Осень в этом году выдалась как всегда хлопотливой. Не смотря на то что Настя не занималась делами вне дома, полностью подчинённая сиюминутным желаниям Антонины Денисовны, суматоха осени давала о себе знать. Впрочем, девушка была совершенно занята своими мыслями, обыкновенная внимательность ко всему, любому пожеланию, сменилась чередой обыкновенных, как у марионетки, действий. Девушка исправно делала свою работу, но мыслями была далеко-далеко, а именно в новом доме Дениса Алексеевича в Петербурге, возвращалась она мысленно к их последней встрече. Разве могла она когда-нибудь подумать что её жизнь, такая неприметная, спокойная, предсказуемая даже, так перевернётся снова? Всё вновь шло не так, как она себе представляла, когда порой задумывалась над словами родителей о желательном в скором времени замужестве.
Но если уж раньше девушка не думала об этом, не желая оставлять службу, то теперь ей казалось подобное ещё более невозможным. Настя чувствовала что та самая симпатия, которую она искренне питала к молодому графу со времён бала, теперь стала упроченным, более глубоким чувством. Знакомым до боли. Она снова полюбила. Но куда ещё более безумно и безрассудно чем некогда князя Андрея. Его она слишком пыталась оправдать в своих и чужих глазах, а Дениса Алексеевича оправдывать было не нужно – он был совсем иным. Но в том было его достоинство и одновременно наказание для Настеньки. Она ничуть не думала винить графа в том, что теперь происходило, но не будь он так расположен к ней, ничего бы не было, сердце Насти сейчас билось бы ровно и спокойно при появлении его редких писем в доме княгини, ещё более редких приездах.
Но оно заходилось в груди как безумное, стоило только Денису переглянуться с ней хотя бы на мгновение наедине, и она теряла покой до конца дня и предпочитала вовсе не сталкиваться с молодым хозяином, но на следующее утро всё повторялось снова. Девушка от этого невыносимо страдала, каждую минуту заставляя себя думать о том что Денис женат, и Ольга – достойнейшая из женщин, чтобы носить мелодичный титул, сочетающийся с ней как прелестное платье. Но из раза в раз держать себя в руках становилось всё сложнее. Пожар от той малой искры поглощал беспощадно, не позволяя прятаться, предотвращать, тушить его.
Сколько Настя не пыталась воззвать к рассудку Дениса и своему собственному, это уже была бессмысленная игра в спасение двух утопающих в водовороте страсти. И если молодая графиня была для сына Антонины Денисовны тихой гаванью, то её горничной от разрывающих душу чувств, деваться было некуда и искать утешения негде.
Вот и новое утро началось с мучительных мыслей о том что молодые граф и графиня вновь гостят в имении, но девушка погнала прочь дурные мысли, берясь за работу которая копилась даже за ночь. Но ничто не могло выгнать из живого, почти детского, воображения благородный образ молодого графа, его улыбку, ничто не могло заставить умолкнуть его слова в её голове, никакая, даже самая хлопотная и тяжёлая домашняя работа не могла избавить от ожидания и боязни встречи.
Утренние хлопоты комната за комнатой привели горничную в гостиную. Здесь тоже предстояло достаточно работы: вымести, вычистить, прибрать, просушить. Но пока Антонина Денисовна пила утренний чай даже думать о подобном не стоило, если только по мелочи. Настасья недолго думая взялась за дело.
-Доброго утра, барыня. – девушка даже сама заметила как отрешённо, задумчиво, даже мечтательно прозвучали её слова. Поняла и испугалась, и чтобы это скрыть с особым усердием взялась за работу.

Всё было хуже, намного хуже чем Настя могла себе представить, но полнота трагедии предстала перед ней не сразу. Но даже само дурное настроение Антонины Денисовны заставило девушку напрячься и укорять себя за непредусмотрительность.
-Нужно было всё-всё делать самой, уборка не убежала бы, а барыня вот недовольна утренним чаем. Но ведь всё как всегда делали, что могло не так быть? Даже мне известно за такое короткое время что барыня любит, а уж на кухне и подавно знать должны. - распереживалась девушка, тем временем продолжая молча выслушивать барыню. Золотое правило прислуги - не пытайся прервать господ, пока те окончательно не выговорятся, иначе может быть только хуже и припишут уже даже то что к тебе отношения не имеет.
-Да, барыня, сейчас всё переделаю, - закивала Настя, забирая чашку со стола и собирая скатерть. И мысленно радуясь тому, что на кухне остался кипяток, а ещё тому что в доме никого кроме них. Стало даже как-то спокойнее что молодые граф и графиня сейчас не дома. Подумала и выдохнула едва заметно от облегчения и поспешила было исправлять собственные ошибки, как в одно мгновение замерла, услышав властный окрик хозяйки. И тут же снова начала лихорадочно перебирать что ещё в это утро пошло не так. Но все её предположения были слишком далеки от реальности. И эта реальность оказалась к ней непомерно суровой.
Не верившая своим ушам, Настасья обернулась. Разумеется, обращено это было к ней. Но она совершенно потеряла нить происходящего: то иди, то останься. Но дальше больше - барыня в совершенно приказном тоне, коим говорила когда была чрезмерно рассержена, так что все дворовые ходили на цыпочках, велела ей сесть и ни куда-нибудь, а прямо напротив неё. Настасья почувствовала себя как мышь в кошачьих лапах, совершенно оробев, девушка села. Как всегда она держалась так, что смотрела перед собой и ни в коем случае не в глаза Антонине Денисовне. Но вопрос последней всё же заставил крепостную метнуться совершенно растерянным взглядом по лицу разгневанной хозяйки.
-Пресвятая Дева! Я пропала! - только и успела подумать Настасья, прежде чем сообразить что сказать ей действительно нечего. Лгать? Как же она не любила обманывать людей! Но разве не она сама хотела избежать всего этого и ей не удалось? Нет, вины девушка с себя не снимала, но ведь вплоть до дня, когда молодой граф её выкупил, она пыталась избежать повторения печальной участи, уже выпавшей ей однажды. Почему бы не попробовать сейчас отступить назад? может быть тогда во всей этой истории будет поставлена точка?
-Барыня, я не...всё совсем не так как вы подумали и Денис Алексеевич, он просто слишком хорошо воспитан...я не знаю чем могла быть ему интересна...этого больше не повторится. - мысленно девушка уже ожидала всего, вплоть до того что барыня сию секунду велит высечь её. Эта мысль была страшна сама по себе, но всё лучше испепеляющего взгляда, коим её пронзали сейчас.

Они никогда не умела лгать. И лучше бы не пыталась этого делать, оставаясь той простодушной девочкой, какой ей наверное на роду написано быть. Или было, потому что больше Настя не чувствует себя так, как полагается порядочной девушке, примерной христианке. Но по крайней мере врать, не умеючи делать это искусно, начинать точно было излишне. Её простой обман легко было раскусить всякому, кроме, пожалуй, такой же не искушённой во лжи душе. К сожалению, графиня к таковым уже хотя бы в силу жизненного опыта не относилась.
Но девушка продолжала настаивать, сама удивляясь тому что осмелилась на подобное. Почему Настя не хотела признать перед барыней очевидное им обеим? Наказания она отчего-то боялась гораздо меньше, чем того знания, которым обладала теперь Антонина Денисовна. А это было куда более опасным орудием в её руках, этим знанием, изо дня в день укоряющими, испепеляющими, ненавидящими взглядами, она могла наказать свою горничную куда больше чем плетью. Немое напоминание о её поступке страшнее одной даже самой страшной порки.
Девушка с трудом находит в себе силы заговорить, но делает это так убеждённо, что ярость графини кажется выплеснется на неё сию минуту.
- Я не лгу вам, барыня, никогда бы не посмела этого сделать. - голос так предательски дрожит напоминая что она совсем не умеет врать, но со всем упорством охватившего её отчаянья продолжает делать это. - Мне прекрасно известно что барин женат и я бы никогда не позволила себе подобное. Я ни в чём не провинилась перед вами! И перед Ольгой Дмитриевной мне стыдиться тоже нечего! - девушка успевает подумать что будет замаливать свою нынешнюю ложь также долго, как само чувство к Денису. Но невидимый искуситель тянет её в омут обмана и лжи всё дальше, не давая даже помыслить о раскаянии и прекратить защищать свою честь, от которой уже и так остались одни лохмотья. Девушка вздрагивает от звона бьющегося фарфора, до которого, пока разговор не закончится, ей не дадут дотянуться, чтобы убрать. А это уже на уровне инстинкта - поддерживать чистоту и порядок, тем более в присутствии барыни. Но сейчас, наверняка, в глазах последней, самыми грязным  существом в этой комнате была сама Настя. В глазах Антонины Денисовны она сейчас была едва ли не живым воплощением библейской блудницы.
Девушка вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности, когда графиня схватила её за волосы, заплетённые в тугую косу. Требовать отпустить её, она конечно не имела никакого права, поэтому только и оставалось делать что пытаться спрятаться от испепеляющего взгляда, даже в его непосредственной близости.
Мелькнула крамольная мысль рассказать всю историю с самого начала, но это вряд ли бы возымело должное действие, скорее уж прямо обратное. Если она хоть словом обмолвится о том, что Денис Алексеевич сам проявил к ней интерес и задолго до того как перекупил у Вяземских, ей не жить сию минуту. Да и обречь графа на порицание девушка не могла.
Антонина Денисовна всё же слишком сильно скрутила косу, крепостная громко ахнула и попыталась инстинктивно отодвинуться.
- Я ни в чём перед вами не виновата, барыня. - повторила настойчиво девушка, хотя уже теряла самообладание и остатки спокойствия. Боль скапливалась в уголках глаз прозрачным слезами, но Настя держалась. Графиня снова с силой потянула девчонку за волосы, и всё-таки не выдержав, Настя крикнула - Меня оболгали! Никто не может сказать что видел меня рядом с барином! Никто! - она была сама не своя, но не понимала этого, возможно, потом ей и станет ещё за это мучительно стыдно, что наверняка, но не сейчас.

Голова у Настасьи начала кружиться от боли, ведь барыня по-прежнему не отпускала волосы, да и от осознания низости собственных речей хотелось сквозь землю провалиться, навсегда исчезнуть из жизни этой семьи. Тогда всем стало бы легче. Но с другой стороны, разве её вина в том, что молодой барин обратил на неё такое особое внимание и всё обернулось так? Но как и прежде Настя не была склонна обвинять графа в том незавидном положении в котором оказалась даже не сейчас, а много раньше, когда с радостью и благодарностью приняла его щедрый жест с выкупом. Теперь всё это так дурно обернулось для неё. Жалела ли Настя? Вряд ли, хотя стыд за совершаемое ходил за ней неразлучной тенью.
Девушка была не в силах справляться с выступающими от боли слезами, ей хотелось сказать барыне что не только она виновата в том, в чём упрекает её графиня, но снова и снова возвращалась к мысли что Бутурлина ей не поверит. Что говорить, как ещё оправдать то, что оправдать невозможно? Поэтому девушка до последнего хранила молчание, правда попытавшись вывернуться из цепкой хватки графини, но так оказалась проворнее и горничной снова пришлось смотреть Антонине Денисовне глаза в глаза, не смея к тому же жаловаться на нешуточную боль. Последние слова графини заставили девушку содрогнуться, и если бы она была способна - отшатнулась бы - но всё её изумление могло отразиться лишь в нервном сглатывании, хотя в горле безнадёжно пересохло от страха и пережитого волнения. Настя собиралась с силами чтобы сказать хоть что-то, а в голове тем временем тревожно билась лишь одна обречённая мысль, словно эхом слова барыни. -Я собственными глазами видела вас...видела вас...собственными глазами. - Насте начало казаться что она сходит с ума. Сквозь подступающую дурноту, перекрывающую сознание боль, девушка произнесла - В Вашей власти всё, барыня. Только не во всём я одна виновата. - Настя слишком обессилена этой неравной схваткой, чтобы продолжать отстаивать барина, да и мутнеющее сознание дурно нашёптывает что именно он во всём виноват и тихий искушающий голос вторит что Ольга верно сама виновата, что не может мужа при себе держать, ежели он за крепостными девицами увивается. - Отпустите, барыня, Бога ради, отпустите. Если Вам угодно - продайте, высечь прикажите. - об этих словах ей совсем скоро предстоит пожалеть, но сейчас девушка не отдаёт себе в этом отчёта. Сейчас Настасья настолько не в себе что ей решительно безразлично что будет дальше, даже более того, она не обращает внимание на затихшие за дверью шаги.

Последний раз, когда Денис видел такую злобу на лице маменьки, было так давно, что он был еще мальчишкой и не понимал до конца сути происходящего. Да вот только тогда, матушка не разорялась на весь дом, а говорила почти шёпотом, но от этого не было легче. Даже не понимая, что происходит, он помнил тот холодок, пробегавший по спине, от каждого, оброненного графиней слова. Сейчас Антонина Денисовна просто неистовствовала и одному Богу было известно, чем всё это закончится. Сын даже и не подозревал, что у его матушки такая железная хватка. На ум приходили всякие дикие сравнения вроде гончей, настигшей свою добычу. Но и Денис не желал отступать и оставлять на растерзание своей барыни Настю, которая и так натерпелась от него.
- Сенька! – крикнула матушка в открытую дверь и Денис похолодел. Он и не подумал, что его матушка, образец кротости и добродетели способна на такие изощренные наказания и был в ужасе от такого открытия, - готовь на конюшне розги с солёной водой!
- Матушка, - с мольбой в голосе сказал поручик, не теряя надежды освободить девушку, - остановитесь. Вы же сами не ведаете… - но все просьбы были тщетны. Графиня была настроена решительно и, кажется, не только не была настроена отступать, но и, напротив, ярилась еще больше.  Не будь он так взволнован, то заметил бы, с каким презрением смотрит на него, но Бутурлин был ошарашен и не замечал этого, да и смотрел лишь на бедную, совершенно растрепанную Настю, при виде которой у него сжималось сердце. Еще никогда ранее он не понимал, сколь много значит она для него и понимал, что жизни без нее у него не будет. Но мучить ее более он не в силах. Всё это нужно прекратить, пока не стало еще хуже. А еще у него была жена, перед которой он чувствовал себя не просто виноватым, а вдвойне виноватым.
- Отойди, Денис Алексеевич, - вместо привычного с детства ласкового голоса, поручик слышал скрежет металла, и как когда-то в детстве, от этого голоса у него поползли по спине мурашки и он дернул плечом, желая прогнать наваждение.
- Не отойду! – решительно заявил граф, - порите, коли на то будет ваша родительская воля, да только не отступлюсь я, когда на ней вины нет. Он нахмурил брови и посмотрел матери в глаза. Возможно, она тоже впервые увидела своего сына таким.
[AVA]http://morgoth.ru/images/2015/07/17/ad04e431aecda031d67672378b637cb4.png[/AVA]

Отредактировано Денис Бутурлин (2015-07-17 20:07:37)