Беззвучно шевеля губами, уже в четвертый раз прочла ту же строку, снова не уловив её смысла. Пальцы свободной руки порхнули к виску; Элен зажмурилась, пытаясь отогнать дурные мысли. Возвращение из Царского села в Петербург совершенно точно не пошло ей на пользу: там всё как будто бы встало на круги своя, разве что взгляда цесаревича избегать приходилось, да общества Марии Александровны. Здесь же снова – имя, невзначай промелькнувшее в чужом разговоре, старые покои в Зимнем, пристальный взор Андрея, которому всё известно, отцовские намеки, терзавшие, наверно, более всего. Уж даже с радостью противной восприняла известие недельной давности о том, что Григорий Петрович с молодой женой отбывают поправлять здоровье князя – теперь, по крайней мере, Елена была избавлена от неловкого, стыдливого чувства, преследовавшего её в наказание за ложь отцу, и от тяжести услышанного однажды сочетания слов – «новый жених».
Резким движением захлопнула книгу (то был наделавший шуму роман ныне покойного поручика Лермонтова) и встала из-за стола. В комнате было прохладно – «надо бы велеть слугам камин разжечь», Элен почувствовала, как по телу пробегает дрожь, и поежилась. Осень в этом году выдалась холоднее, чем обычно, Петербург уже сделался серым, и слабые лучи солнца бледно-желтыми пятнами изредка скользили по неприветливой серости зданий. «Наверное, и снег уж скоро выпадет,» – вдруг отстранено подумала девушка, глядя в окно, за которым небольшой сад Вяземских являл собой зрелище весьма унылое.
Внизу, кажется, раздался какой-то шум – верно, Андрей вернулся. Елена взяла с кровати шаль, накинула её на плечи, думая сойти вниз и приказать подать чаю для них с братом.
– Барышня, – после короткого стука в дверь и негромкого «войдите», на пороге появилась Василиса, худенькая девчушка восемнадцати лет, что теперь прислуживала княжеским дочкам. Вид её показался Елене несколько растерянным, и княжна вопросительно взглянула на служанку. – Там барин приехал, батюшку Вашего видеть желают… Назвалися князем Неверовским.
Пальцы, придерживавшие на плечах шаль, дрогнули, и она в одно мгновение соскользнула с плеч на пол. Василиса бросилась было поднимать, но Элен тут же наклонилась и первая ухватила ткань нежного оттенка слоновой кости. – Ступай. Проводи князя в гостиную, и чаю вели подать. Я сейчас спущусь.
Дверь за Василисой закрылась, а княжна так и осталась стоять посреди комнаты, не двинувшись. «Стало быть, вернулся,» – вздохнув, подумала Элен, не понимая, радостно ей от того или тоскливо. Счастье, что уберёг Бог князя от вражеской пули и всякой беды, что могла приключиться с ним на кавказской земле, но возвращение Владимира означает, что ей придется, впервые с того злополучного дня во дворце, увидеть его, говорить с ним, глядеть ему в глаза. Долгие месяцы княжна думала об этой встрече, пытаясь, если не подготовиться, то хотя бы свыкнуться с мыслью о ней, но сейчас вновь пребывала в смятении. «Agnosco veteris vestigia flammae».

Меньше пяти минут спустя, войдя в гостиную, Элен увидела высокую фигуру князя Неверовского, что стоял к ней спиной, опираясь на трость. «Не до конца уберёг, значит...» Владимир держал в руках неоконченную вышивку, с которой Елена безрезультатно промучилась почти месяц, решив, в конце концов, оставить попытки. И два желания, противоречивых и одинаково сильных, поднялись в душе княжны: желание убежать, скрыться, пока он не повернулся, не заметил, и совершенно неожиданное и пугающее желание увидеть его лицо.
– Всё никак не могу её закончить, – наконец, негромко произнесла она, затворяя за собой дверь. – Здравствуйте, Владимир Андреевич.

Погода обещала быть приятной для прогулки верхом, мерный перестук копыт коня,  для которого правильный ритм так же естественен, как дыхание, должен быть усладой слуха, но князя терзал недуг виде отвратительного настроения. Хандра эта накатила с самого утра, едва он открыл глаза, хотя понять ее причины мужчина оказался не в силах. Какой-то яд плыл по венам, отравляя клетки тела и разума. Впору напиться, да только строжайше противопоказано – теперь на нем ответственность не только за поместье и дом, но и за сестру, чье положение еще не стало угрожающим, но с легкостью могло.  Точно горный поток, не ведающий покорности, сметающий все на своем пути, правда могла погубить ее репутацию, если станет известна не тем лицам. О, эти кумушки! О, эти великосветские дамы! Хищницы до чужих трагедий, завистницы и сплетницы. Каждая из них убить готова, чтобы удостоиться такой чести, как быть предметом страсти царской особы, но, понимаю, что этого не будет никогда, прилюдно готовы линчевать ту, которой, в отличие от них, повезло. Хотя, по мнению Андрея, как раз-таки не повезло.  Что ж удивительного,  она молодая, романтичная особа, но возраст уже приближается к тому, который делает шансы на замужество все меньше.  Шпоры резко вонзились в лоснящиеся бока; животное обиженно всхрапнуло, ускорив бег.  Уже по зимнему холодный ветер больно бил в лицо, растрепав и без того не идеальную прическу, пробравшись под воротник, который князь по всегдашнему обыкновению не застегнул и даже шарфом усилить не позаботился. Владимир Андреевич… мысленно обратился Андрей к приятелю. Владимир, Вольдемар, ну что же ты творишь! При таком поведении за моей спиной уже слышу шепотки, говорящие о том, что и на дуэль тебя вызвать должно, за такое пренебрежение положением Леночки. То ли невеста, то ли без места, то ли тили-тесто, то ли не вместе.  Хоть объяснил бы все по человечески лично, прежде, чем уехать, разве я тебя не понял бы? Но так… Не могу, теперь не могу понять, чего ты тянешь, отчего не женишься немедля, а если так нестерпимо сердцу, душе твоей, так разорвал бы помолвку. Вон, отец всю осень о новом женихе для Елены говорил, уже кандидатуры присматривал.  Господи, я с ума сойду от этой неопределенности! И какого дьявола приспичило отцу именно сейчас уехать на воды, для его нрава это дело, для его властной жесткости; любит он рвать на части волю детей своих, как и сердце их.  А я так не умею. Но любит ли тебя Елена? Любишь ли ты ее? Аррр!!! – в воздухе щелкнула нагайка, отчего уязвленный болью Цезарион дал самого невежливого козла. Получив же второй щелчок по караковой шкуре, рванул, срывая жилы, во весь опор к дому.  Прохожие испуганно шарахались едва не из-под самых копыт коня, проклиная в след лихача, что совершенно не заботится о соблюдении мало-мальских прав пеших.
Подлетев к воротам дома, князь так резко осадил тракененца, что тот был вынужден остановиться в два скачка и встать на дыбы; пена у рта окрасилась розовым, должно быть, новый мундштук оказался слишком тонким для нежных губ коня. Сделав для себя заметку заменить мундштук, Андрей соскочил на землю, бросив поводья подоспевшему слуге.  И только тут заметил чужой экипаж.
- У нас гости? – на ходу бросил недовольно.
- Да, барин, минут десять-с как прибыли-с. А и… - но окончания тирады Вяземский дослушивать не стал, уже зайдя в дом.  Снял пальто, наскоро пригладил волосы и направился в гостиную, где застал сестру с – да не врут ли глаза? – недавно вспоминаемым князем Неверовским. Тот отчего-то решил поупражняться в атлетике, совершая забеги по комнате, только слишком уж хаотичные.  Елена же выглядела радушно-невозмутимой, ни малейшего намека на пылкую встречу двух влюбленных. Ну вот и как же вести себя в такой ситуации? Не найдя однозначного решения, Андрей решил изобразить, что совершенно не в курсе оказии, и действовать, как обычно.
- Владимир Андреевич, дорогой! – изобразив на лице абсолютное радушие, князь кинулся приветствовать жениха сестры. – Как я счастлив видеть Вас в здравии! -  лишь после пылкой речи, за веселой небрежностью которой чаял скрыть напавшую нервозность, выразительно посмотрел на сестру.

Отредактировано Андрей Вяземский (2014-10-25 23:59:23)

Новость о возвращении в Петербург князя Неверовского ещё не успела облететь светские гостиные – в этом Элен была уверена, ибо хорошо знала, как быстро подобные события становятся предметом обсуждения элегантной столичной публики. Стало быть, вернулся Владимир Андреевич недавно, но вот, уже сидит здесь, в их гостиной и спокойно пьет чай – удивительно, странно и… признаться честно, немного страшно понимать с совершенной ясностью, что всё это – неслучайно, что князь нарочно поспешил к ним, не успев даже дать положенных приличиями визитов родне и близким друзьям. Он не прислал письма, не предупредил о приезде – просто появился на пороге в самый обычный ноябрьский день, так же внезапно, как исчез много месяцев назад. Сам того не подозревая, Владимир нарушил обыденное течение жизни княжны Вяземской – так по глади воды, что ещё мгновение назад была безупречно-зеркальной, бегут круги от камешка, брошенного чьей-то легкой рукой. И теперь уж было не до разговоров – бремя их ведения Элен с радостью передала старшему брату. Княжна не желала лукавить, делать вид, что её занимает беседа об отбывшем отце, недавно разрешившейся мачехе и пополнении в семействе, когда на самом деле все мысли её сходились в одной-единственной точке.
Взгляд Елены Григорьевны несколько отрешенно бродил по комнате, не задерживаясь подолгу ни на одном из предметов. Изредка она посматривала на Андрея – то предупреждающе, то ободряюще-ласково, но ни разу не решилась взглянуть на князя Неверовского. И сама не знала, чего так боялась в его лице обнаружить – верно, слишком хорошо ещё помнила всё то, что произошло в минувшем феврале во фрейлинских покоях: грубо притянувшие её сильные руки и холодный взгляд, в котором отчетливо читались разочарование и жестокая решимость. Картинка эта за время отсутствия Владимира ни раз и ни два вызывалась к жизни услужливой памятью, однако сейчас стала особенно реальной, невыносимо-натуралистичной… «Да что же это я?.. полно…» Элен на мгновение отвернулась, сделав вид, что вновь потянулась за фарфоровым чайничком. И эти несколько секунд, что были в её распоряжении, княжна использовала для того, чтобы не дать скатиться по щекам слезам, что уже стояли в глазах. Едва ли ей бы удалось, если б тема разговора резко не переменилась, и чуть заметные стальные нотки не прокрались в голос Андрея, аккомпанируя легкому дребезжанию чашки на блюдце в его руках. Всё же, худа без добра не бывает, это говорят верно.
Опустив многострадальный чайник обратно на поднос, Елена Григорьевна послала ободряющий взгляд старшему брату, который, судя по всему, был крайне растерян и прилагал титанические усилия воли для того, чтобы ничем не выдать своей неприязни к мачехе и скрыть отсутствие радости, связанной с рождением маленького князя Пети. Ох, как бы ей хотелось сейчас же взять Андрея за руку, успокоить, в очередной раз солгать, что пополнение в семействе никак не отразиться на их жизни, но, увы, – Элен оставалось довольствоваться лишь надеждой на то, что брат и так почувствует её поддержку и благодарность за свою сдержанность.
Вопрос о домашних – такой же бессмысленный и пустой, как, впрочем, и весь этот разговор. За ним – ответ, который был ничем не лучше. И пауза. Снова пауза, неловкая, неуютная. Тишина, неприятно давящая на слух, действующая на нервы – как будто без неё они уже не стали натянутыми до крайности струнами, готовыми лопнуть от любого неосторожного движения.
– Стало быть, Владимир Андреевич, Вы совсем возвратились в Петербург? – осторожно начала Элен, с отчаянием осознавая, что снова говорит совсем не впопад. Фраза вышла незаконченной. Княжна попыталась было найти ещё какие-нибудь слова, чтобы хоть как-то сгладить неловкость, но быстро оставила эти попытки. Вновь перевела взгляд на Андрея, словно бы прося его сказать или сделать хоть что-нибудь, но молодой князь Вяземский, судя по всему, был растерян не меньше сестры. Тогда Елена Григорьевна, то ли против воли, то ли вполне намеренно, наконец, позволила себе посмотреть на Владимира.
… И окончательно стало ясно: в ловушке оказались все трое, и никто из них не имел ни малейшего понятия о том, как из неё выбираться.