сёстрам, то в господине Рожественском девочка лишь видела стремительную манеру смены настроения.
Сейчас гость был со всеми дружелюбен и весел, что немного огорчило девочку. «И это весёлый… Видно хорошо он на балу повеселился с князем… Ой не знаю не знаю… – с чего девушка взяла, что художник был на балу с другом?  Она не знала, но это внезапная мысль огорчила её, - Ой, да мне почём, как князь развлекался».
Девочка послушно принесла ещё один прибор для кофе новому гостю. Настенька поставил кружку на край стола и потянулась за кофейником.  Нечасто удавалось находится совсем в нескольких шагах от князя. Руки задрожали, из-за чего слетела крышка с кофейника и с толкнула на пол кружку.
– Ой…. – пискнула Настя, глядя на осколки.
«Вот тетеря!»

Опять и снова соусы... Первое на завтрак, первое на обед и ужин. Еда беззубых стариков! Зато способствует стройности фигуры... Глядя на очередную жижечку у себя в тарелке, снова какого-то несусветного, если не сказать неаппетитного, цвета, Андрей ловко опустил в нее кусок жареной куропатки, отчего этот соус получил некоторый шанс быть испробованным сыном главы семейства.
Элен неопределенно пожала плечом на его вопрос, отчего стало ясно, что Наталья снова не выйдет ни на  завтрак, ни на обед...  Еще немного, и Андрей, пожалуй, начнет жалеть «тетеньку Олюшку». Отец бросает ее с изрядным постоянством в самое пекло немой и холодной войны против его же детей, чей численный перевес вовсе не на стороне его юной благоверной супруги. А противник едок, силен и несносен. Нет, ни в коей мере Андрей не собирался принимать ее сторону или сохранять нейтралитет. Он всегда на стороне сестер. И он никогда не сможет сопоставить маму и эту сладкоголосую и розоподобную пигалицу, чье место на полке со статуэтками, а не в семье с живыми и весьма своенравными людьми. Но он и не против отца, вот в чем дилемма-то. Со всеми его дохлыми кошками за пазухой и скелетами в шкафу... Отец, хоть и делает весьма успешно вид, что он чужой им всем человек, - Андрей знал это точно - не забывает о них ни на день. Он суров, немногословен, чаще сух до жесткости. Но ведь совершенно не обязательно, что Андрей сам, попав однажды в капкан собственной семьи, не станет таким же сухарем, не способным улыбаться и ценить красоту жизни...
Шереметев куда-то вышел, а мачеха тем временем весьма комично подавилась «собственной стряпней», явив наглядный пример тому, что вовсе не обязательно слепо следовать моде в ущерб своему же здоровью. И ладно бы еще выдержать испытание сыром, точнее, его неоспоримой испорченностью, так нет же... Отличилась особенным умением, наплевав на условности, до неприличия жадно наброситься на чужую чашку кофе. Видимо, она решила, что раз Эдуард вышел, то кофе ему пить теперь совсем и не нужно. И разумно распределилась в этих двух чашках, что стояли возле нее: сначала отпила из чужой, чтобы он уже не мог претендовать на нее... А после планировала попить кофейку из своей, с самым аристократичным, конечно же, видом... Андрей замер и исподлобья, не дрогнув ни одним лицевым мускулом, с удовольствием наблюдал этот театр одной актрисы. Он лишь моргал. Но - эх, вернулся хозяин чашки! Что будет сейчас! Что будет!.. Ее засекли, она осеклась. Но ее не высекли. Во такая вот проза... ПФ.. Разочарование... Бытовой микрофарс сдулся на вздохе. И все бы ничего, и подбородок бы даже не дрогнул, но Эдуард промолвил нечто такое, отчего ноздри младшего Вяземского задрожали, не в силах сдерживать более внутренний хохот, и он, сделав вид, что першит в горле, быстро закрыл рот салфеткой, твердо решив не смотреть на Елену, чтобы хоть как-то сохранить лицо при госте.
- Ох ух эта французская кухня! Будь она неладна... - оправдал он свой сдавленный смешок из-под салфетки, отводя взоры к выходу... И вдруг выражение его лица кардинально изменилось. Он не поверил своим глазам и, все еще пряча половину лица за салфетку, сморгнул и еще шире распахнул их, чтобы убедиться, что не принял желаемое за действительное. Уловив мимически явственно выраженное желание драгоценного гостя, неминуемо вносящего с собой ощущение праздника в этот дом, князь поспешил отвернуться к сестре, осветив ее широкой счастливой улыбкой и глазами давая понять, что надо сдержать радостные вопли, чтобы не испортить его задумку. Увидев, что сестра сосредоточенно уткнулась в свою чашку и со всей серьезностью начала размешивать там несуществующий сахар, поддержал игру, воззрившись с видом мыслителя, осененного Музой и Вдохновением, на противоположную стену. Правда тут же поблизости от места его «мыслительного процесса» начала, как загнанный заяц, метаться Настя, то вниз, исчезая за стульями, то снова вверх, как чертик из табакерки, то потом в сторону, вон из столовой, излишне суетливо исполняя приказ непосредственной своей хозяйки, чем напрочь сбила всю, могущую быть весьма талантливой, игру молодого князя. Он перевел на нее свой тяжелый взгляд, пытаясь хоть телепатически, коль уж перехватить ее бегающие распрекрасные глазки не удается, переслать мысль о том, что она ведет себя неприлично, выставляя хозяев идиотами перед гостями! Но с исчезновением Насти исчезла и всякая память о ней, и все мысли целиком и полностью потонули в звенящем веселье, коим наполнил эту залу, войдя в нее, его лучший друг. Разумеется, пока его не было слышно: косясь на все еще не открытого никому, кроме Элен и Андре, Глеба, князь чуть не прыснул от внезапно подкатившего к горлу смешка: друг решил поиздеваться над их с сестрой умением сохранять лицо в такой сложной, как, например, эта ситуации: он стоял за княгиней и корчил рожи! Идиот! Скотина! Гаденыш! - возмущался изо всех сил давящий лезущую уже и из ушей улыбку Андрей. - Вот я тебе такую же свинью подложу, погоди у меня! Его губы уже свернулись в тоненький беленький бантик, и даже граф на него начал поглядывать с нехорошим удивлением, как, наконец, эта каналья выявила миру себя путем надевания на шею именинницы своего бесценного и, конечно же, по достоинству неоцененного подарка. Андрей с невероятным облегчением выдохнул себе в стол беззвучным смехом все напряжение этого счастливейшего за последнюю неделю момента. Глеб так же внезапен в появлении, как и в исчезновении из жизни своего названного брата. Но как можно сердиться на ветер? Он часть природы. Надо лишь радоваться его свежим струям, приносящим в твою душу ощущение свободы и очищения от лишней пыли и затхлости, незримо и незаметно, как подлейший вирус, угнетающую ее.
В своей артистичной манере он взял себе слово: еще бы он решил его просить! Он так живет - с полной уверенностью, что весь мир принадлежит ему. И он вселяет ту же уверенность каждому, кто попытается услышать его зов к свободе. Теперь Андрей не сдерживал улыбку: Глеб подошел пожать ему руку, и младой отпрыск Вяземского с благодарностью сжал его горячую ладонь и заглянул в открывающие ему свое сердце глаза. И знаете, невозможно таким глазам не ответить взаимностью на это. Он сел рядом, и Андрей полностью забыл о вчерашнем письме, перевернувшим перед ним весь мир с ног на голову. Вся сумятица, поселившаяся с момента его прочтения в его истерзанную неуверенностью душу, улеглась, как осадок, на самое ее дно.
Но Глебушке непременно надо было выкинуть новый фокус со стряхиванием всяких предпосылок спеси с чистого и непорочно-многозначительного образа молодого князя: это чудовище, конечно же, от слова чудо, ухватило его аристократичное до последнего позабытого в далекой юности прыща, не побоимся этого слова лицо и сжало его своими наглейшими до возмутительности крючками, иногда именуемыми пальцами так, что и не вырваться из этой хамской, с какой стороны не посмотри, хватки!!! Андрей растопырил ноздри и с видом великомученика возвел глаза к предполагаемому за потолком небу, пока этот несносный человек не отпустил его меланхолический подбородок на причитающуюся ему по закону свободу. И, надо же, заметил! Ну вот откуда у него этот гений в физиогномике? Как утаить от него хоть что-то? - закатившимися глазами вымещая на нем все наигранное негодование за выходку с подбородком, думал Андрей, пока наш Ветер переносился уже шелестеть верхушками «роз» и «шиповников». Как же едко досталось графу! По-мальчишечьи грубо и безапелляционно... Андрей метнул смешливый взгляд на графа, ожидая от него ответа, а сам тем временем говорил, подтверждая высказанную мысль сестры:
- Ну наконец-то ты почтил нас своим присутствием, негодник! Думал уже, что поеду в эту твою дурацкую Италию разыскивать твое истерзанное ревнивцами тело.
Но вот со всей присущей ему флегмой принялся за свой ответ граф Эдуард Николаевич, но, как назло, Андрей не смог услышать его со всем вниманием: Настя, уже вернувшаяся с кухни и попытавшаяся налить Глебу в чашку кофий, допустила очередной конфуз со своей стороны, разбив чашку нового гостя. На лице князя появилась кислая гримаса раздражения: какого черта надо было так театрально сейчас дрожать руками до стряхивания с кофейника крышки!? Это просто в голову никак не укладывалось. Андрей многотонным взглядом уставился в лицо этой неуклюжей до невозможности милашки. Пока Элен, наконец, не разрядила обстановку своим мягким и тихим распоряжением. Выдохнув через раздувшиеся губы, Андрей отвернулся от этой нелепости к графу и едва удержался от того, чтобы тоскливо качнуть головой, выражая тотальное недовольство конкретно взятой служанкой в их доме.
- Вы не похожи на кустарник, уверяю вас, граф. Вы гораздо выше и основательнее. Мой друг просто надеется увидеть вас цветущим, как это полезнейшее и милое растение, - с ударением на слове "надеется" заключил Андрей.
Проще, все же, не обращать внимание на внутренние неприятности, чем прилюдно разбираться с ними.

Отредактировано Андрей Вяземский (2012-09-14 23:38:57)

Настя торопливо собирала осколки с ковра. Уж слишком долго она крутиться среди господ, а вдруг гости не так поймут?
Уж моя вина тут что ли? Если один за другим приходят, только успевай приборы ставить! А Ольга Фёдоровна? Эт надо так ошибиться кружкой! - мгновение девочка чувствовала на себе взгляды присутствующих, потом Андрей Григорьевич продолжал беседу, как будто ничего не случилось!
Да нет... случилось тут.... Разбить чашку из дорого сервиза!... Ольге Фёдоровне не понравиться... Вот нерасторопная! Так расстраивать княгиню в именины! - крестьянка так торопилась собрать все осколки, что не заметила как порезалась. Можно было принести метлу и замести самые мелкие, но Настя вдруг решила, что так ещё дольше будет. А исчезнуть с глаз нужно было поскорей. Глаза мозолить княгине лишний раз не стоит, тем более, когда она уже расстроена.
Попрошу прощения вечером. Тогда Ольга Фёдоровна и весёлая будет и может уже про чашку забудет, - Настенька никак не понимала в чём ценность этой посуды. То, что сервиз был французским и очень дорогим, ничего не значило для неё. Ведь Григорий Петрович не беден. Так неужели одна чашка из сервиза много значит? Крестьянка может и винила себя в произошедшем, но только потому, что испортила господскую вещь. Почему Ольга Фёдоровна так огорчилась, осталось для неё загадкой.
Мне наверное почудилось. Будет княгиня из-за посуды слёзы лить? И я ж нечаянно! - и вот перед Глебом Николаевичем стоял кофе, а девочка удалилась наверх. На кухню идти не хотелось. Там сейчас все готовятся к вечернему празднику и скажут либо посуду мыть,  либо подавать то кофе, то сыр, то ещё что-нибудь. А ещё и повар, разговаривающий исключительно на французском.
Господам-то хорошо - они его понимают, а мы-то нет... - подумала Настя, поднимаясь по лестнице. Нужно убрать спальни остальных княжны и молодого князя, - Потому-то и понимают, что французский знают... А как мы живём? Работаем целый день и даже книжек не читаем! Чего уж там говорить про занятия! Хорошо Ольга Фёдоровна учила меня. А вот как к Вяземским переехали, так перестала и даже не заикается про занятия! Может виновата я в чём?
Настенька остановилась перед комнатой княжны и задумалась, вспоминая жизнь у Арсеньевых.
Там я ничего не разбивала... Тут в первый раз...

Завтрак заканчивался и Ольга велела Насте убирать со стола, хотя, впрочем, может она поторопилась с указанием? Еда в её тарелке так и осталась нетронутой, а после сыра так и вовсе к еде не тянуло. Соусы больше не вызывали восторга и интереса, каждый из них придаёт даже самой простой еде новый вкус, а ещё лучше, если попробовать сразу два или три! Единственное, что Ольга бы выпила ещё раз, так это кофе. От него даже самочувствие стало лучше. И почему она так не жаловала его раньше?
Где же Гриша...  Уже полдень! И вот скоро приедут гости! - Княгиня не хотела про это вспоминать. Честно. Но беседа за столом шла вяло, но оно и ясно: Глеб, Элен и Андре совершенно точно хотели поговорить наедине. А жаль. Может быть, истории Рождественского об Италии - это единственное, что могло отвлечь Ольгу. Она любила Европу и очень хотела посетить её. А Францию и Париж в первую очередь. А ещё Рим и Афины. Отцу она не раз говорила об это путешествие, но тот всё говорил: "Ещё не время". А Гриша... Кажется, он не полюбит эту Францию никогда и едва ли отпустит супругу туда с братом. Гриша даже морщился, стоило Ольге Фёдоровне  завести беседу на французском.
И хотя Григорий Петрович сам никогда не делился с ней причинами такой вот большой нелюбви к Франции, Ольга узнала о матери князя от его старого друга Фёдора Даниловича. Тогда княгиня с большим упоением рассказывала мужу о Франции, королях, театре, маскарадах, балах - не могли они сравниться с российскими! Как и язык. Французский ей очень нравился, может даже больше чем все остальные, но князь Вяземский просто не ответил! Ольга в слезах собралась к родителям, а вечером, когда вернулась назад, она знала о его матери, которую Гриша, оказывается, считал распутной.
- А сейчас, прошу прощения, но мне нужно вас покинуть. - Ольга поднялась на ноги и жестом велела Насте идти вместе с ней. Разбитая чашка за завтраком - это было последней каплей. Девочка же могла ещё что-нибудь разбить!
Поговорю с ней сейчас... - она глянула на крестьянку: по-прежнему растерянная и смущённая. Нет, это, в самом деле, уже слишком. Тут и труда не составит заметить кто заставляет её так сильно краснеть. И для Насти и, тем более, для князя будет только хуже, если заметят гости. А они заметят! Про семью Вяземских и так последнее время уж слишком много разговоров.
- Гриша! - Княгиня уже решительно направилась к лестнице, как её остановил слуга с подносом. Не было даже никаких сомнений! Белая роза! Она говорила даже больше, чем любые слова! И точно так же роза оказалась полной неожиданностью. Ольга уже свыклась с мыслью, что супруг, возможно, приедет вечером. Было неприятно и даже немного тоскливо принимать это, но княгиня Вяземская старалась изо всех сил. Может быть из-за этого Ольга Фёдоровна и решилась на беседу с крестьянкой об Андре именно сейчас, а не позже? Она даже стала подбирать нужные слова... Надо же сказать всё мягко, чтобы не обидеть Настеньку случаем.  А ещё узнать, как сильно князь нравится той и главное: чем он заслужил такое вот внимание?
Мог ли Андрей дать повод? - итак, это была последняя мысль, прежде чем женщина увидела цветок. А дальше она схватила розу, но уколов палец о шипы уронила ту на пол, оглянулась на мужа и через мгновение кинулась тому в объятья.
- Князь Вяземский, где вас черти носили? – прошептала Ольга, обнимая супруга. Конечно, она не могла не улыбаться! Роза – это самый лучший подарок и такая же, как в тот вечер! Впрочем, все розы похожи друг на друга и, может быть, Ольга Фёдоровна была просто слишком сентиментальной? Но одного цветка хватило, чтобы избавить именинницу от всякой хандры, что была раньше.

Настя уже убрала комнату княжны Елены, но в этот раз она не напевала какую-нибудь весёлую песенку себе под нос, а лишь задумчиво посапывала. Девочка всё размышляла над тем, как расстроила Ольгу Фёдоровну. Причина грусти ей всё ещё была не понятна, но больно хотелось узнать, чем же могла она так огорчить княгиню в день её именин? И крестьянка злилась на свою недальновидность:
Уж все ведь за столом всё поняли, а я не могу!... Вот чем я от них отличаюсь? Ничем же... Умом только, да знаниями всякими. Эх, мне бы знать столько же...
Вот так незаметно для себя Настя забывалась, представляя себя графиней или баронессой в роскошном платье. Вот она в театре, со всеми говорит, всем отвечает, ходит не спеша, говорит мягко, словно воркует. Точь-в-точь как княжна Елена иногда. Безусловно, возвращаться можно когда душе угодно. В общем, жизнь такая как и у всех дворян - беззаботная. Всё за тебя делают слуги, ты только ходи, да улыбайся во время.
Но то лишь мечты, а сейчас Настенька выполняла разные поручения - "убрать там", "принести то", "сделать то" - и была всего лишь крестьянкой, горничной в доме Вяземских.
Она и сама не заметила, как встретилась с незнакомцем у дома. Так погрузилась в мечтания. В руках осталось письмо. Девочка некоторое время не решалось его открыть, так и не поняв, кому же письмо.
Мне? ... Да-к... кто же это? Я же читать не умею... - любопытство взяло верх, но перечитав по слогам  строки несколько раз, девочка так и ничего не поняла. Тут вдруг холод пробрал до костей (а Настенька выскочила из дому в одном лишь платье), крестьянка вбежала в дом. Господа уж заканчивали завтрак. Пора было убирать. Настенька принялась за уборку, но тут вдруг княгиня позвала за собой.
Ой... Это она за что? За чашку?... Ой-ой... - крестьянка нехотно поплелась следом с поникшей головой, страшась наказания.
Однако к её спасению приехал князь домой и Ольга Фёдоровна на радостях побежала к нему. Когда супруги обнялись, девочка опустила глаза и густо покраснела. Раньше они были довольно сдержаны и не позволяли даже дома в присутствии слуг и детей ничего подобного.
Охотно побежала выполнять поручение старшего князя. Лишь бы подальше от Ольги Фёдоровны.
Больно сердита она... - девочка побежала на кухню и на бегу неосторожно наступила на платье. Настенька едва не упав придержалась за стол и выпустила из рук письмо, которое приземлилось прямо перед Андреем Григорьевичем. Девочка испуганно глянула на князя.

Отредактировано Настя (2012-10-06 19:30:56)

Девочка так растерялась, что совсем позабыла про наказ старшего князя. её вмиг пробила дрожь так, что пальцами стало сложно пошевельнуть. Настенька подняла письмо с пола и испуганно взглянула на Андрея Григорьевича.Перестань так дрожать! Чего вылупилась? Прямо подумать так тайна великая! Ты даж не знаешь чего там написано! - крестьянка уже сердилась на саму, что так испугалась из-за письма. Хотя что же было секретного в том загадочном письме? Девочка сама не знала. Ольга Фёдоровна учила её писать и читать, но пока Настенька могла  понимать лишь почерк княгини. А это слова в письме были написано так заковыристо, что девочка с трудом различала буквы и пока она разбирала эти самые буквы, то совсем не уловила смысла. К сожалению  и писать у девочки получалось коряво. Ей удавались на славу только печатные буквы, а вот письменные... Эти крючки, линии... Настенька всё никак не могла понять, как же так пишут быстро, не отрывая руки.
- Вы...вы... это... барин... - заикаясь начала крестьянка, протягивая Андрею Григорьевичу письмо, - Вы прочтите, чего там написано...
С перепугу она совсем позабыла чему её учила княгиня. А в данном случае, девочке хотелось говорить правильно, как все господа говорят. Особенно на праздниках. Иногда Настенька вглядывалась в их лица, когда у Вяземских бывали праздники или балы, и удивлялась как же так можно улыбаться и говорить одновременно? Ведь если что-то говорить, то улыбка не может получиться. Двигать же губами надо по-разному во время речи. Вот где-то нужно вытянуть их, где-то растянуть...
Наверное, господ этому учат или они этого сами с рождения умеют... - Настеньке приходили разные мысли на этот счёт.
А ещё как господа не забывали всё время улыбаться? Девочка как-то попробовала так же, но не прошло и четверти часа, как она уже про улыбку забыла. Потом вспомнила, потом снова забыла. Наконец, Настенька бросила эту затею. Всё время улыбаться оказалось делом очень сложным. Она даже устала немного.
Ну а сейчас проклятые просторечные слова так и сквозили в речи девочки. Как она не пыталась говорить по-другому, по-правильному.
- Ну прочтите ж чего там написано... Ну?! - Настенька немного сердито посмотрела на князя, который отчего-то медлил. Оно и понятно, не всякий раз горничная просит прочитать её письмо. Девочке вдруг пришло в голову, что нужно всё же объяснить, зачем она просит прочитать князя. - Да-к я это... читать ж не умею...Умею, но ... А тут это... и я читать-то читала, но... 
Собрать мысли и выдать более ясное объяснение, Настеньке было просто не по силам. Она надеялась, что князь всё же прочтёт письмо и тогда уже не придётся ничего объяснять.

Ольга Фёдоровна не сразу вспомнила про гостей, впрочем, можно ли было их так назвать? Едва ли Андрей и Элен были рады тому, что у Ольги сегодня именины. Граф Шереметьев так и вовсе, скорее всего к Григорию Вяземскому явился, а тут, как оказалось именины. Только друг Andre, художник Рождественский, не забыл и приехал с подарком. В самом деле, такой небольшой знак внимания был очень приятен Ольге. Можно сказать, что это был единственный подарок, если не считать розу от князя  Вяземского.
Цветок, как и тот кто его принес, появился словно из воздуха! Вот уж что не ожидала Ольга, так это такого раннего возвращения Гриши. Да, конечно, она ждала его, но от этого появление было ещё внезапнее.
«Раз уже живой, значит, опасно не было, а что это за приключения узнаю потом…»
Она уловила тихий разговор между Андреем и Настей. Конечно, это был настин голос! Чей же ещё? Только она так дрожала.… Впрочем, откуда? Ольга никогда бы не подумала, что какое-то письмо может испугать девочку. Она никогда не была, так сказать, «из робкого десятка».
Княгиня поборола сильное желание сейчас же рассказать всё Григорию Петровичу. Вот от чего ей на самом деле станет лучше! Вот это и будет настоящий подарок на именины! Но нет, Элен куда-то ушла, друг Андрея так и вовсе заснул, а Граф Шереметьев собирался уходить.
- Приходите вечером, граф. – сказала Ольга Эдуарду и пошла провожать гостя вместе с пасынком, оставив Настю убирать со стола.
«Обязательно, обязательно поговорю с ней, только не сейчас, может даже не сегодня.… И всё же… влюбиться в Андрея? Не могла ли найти кого-нибудь другого, получше? Ой…»  - Ольге вновь стало немного дурно, - «Всё же хорошо, что всё вот так вышло, столько ещё всего нужно подготовить до вечера! Я даже платья себе не подобрала! Вот не стоило мне, ехать на бал-маскарад… Прав был Гриша…»
Женщина посмотрела на супруга, который так же провожал друга.
Когда граф уехал, его ответ так и остался неясен, приедет ли он к вечеру или нет, княгиня не выпуская из рук цветка, всё же это был самый лучший подарок, велела укрыть заснувшего художника и пошла проверить на кухню, что готово к вечернему празднику. Горничные всё равно не понимали французского повара. Однако стоило ей только открыть дверь кухни, как запах различных яств ударил в нос. Ольга отступила назад, поморщившись, она в который раз упрекнула себя в том, что лучше было бы пойти к экономке и всё у той узнать. Она быстрыми шагами пошла в гостиную, где долго просидела возле раскрытого окна, прежде чем ей не полегчало.