ИМИ ГОРДИТСЯ СТОЛИЦА

---------------------------------------
ЭПИЗОД МЕСЯЦА: «Ne me quitte pas»

ИСТОРИЯЗАКОНЫЧАВОРОЛИ
ВНЕШНОСТИНУЖНЫЕ

АДМИНИСТРАЦИЯ:
Александра Кирилловна; Мария Александровна.


Николаевская эпоха; 1844 год;
эпизоды; рейтинг R.

Петербург. В саду геральдических роз

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » 07.06.1843 г. "О разных уставах в одном монастыре"


07.06.1843 г. "О разных уставах в одном монастыре"

Сообщений 1 страница 14 из 14

1

I. Участники: Е.И.В. Александр Николаевич, светл. князь Н.И. Кантемир, граф А.В. Паткуль (написание постов в том же порядке)
II. Место действия: Дворцовая набережная, д. 36, здание Большого Эрмитажа
III. Время действия: 07 июня (по старому стилю) 1843 года
IV. Краткое описание сюжета (2-3 предложения вполне хватит): Очередное заседание Кавказского комитета, как обычно, закончилось весьма невнятно и вызвало больше вопросов, нежели было получено ответов. Государь Наследник поспешил покинуть Большой Эрмитаж первым, не ведая, что его ищет граф Паткуль, в то время, как князь Кантемир, пребывая в самом скверном расположении духа, успел перехватить престарелого графа Канкрина, дабы прояснить несколько служебных вопросов.

Отредактировано Николай Кантемир (2015-01-11 08:37:32)

0

2

Первые дни лета по обыкновению малый императорский двор всегда встречал в Петергофе. И пребывание в Фермерском дворце, который пользовался у наследника российского престола особой любовью, омрачалось тем, что с той или иной периодичностью, но цесаревичу приходилась покидать Петергоф и возвращаться в столицу. После нескольких недель, проведенных в Гатчине, как обычно, весьма праздно в увеселениях разного рода, размеренная и спокойная жизнь в Петергофе была столь желанна, что обычная работоспособность и исполнительность, когда дело касалось воли императора, отказывали молодому наследнику. Не прибавляло особого желания ехать в Санкт-Петербург и сама причина возвращения в столицу – очередное заседание Кавказского комитета. Происходящее в неспокойной горной местности оставляло желать лучшего, а в Питере все упиралось в волю государя, о непоколебимости в своих решениях которого можно было бы слагать легенды. Цесаревич же, ограниченный во всем, что касалось вопросов политики, монаршей волей, ощущал в подобных случаях себя едва ли не бесполезным. А если вспомнить о том, как крайне безрассудно он вел себя на протяжении прошедшей зимы, то сидеть напротив того же Егора Францевича становилось неловко. Чтобы подумал один из учителей Александра, который, как и все, кто преподавал когда-то цесаревичу, говорил о надеждах, которые подавал августейший ученик, узнай он о той же дуэли, с которой, впрочем, минуло уже как три месяца?
Так или иначе, каким-то чудом, но та история обошлась, наследник, который мог бы похвастаться своей памятью, умел вовремя оставлять прошлое за спиной и не вспоминать его, а потому держался вполне уверенно, хотя к моменту завершения заседания и весьма угнетенно, потому что был прав: никакой пользы его приезд в столицу принести не мог и в конечном итоге и не принес. Зато было потрачено время, а возвращение в Петергоф сулило Александру не особо приятную встречу с Василием Богдановичем*. Он будет как всегда деликатен, но хмур и угрюм, выражая свою обеспокоенность поведением цесаревны, которая, в ее то положении, не щадит своего нежного организма, изнуряя его такими чрезмерно длительными прогулками да отказами садиться обедать до приезда супруга. Александр, наблюдавший за тем, как его жена с конца зимы вот уже несколько месяцев как пребывала в прекрасном расположении духа и чувствовала себя весьма хорошо, а потому нисколько не волновавшийся за ее здоровье, с долей тоски думал об этом утомительным разговоре с доктором после не менее утомительного дня, проведенного в столице. В такие моменты согревала мысль о скором отъезде в Красное село на маневры. Вот что, пожалуй, радовало наследника престола как ничто другое в его на первый взгляд столь разносторонней деятельности.
Завершения бессмысленного заседания он ждал с хорошо скрываемым, но все же нетерпением. А вот распрощался со всеми несколько натянуто, возможно, выдав тем самым свое желание, как можно скорее покинуть здание Большого Эрмитажа, а, может, он просто показался весьма недовольным. Но это наследника престола уже волновало мало, ибо теперь он уже смог спокойно всех оставить и уйти, мысленно уже будучи на полпути обратно в Петергоф.

* Шольц, Василий Богданович - акушер, лейб-медик Марии Александровны

Отредактировано Александр Романов (2015-01-19 16:31:17)

+1

3

Одет:

Свернутый текст

http://s010.radikal.ru/i314/1501/e5/a80ea857fe65.jpg

Как положено, в мундир темно-зеленого сукна, со следующими отличиями: без треуголки, шпаги и алой ленты, шитье кантом кругом черного бархатного воротника и на таких же обшлагах, на воротнике -серебряный узор из чередующихся дубовых и лавровых ветвей. Пуговицы – белые, матовые с изображением Государственного герба. Панталоны - под цвет мундира. Черные штиблеты. Белые замшевые перчатки. Аккуратно причесан, гладко и начисто выбрит.

В отличие от двух третей членов Кавказского комитета, испытывавших во время заседания исключительно скуку, Николай Иванович все более впадал в дурное расположение духа. Его раздражал ленивый и бессвязный поток рассуждений присутствующих, сводившихся к несложному постулату: «Пока идет война, думать о мироустройстве Кавказа рано. Да и о войне нечего вспоминать, Государю виднее, как поступать». Позицию Его Величества представлял председатель в лице Чернышева, и весь процесс обсуждения оба ожидали да не дождались друг от друга колких выпадов. Александр Иванович храбро лгал, выдавая свои упаднические настроения за разумное решение Императора в части наложения запрета на проведение экспедиций, - мол, де, войска укрепились на всех рубежах, и оборона позволить избежать ненужных потерь. Николай Иванович слушал речь военного министра с таки лицом, будто у него одновременно разболелись все зубы, и все же приходилось молчать, хотя возражений хватило бы еще на несколько дней плодотворной работы, коию делать никто не хотел. Едва ли не каждый из сидящих был скорее озабочен собаками, приемами, семьей и карточными долгами, нежели кипящим кавказским котлом. К вящей печали самого Кантемира все его тезисы и возражения оказались связанными инструкциями Карла Васильевича, первейшая из коих требовала абсолютного послушания: отвечать, «…si vous êtes invité, dans d'autres cas, se asseoir tranquillement»*. Князь неподвижно сидел на стуле, подперев щекой руку и переводя взгляд с одного автора монотонных и бесцветных реплик на другого. Мысли его приобрели вполне определенное течение: «Немедля же к Его Высокопревосходительству! Выпросить, умолить дать согласие вернуться на Кавказ. Заехать в Димитровку, и оттуда лететь до самой Грозной». В Петербурге день ото дня становилось все более тоскливо и тошно. Никому не было дела до насущных государственных забот. Светлейший дипломат сохранял полумертвую надежду на вмешательство в процесс Государя Наследника, но Цесаревич держал разумный при его положении нейтралитет. Довольно скучная пиеса спустя несколько часов, после чтения и ленивого обсуждения официальных сводок, завершилась. Министры принялись разбегаться стремительно, как тараканы в холодную пору, и Николай Иванович едва успел перехватить Канкрина, с коим хотел переговорить с глазу на глаз. На подобные действия запрета от Вице-Канцлера не поступало, а у Кантемира наличествовала идея, коию он и принялся излагать министру.
- Помилуйте, князь, деньги счет любят, - привычно начал упираться Егор Францевич. – Вы просите нечто несусветное! Выделять деньги на развитие Кавказской области при нынешних условиях просто смешно! С той же легкостию можно швырять ассигнации в Неву! Евгений Александрович** итак умудрялся помимо содержания армии тратиться сверх меры на облагораживание сих диких мест, но поймите же меня правильно, Николай Иванович, генералы получают средства и на военные нужды, и на прочие расходы совокупно, а уж как они ими распоряжаются – их дело, не могу я выделять особо снабжение на постройку дорог да городов. Александр Иванович*** сейчас там человек новый, ему еще нужно с обстановкой разобраться. Да и сказать ежели прямо, то Вы сами знаете, какая кошка между ним и Чернышевым побежала. Господин военный министр увеличение денег для растрат на Кавказ напрямую через Нейдгардта не допустит. Ходит слух, будто граф Михаил Воронцов желает там наместником сесть, вот тогда такие вопросы возможно будет напрямую через него с Государем решать.
-А ежели Азиатский департамент возьмется за доклад? – Кантемир, заложив руки за спину, продолжал придерживаться первоначальной линии беседы, хотя новость об амбициях Михаила Семеновича неприятно поразила, и хотелось бы выяснить подробнее о реальных намерениях друга Его Императорского Величества. Надо переговорить с Львом на сей счет, он ему все же двоюродный брат. – Нужны лишь несколько Ваших толковых людей для консультаций. Разработать план развития Кавказа для обеспечения нужд местного населения – задача непростая, но мы располагаем достаточными сведениями, дабы сделать надлежащие выводы.
-Сенявин одобрил? – Канкрин с недоверием взглянул на собеседника.
- Одобрит. С Львом Григорьевичем я переговорю непременно, но для сего мне нужно знать позицию министра финансов, - Кантемир не спускал глаз с  колебавшегося Егора Францевича, коего мучили болезнь и возраст, и князь со своими просьбами пришелся весьма некстати. Оба стояли в коридоре, перед дверями кабинета заседаний, и седой граф мысленно воззвал к Божией помощи, дабы ниспослал Он ему спасение и отвлек светлейшего хотя бы на несколько минут, дабы Канкрин смог уйти от неприятного разговора.

_____________________________
* - фр. "... если будет предложено, в других случаях сидеть тихо"
** - Е.А. Головин - генерал от инфантерии, главнокомандующий армией на Кавказе с 1838 г. по сентябрь 1842 г.
*** -А.И. Нейдгардт - - генерал от инфантерии, главнокомандующий армией на Кавказе с октября 1842 г. по 1844 г.

Отредактировано Николай Кантемир (2015-01-21 21:02:56)

+1

4

Будучи человеком спокойным и терпеливым, Александр всегда находил, чем себя занять в отсутствие своего старшего товарища. Однако семейная жизнь меняет людей. Хотя здесь надобно уточнить, не столько сама семья меняет внутреннее и душевное состояние человека, сколько любовь, которую он к ней испытывает. Человек, семью свою не любящий, вряд ли будет думать о ней ежеминутно, каждый раз с трепетом и дрожью в глазах подниматься по ступеням крыльца, самовольно наполнять свое сердце ожиданиями радостной встречи и теплых улыбок. Aley относился как раз к этой категории людей. С тех пор как он влюбился в Марию, он совсем не знал покоя. Сначала пытался вызвать у нее ответные чувства, но неуверенность в положительном исходе предприятия делали его тогда робким и несмелым, часто терявшим свое красноречие и веселость. Когда же, Божьей милостью, они обвенчались, он должен был бы вернуться в свой привычный мир, но оказалось, что мыльный-то пузырь лопнул от прикосновения янтарного мундштука. Покоя он не просто не обрел, напротив кровь его все больше кипела, куда-то его звала, постоянно наполняя желанием увидеть жену, дочь. Он сам себя мучил воспоминаниями, стараясь как можно чаще выискивать из закромов памяти удивительные эпизоды из жизни этих двух дорогих и любимых себе женщин. Когда же воспоминания начинали повторяться, он впадал в уныние, но начинал искать способ их обновить. Это издевательство над самим собой как-то странно нравится всем влюбленным людям, наверное, поэтому их называют глупыми, или идиотами.
Сегодня был именно такой день, когда Aley не находил себе места. Уйти никуда он не мог, потому что обещал Александру дождаться его, к тому же и у самого появлялось много мыслей; влить свои эмоции в шпагу он тоже не мог, по причине того, что его любимый соперник просиживает любопытную часть своего мундира на очередном заседании. В такую летнюю погоду, право, было преступлением заставлять людей думать. Впрочем, Aley, конечно, не был бы согласен с самим собой, если бы находился там и внимательно слушал, и был бы вовлечен в сам процесс. Он даже был уверен, что скорее это цесаревич ерзал бы на стуле, желая уйти поскорее. Однако доля выпала именно на Aley, а потому он померил  шагами комнату, раз десять, каждый раз получая разные результаты из-за того, что считал вслух шаги, а думал про себя о Сашеньке (дочь). Затем он решил прогуляться по коридору, тем более, что он не так часто бывал здесь, ибо он не был членом каких-либо комитетов, что нисколько его не огорчало, тем более, что Александр так или иначе поделится своими впечатлениями. Именно впечатлениями, а не деталями обсуждений государственной важности. Когда же Aley осознал, что он уже начал запоминать детали лепнины потолков коридора, он решил, что пора бы заняться чем-то более дельным.
Между тем заседание завершилось, судя по оживленным голосам, раздававшимся в соседнем коридоре. Aley поспешил завернуть за угол, и, действительно, перед ним предстала картина выходивших из залы людей, судорожно вытиравших платками пот со своих лбов, продолжая при этом о чем-то говорить. Подойдя поближе, он расслышал, что они уже и не о делах разговаривали, а о том, сколько надобно давать настояться квасу, чтобы вкус не потерял. Aley всегда удивлялся, как легко люди могут забывать о столь важных вопросах, который пять минут назад обсуждали, и говорить о чем-то простом. Он же отдавался всему с головой.
Подождав, пока все разойдутся, обменявшись с некоторыми, кто успел его заметить, любезностями, он попытался проскользнуть за дверь, где только что прошло заседание. Он надеялся застать там цесаревича, так как не увидел его среди выходивших. Aley решил, что друг остался внутри.
Однако так просто туда оказалось не пройти. Не все были рады закончить беседу и показать свое лицо летнему солнцу.
-Уф, наконец-то, эти посиделки закончились, - выдохнул Aley.Сказано это было просто так в воздух, дабы привлечь внимание этих людей, стоявших на пороге и так злостно не дававших ему пройти внутрь. Почему он не развернулся и не ушел, чтобы найти цесаревича в толпе уходивших? Жаль, этот вопрос не пришел в голову самому Aley.

Отредактировано Александр Паткуль (2015-01-23 21:47:26)

+2

5

Канкрин молчал. Старику было непросто, и, понимая сей факт, князь не торопил с ответом, внимательно следя за лицом Егора Францевича. По сути, предлагалась авантюра, и Николай Иванович не мог оспаривать таковое определение для своего предложения, но учитывая, каким образом оно было представлено, просто так откреститься от него министр финансов не имел возможности. Всего-то требуется предоставить финансистов, коии с дипломатами находились в постоянной ротации между ведомствами, чему примером являлся тот же Сенявин. С другой стороны, позволив себе первый шаг, от второго будет куда сложнее отказаться. Лев Григорьевич вполне способен предоставить светлейшему шанс возглавить рабочую группу по разработке благоустройства Кавказа. Граф, не дождавшись вмешательства небесных сил, был вынужден прервать затянувшуюся паузу и выбрать самый нейтральный в данном случае вариант.
- Вы же, Николай Иванович, понимаете, что сейчас не самое подходящее время придумывать, как и куда тратить деньги, - Канкрин решил сослаться на объективные обстоятельства, против них возражать куда сложнее. – Мне рассказать о том, что наш внешний долг вырос за последнее время более чем в шестнадцать раз? При сём я не упоминаю о внутренних займах, там просто астрономическая цифра выходит. Пока не будет произведено обеспечение ассигнаций хотя бы серебром, возлагать на себя новые обязательства, просто грешно, князь. Дайте нам завершить реформу, если на то воля Божья будет при моей жизни. Мне тоже малосимпатично ведение внутренних дорогостоящих войн, а  жить пока надо с тем, что есть – не увеличивая, но преуменьшая растраты. Дайте матушке - России вздохнуть хотя бы с пяток лет спокойно.
- Я понимаю Вас, Егор Францевич. Вы думаете о завтрашнем дне, а я – о дне сегодняшнем, - Кантемир внешне не выказал признаков разочарования. Вполне ожидаемая реакция,  что не означает, будто дипломат оставит свою затею в покое.
- Дозвольте маленький совет, Николай Иванович. Дождитесь все-таки назначения наместника, и с ним, возможно, получатся какие-нибудь компромиссы, - граф не стал вновь напрямую упоминать Воронцова, и так достаточно сказал, да и в коридоре стали появляться совершенно разные фигуры, посему разговор следовало подводить к логическому концу.
- Благодарю и на сём, - светлейший едва успел ответствовать на рекомендацию министра, как государственная беседа стратегического назначения оказалась слегка омрачена посторонним вмешательством. Рядом принялся мозолить глаза незнакомый князю молодой человек. Судя по той вольности свободного перемещения, что он позволял себе в здании Большого Эрмитажа, относить его к совершенно посторонним лицам не приходилось. Скорее всего, кто-то из свитских, и, еще более вероятно, судя по возрасту, оный господин относился к окружению Государя Наследника, ибо остальные заседавшие в Кавказском комитете лица пребывали в степенных летах и подобные знакомства водили бы вряд ли. Чего он хотел – понять было непросто, да и недосуг. Николай Иванович и вовсе бы перестал обращать на него внимание, ежели бы молодой человек совершенно внезапно не учудил краткий монолог, отчего князь едва не вскинул брови вверх –до того выглядело сие картинно и двусмысленно. Может быть, подобное теперь принято при дворе, где он не присутствовал довольно давно? Довольно странный обычай. Князь переглянулся с также недоумевающим Канкриным.
- Простите, граф, - Кантемир, не убирая рук из-за спины, слегка поклонился, вынужденный прервать разговор и обернулся к незнакомцу. – Милостивый государь, что Вы виляете, аки на ежа сели? Ежели у Вас есть, что сказать моей персоне либо же господину министру, то уважьте необходимое Вам лицо и произнесите сие ему непосредственно.
Сказано все было совершенно спокойным тоном, ибо присущая нраву резкость всегда выражалась им исключительно словесно, но без раздражительности. Николай Иванович, собственно говоря, и не придавал значения играм в полунамеки, ибо терпеть их не мог. Привыкнув произносить необходимое в лоб, он совершенно не заботился о соблюдении так раздражающих его светских условностей. Более того, они оказывались выше его понимания. Не собирался же молодой человек, ежели он в находится в здравом уме, всерьез затевать беседу с самим собою посреди коридора, следовательно, у него есть некое дело до Кантемира или Канкрина, и почему бы не спросить о сём напрямую? Разумеется, что пришлось бы перебить обоих чиновников, но, собственно говоря, своими словами вслух он сделал тоже самое, только выглядело сие весьма эксцентрично.

Отредактировано Николай Кантемир (2015-01-25 19:19:42)

+1

6

Если не хочешь,чтобы тебе отвечали, то надо молчать. К сожалению, Александр никак не хотел следовать этому правилу. Возможно, он еще сотню раз пожалеет, что вообще открыл рот, но потом, далеко потом, зимой, или поздней осенью, когда холод приведет его в правильные чувства. А пока, он вызвал негодование у лиц, в которых "попало" это обращение. Такое бывает, когда бросаешь слова в воздух, а их кто-то случайно подхватывает, и начинается разговор, иногда приятный, иногда забавный, порой даже важный и судьбоносный. А каким будет этот?
Александр несколько опешил от такой резкой реакции на столь безобидные слова. Впрочем, понять и его оппонентов можно было. Они потратили не один час, обсуждая важные государственные вопросы, проблемы, а он назвал все это "посиделками". Его самого приводило в крайнее раздражение, когда какая-нибудь фрейлина манерно сокрушалась, что мужчины тратят время на глупое махание шпагами. Вот за то он не любил фрейлин. В чужом глазу соринку видишь...
Холодный тон прервавший мысли Александра, которые уже готовы были отправиться подальше из Петербурга куда-нибудь в окрест родного дома, быстро вернул его на землю бренную. Будучи человеком добрым, веселым и отзывчивым, он совсем не привык к тому, что есть люди более строгого склада характера. Александр умудрялся и Императору улыбнуться и мягко его убедить в своей правоте, в каких-то мелких вопросах, касавшихся их таких же небольших дел. Наверное, дело было все в том, что он воспитывался с цесаревичем с детства вместе.
Первые несколько секунд Александр как-то даже потерялся, не зная, как можно на это ответить, вроде бы вопрос был задан конкретный, но он, приученный к коварству и наигранности двора, всё видел в нем какой-то подвох, иронию или даже упрек, решительно не понимая, что он сделал не так. Спасением оказался Егор Францевич, на которого и поспешил перекинуть свое внимание Александр, давая себе еще минутку времени, прежде чем найдется, что сказать.
-Добрый день, Егор Францевич, - слегка улыбнувшись, он поздоровался с министром. Пусть он его и недолюбливал за излишнюю бережливость, его постоянные нотации об экономии, о которых он наслушался от Александра, и сам уже не хуже него знал лекции Канкрина, но вот сейчас он ему здорово помог. - И Вам доброго дня, - все с той же улыбкой он перевел взгляд на их, теперь уже общего, собеседника. Министр, хоть  и бы строгим человеком, но уже привык к частому, порой странному, появлению Александра близ цесаревича, и мало обращал на него внимания, поэтому и сейчас ограничился лишь кивком головы, даже не подумав, представить двух своих собеседников друг другу, или забыв, или решив, что они уже знакомы.
Александру не хотелось грубить этому господину, но он почувствовал, что его обвинили в непрямолинейности, или каком-то лицемерии, впрочем это могло быть его больное и молодое воображение.
Мне, право, даже неловко, что я прервал вашу беседу, - до извинений это еще не доросло, но Александр к тому же и не собирался у них ничего спрашивать, он вытянул шею, чтобы заглянуть в зал, где должен был быть цесаревич, но ничего не видел в эту мелку щель приоткрытой двери.

Отредактировано Александр Паткуль (2015-02-04 17:57:59)

0

7

Николай Иванович не переставал удивляться придворной поросли. В том, что перед ним находится представитель оной персоною собственною, сомневаться не приходилось, ибо подобная фамильярность в поведении была свойственна окружению Государя Наследника. Привыкнув тратить время исключительно с деловой пользою, князь совершенно не понимал традиционного праздношатания, принятого в среде петербургской молодежи, и именно по причине бесполезности в его службе знакомств с сим сортом людей, Кантемир старательно избегал любых мест их скопления: балов, салонов и прочих ульев, где трутни от дворянства совершенствовали искусство ничегонеделания. Светлейший, прослывший в обществе в качестве резкого на язык мизантропа, без тени смущения вслух называл подобных, по его мнению, бесполезных созданий диванной кавалерией и генералами от мазурки, ибо даже ему, штатскому, тошно было видеть военных, зарабатывающих чины и ордена одной лишь вовремя сказанной шуткой, позабавившей Августейшую особу. Хуже всего в сей ситуации был тот прискорбный факт, что добрая часть «салонных вояк» обладала и незаурядными талантами, и выдающимися умственными способностями, но тратила их бездарно на придумывание новых шифров для ведения негласного диалога с дамами. О, несчастные цветы, веера и танцы! Что с вами сделала людская прихоть? Из совершенного рядового предмета она додумалась сотворить наибесполезнейшую систему знаков. Кантемир мог понять суть тайнописи для дипломатической переписки, скрывавшей донесения государственной важности, в то же время шифровка человеческой глупости, к коей по глубочайшему убеждению князя относилось и неоправданное рассудком проявление чувств, превышала пределы его осознания. Следующим парадоксом в упадке развития логики Николай Иванович без сомнения мог назвать бессмысленность речей. Ежели манипуляции с предметами, наоборот, обрастали множеством мельчайших подробностей, то способность свитских к ясному изложению собственных мыслей от сего явно страдала. Кантемир еще раз обдумал только что произошедшее: он предложил молодому человеку, явно чего-то желающему, обратиться к ним и сказать сие напрямую, но вместо внятного вопроса, получил невнятное пожелание «доброго дня» и констатацию случившегося факта вмешательства своим поведением в беседу. Князь не знал, что и подумать. Видимо, будь в руках у сего господина цветы определенной окраски, он мог бы точнее изложить свои пожелания, но за неимением оных Николай Иванович и Егор Францевич оказались в роли угадывающих, чего же странный незнакомец изволить желает? Впрочем, для Канкрина незнакомец был вполне опознаваемым лицом, ибо граф ответил на приветствие, что еще более укрепило Кантемира во мнении о принадлежности молодого человека к свитским.
- Неловко, милостивый государь, охлябь вояжировать, а Вы либо совершили, что желали, намеренно, либо не привыкли думать, прежде, нежели делать. И то, и другое является прискорбным фактом, - констатировал князь и вновь обернулся к министру, ибо тот решил воспользоваться появлением причины для невозможности продолжать беседу и покинуть Большой Эрмитаж. В данных условиях настаивать на продолжении дискуссии было бы форменной глупостью, и посему оба поклонились друг другу, после чего Егор Францевич не спеша удалился, а светлейший, заметив несуразные попытки все того же господина выяснить, кто остался в зале для заседаний, полюбопытствовал, доставая из кармана мундира снятые ранее перчатки и степенно надевая одну за другой:
- Любезнейший, нешто тянуть гусаком шею в попытках дознаться до очевидного, сложнее, нежели вопросить у двух вышедших с собрания особ, не осталось ли внутри нужное Вам лицо?
Николай Иванович извлек из кармана жилета «мозер» с выбитым родовым гербом на серебряной крышке, дабы взглянуть на время. Князь ожидал Сенявина, коий должен был прибыть на собственном экипаже и совместно со светлейшим направиться в Азиатский департамент на проведение очередного небольшого совещания, случавшегося всегда после заседаний Кавказского комитета.

0

8

Кем бы ни был человек по званию, должности, возрасту, в нем все равно доброта должна превалировать. Так считал Александр. Понятие доброты у него зачастую сливалось с простодушием, наверное, это была его ошибка. Ему часто говорили, что его излишняя доверчивость, или вера в людей, его непосредственность могут однажды сыграть с ним злую шутку, и он ясно это осознавал, однако тут же делал все наоборот.
Слова незнакомого господина показались ему поначалу грубыми, отчего стало неприятно. Он было поддался внутреннему порыву сразу же ответить что-то дерзкое, но серьезное выражение лица Егора Францевича его усмирило. Он понял, что сделал что-то не так, что его действия и слова восприняли не такими, какими он их видел. Александр совершенно не хотел кого-то оскорбить и обидеть, а по словам сурового собеседника Егора Францевича выходило, что он намеренно прервал какую-то важную беседу, или же надо было согласиться с тем, что он сделал это, не подумав. Оно, конечно, именно так и было. Александр, действительно, не подумал о том, что они говорили о государственно важных делах, что он вообще тут был лишним. Он всегда себя чувствовал неуютно в тех местах, где собиралось много высокопоставленных лиц, потому как привык к простому общению, к прямолинейности, часто, увы, высказывая свое мнение не там, где надо. Ему привычнее быть с цесаревичем, который одернет, если он что-то сделает не так.
Ему стало стыдно за то, что он произвел такое нехорошее впечатление, да еще и отнимает время своей глупостью. В редкие минуты Александр чувствовал себя глупо по собственной воле, а еще реже - по воле чужого и незнакомого человека.
И он уже хотел закончить все это и ретироваться куда-нибудь, но ему вновь, как котенку, щелкнули по уху, чтобы он вел себя прилично. Честно говоря, ему было элементарно уже страшно что-то у них спрашивать, дабы не опуститься еще ниже в их глазах.
-Вы меня извините, если я сказал что-то не так, - вряд ли он кого-то оскорбил, поэтому оправдываться не было смысла, но извиниться он всегда был готов. Он не был из тех людей, которые будут стоять на своем вне зависимости правы они или нет, напротив, он был человеком добрым и, если видел, что сделал кому-то неприятное, непременно поспешит извиниться. Это не было для него чем-то трудным, он не наступал себе на горло, но в то же время он ждал от людей такого же доброго и простого отношения. Александр виновато опустил глаза, но тут же их поднял на своих собеседников. В какой-то другой ситуации он подкрепил бы свои извинения легкой улыбкой, но не сегодня. Отчего-то ему казалось, что все это напрасно, что перед ним стоят люди, которые уже давно покрылись хитиновым панцирем, который ничем не пробить, которым есть до всего дело, но сами при этом ничем с миром не делятся. Конечно, Александр был еще молод и не мог похвастаться какими-то жизненно важными событиями, которые перевернули бы его сознание вверх дном (женитьбу он в расчет не брал, поскольку брак не сильно изменил его отношение к жизни), но он не горел желанием поскорее ими обрасти, напротив он видел всех этих людей, кажется, совершенно не умеющих улыбаться. Они, скорее всего, возразили бы ему, что для каждой улыбки должно быть свое место и время, потому он и остался совершенно серьезным. - Я хотел здесь найти Александра Николаевича, - коротко пояснил он.

0

9

Николай Иванович застыл на месте с раскрытым «мозером» в ладони. Он повернулся и посмотрел на молодого человека в упор. У князя в связи со спецификой службы давно выработалась привычка не выражать лицом ничего, кроме непроницаемо каменной маски, дабы держать при себе все чувства. В очередной раз его манера выдерживать невозмутимость сыграла свою положительную роль, ибо лишь она удержала Кантемира от искреннего хохота вслух, коий мог быть неверно истолкован. Он воспринял чудаковатого посетителя за манерного свитского, а, в итоге, перед ним наличествовал либо виртуозный актер, либо совершенное дитя. Всем своим видом незнакомец демонстрировал поведение нашалившего кадета, что при внешнем возрасте господина и его вхожести в столь высокие круги не могло не вызывать на язык самые язвительные остроты об окружении государственных умов, но вступать нынче в словесные перепалки светлейшему было недосуг. Ситуация позабавила его, скрасив очередной выматывающий день, ибо заседания проходили совершенно не в том русле, в коем желалось их видеть дипломату. Сейчас пройдет еще не один час в бодании с Сенявиным за взятие на себя Азиатским департаментом обязательств по разработке плана развития Кавказа. Лев, как всегда, на все разумные доводы, будет разводить руками, как будто ему предлагают открыть посольство в Киото, чем окончательно испортит настроение и без того своему не самому жизнерадостному сотруднику. Так что, можно сказать, комичное поведение молодого человека пришлось как нельзя кстати. Впрочем, как уже упоминалось выше, судить по невыразительному лицу Кантемира о его настроениях было весьма сложно, так что, дабы не вводить незнакомца в новое смятение, светлейшей отвернулся, закрыл крышку часов и убрал их в карман жилета, вновь придя в неспешное движение.
- Ежели виноваты, Бог простит, сударь. То его привилегия, не моя, - князь бросил взгляд в окно, дабы не пропустить прибытие знакомого экипажа. Занятный юноша! То, о чем сам Николай Иванович успел забыть, он еще помнил, придавая излишнее значение событиям прошлым. Когда Кантемир делал замечания, они не трогали его, и будут ли оные приняты к сведению, либо проигнорированы, одинаково равнодушно воспринималось человеком, давно отвыкшим от личного общения и проводившим всю свою жизнь исключительно в делах служебных, в коих, разумеется, отсутствовали сантименты, личная привязанность, обиды и, тем более, извинения. Замечания его, скорее, сводились к умозаключениям вслух, но они, похоже, были восприняты в несколько ином ракурсе, что и рассмешило светлейшего. После полевых кавказских условий, где ему не то, что доводилось слышать оскорбления в свой адрес, но и безизвинительно получать по лицу, под дых и прочим болезненным местам, сидеть в помойной яме и стойко переносить прочие издержки службы, в данном конкретном случае услышать слова о прощении было более чем презабавно.
- Александра Николаевича? Нет ничего проще, любезнейший. Отчего ж Вы не спросили сразу? - на лице князя не было и тени улыбки, хотя в душе его происходящее откровенно веселило. – Александр Николаевич, князь Хованский*, отбыл в Царское Село. Александр Николаевич, тот, что полковник Берилев**, после заседания сопровождал Его Высокопревосходительство князя Чернышева до самого выхода и удалился вместе с господином министром. Александр Николаевич Шахматов*** в сопровождении Его Высокопревосходительства графа Левашёва**** поднялся этажом выше, дабы продолжить совещание по собственным вопросам своих ведомств, так что навряд ли Вы его дождетесь, - судя по всему, мир свитского был довольно узок, ежели он заключал в имя «Александр Николаевич» столько значения, будто иных Александров Николаевичей и не существовало вовсе. Напротив, в жизни светлейшего означенных Александров Николаевичей встречалось с избытком, не менее, нежели Александров Ивановичей и Алексеев Николаевичей. В этом смысле с чеченскими наибами была куда проще, каждый обладал помимо специфического имени, еще и разнообразными приставками, позволяющими, к примеру, отличать Шуаипа-Гази от Шуаипа Центороевского. Разумеется, возможно, подобное разграничение проще исключительно для него, Кантемира, а любое другое лицо, проводящее в Петербурге больше времени, нежели князь, с уверенностию бы указало, куда направился неведомый, многоликий Александр Николаевич. Теперь же получалось воистину подобие сцены из пиесы его покойного коллеги:
"-Татьяне Юрьевне!
-Я с нею не знаком.
-С Татьяной Юрьевной!!
-С ней век мы не встречались; слыхал, что вздорная.
- Да это, полно, та ли-с?" *****

_____________________________
* Александр Николаевич Хованский, князь, тайный советник, управляющий Государственным ассигнационным банком и Экспедицией заготовления государственных бумаг
** Александр Николаевич Берилёв, полковник, управляющий Тифлисской комиссариатской комиссией
*** Александр Николаевич Шахматов, действительный статский советник, камергер, член общего присутствия Провиантского департамента
**** Василий Васильевич Левашёв, граф, председатель Департамента государственной экономии
***** А.С. Грибоедов "Горе от ума", диалог Молчалина и Чацкого, действие III, явление 3

Отредактировано Николай Кантемир (2015-02-23 18:21:51)

0

10

Aley редко сталкивался с такими людьми, а какими он пока еще не решил, но одно он знал точно - этот господин отличается от всех тех дворян, которые по обыкновению были на балах и рассуждали о политике, войне, приплетая в тот же разговор и женские юбки. По большей части Aley слушал, но отмалчивался. Когда-то давно Василий  Андреевич дал совет, который Aley впитал в себя, как губка - поменьше говорить и побольше слушать. Только через много лет он осознал еще одно значение слова "слушать", которое не было равно слову "слышать". Итак, Aley увидел перед собою человека, для которого Александр Николаевич - это был не только цесаревич, что было несколько непривычно, потому и смутило Aley, хотя он старательно этого не показывал (разве что кончики ушей покрылись краской). Ему стало стыдно не потому, что он не знал перечисленных персон, знал, но оттого, что его, как маленького щенка ткнули в это носом, причем так тактично и аккуратно, что было еще неприятнее.
В большей степени ему не хотелось показаться глупым и невоспитанным, а вернее всего было бы сказать - подвести тех воспитателей, которые в него что-то вложили, а еще более Государя Императора, который доверил ему быть адъютантом наследника. Пожалуй, последнее было самым страшным, ежели люди начнут плохо отзываться  о том, кто входит в окружение будущего Императора, то грош цена всем стараниям Aley стать достойным своего звания.
С одной стороны, могло показаться, что над юным адъютантом просто потешаются, он мог бы разозлиться, топнуть ногой, вспылить; с другой - ему лишний раз указали на необходимость точнее выражать свою мысль, свое желание. Ему потребовалось около полуминуты, чтобы решить для себя, примет он это за урок, или же за оскорбление.
-Моя вина, - добродушно улыбнулся Aley. Это давалось ему легко - принятие собственных ошибок, это же и ставилось ему часто в упрек - мягкосердечие и легкое согласие с другими. Впрочем, здесь он, действительно, был виноват в том, что не уточнил, кого именно он ждет. - Я искал цесаревича и, кажется, его нашел, - добавил он, сначала заслышав шаги за дверью, а затем увидев появившегося в проеме самого виновника торжества. Из всех перечисленных Александров Николаевичей он был тем, про кого и забыли. Вероятно, намеренно, но Aley на это не обратил внимания, он подумает об этом позже, когда будет думать над сегодняшним разговором. Большую часть своих встреч, случайных и не очень, он имеет обыкновение проигрывать в своей голове в свободные минуты, чтобы определить для себя, была ли она полезная и чем, впрочем, он был свято уверен в том, что бесполезного в жизни не случается ничего.

+

Прошу прощения за долгое отсутствие и не слишком большой объем, но я старался от души!

0

11

Словно назло наследнику, который большую часть дня, проведенную в Петербурге, думал о том, как бы скорее вернуться в Петергоф, его возвращение внезапно отложилось. Пусть всего на несколько незначительных минут, но жутким раздражением откликнулось все его существо на совершенно тривиальную случайность – спешно покидая здание Большого Эрмитажа, Александр умудрился забыть свои перчатки в зале заседаний. Тяжело вздохнув, как вздыхает усталый путник, цесаревич направился обратно. У входа столкнулся с Егором Францевичем, и еще пару минут было потеряно. Вместо того, чтобы возвращаться к себе в свой уютный небольшой Фермерский Дворец, Александр с самым учтивым видом заговорил со своим старым учителем. Уроки Жуковского, который буквально взрывался негодованием, когда в ту пору еще совсем юный наследник, по мнению поэта, забывал, сколь многим он, Александр, обязан тем, кто его окружает, и не проявлял к ним должного внимания, не прошли даром, и цесаревич теперь почитал подобные условности едва ли не за свой священный долг. Простившись с министром финансов, выглядевшим чем-то весьма озадаченным, Александр продолжил пройденный за сегодня уже и так два раза путь. Торопливо он поднимался по лестнице, насилу сдерживаясь, чтобы не начать, как мальчишка, перепрыгивать через ступеньки, лишь бы быстрее оказаться у нужного зала. И сдерживал он себя не зря: голоса, знакомые, но не сразу узнанные им, он услышал заранее и предстал перед взглядами тех, кто что-то обсуждал, отчего-то так и не оставив сего места после завершенного заседания, вполне в спокойном и уверенном виде. Правда, до тех пор, пока не узнал в одном из беседующих своего адъютанта. Бровь наследника вопросительно подскочила.
- Что Вы здесь делаете, граф? - за собственными мыслями и желаниями, которые шмелиным роем сегодня жужжали в его голове во время заседания Кавказского комитета, наследник совсем позабыл о договоренности с графом, да и сейчас, честно говоря, не вспомнил. Внешний вид Паткуля был уж чересчур каким-то странным, будто граф был чем-то смущен. А вот князь Кантемир, стоявший напротив Александра Владимировича, выглядел вполне спокойным – впрочем, как и всегда в те нечастые случаи, когда наследник видел Николая Ивановича. Он, к слову, стоял, преграждая собой вход в зал заседаний, что не дало Александру сразу пройти за своими забытыми вещами.
- Даже представить себе не мог, что здесь еще кто-то до сих пор остается, думал – все уже разошлись, и моя рассеяность останется в тайне, - простодушно отшутился Александр, все еще с удивлением поглядывая на своего адъютанта: в глаза бросились покрасневшие уши Паткуля. Цесаревич не знал, что и подумать, но выглядело это крайне забавно. Смущающегося и краснеющего друга наследник в последний раз, наверное, видел года два назад, когда Aley рассказывал о своем желании взять в жены молоденькую маркизу де Траверсе.
- Оставил в зале перчатки, - вернулся Александр к начатой фразе, вновь обращая свой взгляд на светлейшего князя, а потом возвращая его на друга.
- Александр Владимирович, раз уж Вы здесь, окажите услугу, принесите их, они, должно быть, остались на столе, - не понимая, о чем здесь мог с Николаем Ивановичем разговаривать Паткуль, который был весьма далек от государственных дел, да и, возможно, не очень и желая вникать в подробности, цесаревич отчего-то все же подумал, что графу нужно время, чтобы прийти в себя и из самых искренних дружеских чувств к нему поспешил найти для этого способ – краткая прогулка в зал и обратно.

0

12

Свернутый текст
Александр Паткуль написал(а):

Прошу прощения за долгое отсутствие и не слишком большой объем, но я старался от души!

Ваши труды высоко оценены, Александр Владимирович (:

«Слишком много уступок. Что ж, весьма и весьма по-придворному». Молодой человек развлек князя своей растерянностью, и за эти несколько минут оказался совершенно понятен Кантемиру, словно тот прочел раскрытую книгу. Николай Иванович испытывал легкую аллергию на мягкохарактерных людей. Будучи сам человеком совершенно железной воли, нажившим из-за отсутствия гибкости мнения множество влиятельных недругов, дипломат ценил подобные качества, обнаружив их в ком-либо другом, и вполне даже мог при подобной находке проявить уважение, коее, по убеждению светлейшего, всегда следовало зарабатывать поступками. Увы, сей вполне славный для рафинированных коридоров дворцов юноша не обладал тем внутренним стержнем, могущим представлять временный интерес для князя, занятого тщательной подготовкой к осенней поездке на Кавказ. Зато удача оказалась сегодня на стороне молодости. Сенявин еще не прибыл, а свитский обнаружил искомое. Кантемир не выказал признаков удивления при упоминании объекта, сподвигнувшего незнакомца на совершение ряда своеобразных поступков. Собственно, мало, что в подлунном мире могло привести в замешательство привыкшего к неожиданным поворотам судьбы дипломата.
- Намотайте себе на ус, милостивый государь, и накрепко пришпильте. Сие не Александр Николаевич и не цесаревич, сие есть Его Императорское Высочество Благоверный Государь Наследник, - князь, заложив руки за спину, обернулся в сторону приближавшейся Августейшей фигуры. – И какие бы фамильярные узы вас не связывали, ни на мгновение не забывайте, что перед Вами будущее всей России.
Едва обсуждаемая персона приблизилась на расстояние, достаточное для приветствия, князь совершил учтивый поклон, выказывая приличествующее случаю почтение. К величайшему сожалению для Николая Ивановича, для его спины сегодняшние ритуалы вежливости стали излишними. Ранение в поясницу, полученное при обороне карабахской крепости терзала светлейшего с завидным постоянством. О сём факте знали единицы, посему нежелание Кантемира отвешивать поклоны и при возможности обходиться кивком головы зачастую принимали за проявление крайней степени надменности. Как всегда в подобных случаях, мнение окружающего высшего света мало трогало озадаченного делами службы дипломата. Но на сей раз острая колющая боль, молнией промчавшаяся по позвоночнику, не позволила тактично отступить на шаг от двери в сторону, дабы позволить Цесаревичу пройти внутрь зала. Князь замешкался буквально несколько мгновений, медленно распрямляя спину, что все же заставило Государя Наследника остановиться рядом с обоими невольными собеседниками. Ежели бы не стойкий загар, полученный за годы пребывания на югах, навряд ли Кантемиру удалось скрыть собственное самочувствие. По молодости от сих болей Николай Иванович бледнел, что твоя напившаяся с дуру уксусу томная барышня. Разъяснение о забытых Его Императорским Высочеством перчатках было воспринято с тактичным молчанием. Кантемир прекрасно понимал, что должен последовать новый поклон и мягкий шаг в сторону, но еще одно подобное упражнение боевое ранение отказалось бы воспринимать вовсе. Слава Богу, Августейшая Особа изъявила желание поручить несложную задачу по возвращению перчаток их владельцу графу, имя-отчество коего и титул теперь совершенно случайно оказались известны светлейшему. Впрочем, сии сведения не носили характера полезности, и, собственно, не планировали оставаться в аккуратно разложенных по полочкам сознания анналам памяти дипломата. Теперь отступать можно было без проведения мучительного ритуала, что Николай Иванович и сделал полушагом в сторону к выходу. Присутствие чужого мира самых высочайших кругов тяготило Кантемира. Пожалуй, ему стоило прогуляться до Департамента, раз Лев Григорьевич по забывчивости или нужде никак не мог прибыть за подчиненным.
- Осмелюсь обратиться к Вашему Императорскому Высочеству с просьбою получить дозволение покинуть общество Вашего Императорского Высочества.
«Здесь, верно, должен быть поклон», - с тоскливой раздраженностью подумалось князю, ясно представлявшему себе печальные последствия, ежели он попытается совершить положенную позу. В придворном этикете Кантемир был слаб. В пору юности, когда еще подобные заученные движения ему были необходимы, вершилось блистательное царствование Александра I, и все, что осталось с тех пор в памяти, так это богоравное почитание белых перчаток. С 1825 года у светлейшего началась жгучая любовь с Кавказом, посему светские мероприятия перестали входить в сферу его интересов. Так что придворный уклад, установленный Государем Николаем Павловичем, ему знаком не был.

Отредактировано Николай Кантемир (2015-04-14 18:18:22)

+1

13

Вопрос о причинах своего пребывания в здании Большого Эрмитажа Паткуль воспринял с недоумением, которое не замедлило отразиться на его лице и вызвать озадаченность у цесаревича. В памяти Великого князя стали всплывать обрывки разговора вчерашней давности, но он предпочел не заострять на них своего внимания. Хотя, конечно, теперь даже хорошо, что он все же умудрился забыть перчатки. Было бы малоприятно назавтра узнать, что, оказывается, граф его совершенно зря прождал в столице. Никто, конечно, вслух бы потом не упрекнул Великого князя, но «приемный сын императора», как сам нередко и называл Паткуля Николай Павлович, крайне исполнительный, когда дело касалось поручений от августейшего друга детства, заслужил своей верностью и преданностью явно несколько большей внимательности от цесаревича.
Александр Владимирович, едва прозвучала просьба принести перчатки, направился в зал для заседаний. Его поведение, а вернее то состояние, в котором Александр обнаружил друга в компании светлейшего князя, все еще казалось цесаревичу забавным. Поэтому Aley весьма кстати покинул коридор, иначе бы будущий император рисковал показаться не особо тактичным человеком, насмешливо улыбнувшись всей этой ситуации, пусть и остававшейся до сих пор ему не особо понятной. Впрочем, выяснять подробности было и ни к чему. Явно незапланированная встреча между графом Паткулем и князем Кантемиром едва ли могла нести за собой что-то полезное, или настолько интересное, чтобы дотошно пытаться выяснить, о чем велась здесь столь волнительная беседа, чуть не вогнавшая Александра Владимировича в красу.
Стоило графу Паткулю отправиться исполнять свое небольшое поручение, внимание наследника привлек Николай Иванович. Задерживать светлейшего князя у Александра не было никаких причин, тем более что он и сам хотел как можно быстрее оставить и это здание, да и сам Петербург, так что тратить время на что-либо еще желания, откровенно говоря, не было.
- Конечно, Николай Иванович, Вы можете идти, - согласно кивнув в такт своим словам, цесаревич сделал несколько шагов, освобождая тем самым путь князю Кантемиру и приближаясь к двери, из-за которой должен был появиться его адъютант, дабы тут же взять у него свои перчатки и уже наверняка окончательно удалиться отсюда.

0

14

Редко что на белом свете могло привести князя в замешательство, и на сей раз Его Императорскому Высочеству невольно удалось добиться сего достаточно редкого в жизни Кантемира результата. Фамильярные отношения дипломат не терпел, и даже на Кавказе, при переходе на имя-отчество с Кавказским гарнизоном, со многими представителями коего Николай Иванович был знаком лично, все же между ним, статским, и военными существовала строгая дистанция, некая линия взаимоотношений, переход за коею из служебной в личную, светлейшим не допускался, и нарушившее границу лицо немедленно ставилось на место. Единственный, кто позволял себе безнаказанное панибратство, был Сенявин, но у директора департамента для него имелось полноценное право, предоставленное самим князем. Посему несложно понять, отчего Кантемир пришел в некоторое замешательство от столь добросердечного и простого отношения к себе со стороны Государя Наследника, с коим встречаться дипломату случалось исключительно в весьма стесненных для задушевных бесед условиях, а именно: на заседаниях и совещаниях, в зависимости от того, какой формат проведения Кавказского комитета выбирал его председатель Александр Иванович Чернышев. В Высочайших кругах светлейший отродясь не появлялся, не будучи представленным, да собственно, и не ища протекции для сего, и, видимо, являлся единственным действительным тайным советником в Империи, не жалованным при сём придворным чином. От того удивление князя было тем безмернее, что Его Императорское Высочество помнил о нем и изволил ныне весьма благодушно обращаться к верноподданному. Кантемир относился по возрасту к категории дворян старой закалки, для коих Члены Августейшего Дома являлись не людьми, а торжественными символами, и любое соприкосновение с оными сопровождалось установленными этикетом ритуалами. Когда веками заложенная схема внезапно дала сбой, князь оказывался к ней совершенно не готов. Сначала для некоего молодого человека  с весьма странной особенностью смущаться от очевидных вещей Государь Наследник становился всего лишь «Александром Николаевичем», теперь вот сам светлейший оказался обласкан ничем не заслуженным вниманием от Высочайшей Особы - впору было впасть в смятение, и если бы чувства Кантемира имели внешнее выражение, то, скорее всего, сейчас у него был бы точно такой же вид, как у незнакомого ему графа несколькими минутами ранее. К счастию, в привычки князя входило носить на лице всегда одну и ту же невыразительную, ледяную, и оттого со стороны казавшейся несколько надменной, мину.
- Покорнейше благодарен, Ваше Императорское Высочество, - князь поклонился и ровным шагом покинул коридор. Лишь скрывшись за поворотом, Кантемир поморщился, заложив руку за спину, ибо поясница последнюю его дань уважения вышестоящему лицу пережила неважно. К выходу он уже шел не спеша, мысленно проклиная начавший докучать ему возраст. В двадцать лет недуг не заметен, в тридцать – доставляет неудобства, а в сорок начинает становиться настоящей головной болью. Знакомая карета подъехала спустя всего лишь пару минут, так что Николай Иванович с удовольствием расположился на мягких подушках, коими экипаж был щедро усеян: Сенявин прослыл настоящим сибаритом, и редко отказывал себе в комфортных излишествах. Лев Григорьевич для утешения совести полюбопытствовал о сути заседания, на что получил краткий и емкий взмах рукой, объяснявший, что, как всегда ничего выдающегося не произошло. Общий созыв Азиатского департамента был необходимой проформой, для коей собирались начальники отделений, чиновники по особым поручениям и члены общего присутствия. Кантемир как представитель Певческого Моста при Кавказском комитете обычно представлял краткий доклад об услышанном. Сенявин делал обобщение, раздавал поручения для столов, определял общие задачи на ближайшее время, и подчиненные расходились, а светлейший князь с другом отправлялись к тому в кабинет, где начиналась настоящая ломка копий по поводу развития театра действий кавказской части Большой Игры, так что можно было с определенной долей уверенности утверждать: события, произошедшие в Большом Эрмитаже, Николаем Ивановичем к концу трудового дня уже не вспомнятся, ибо едва Кантемир попадал в свое кабинетное царство, наполненное картами разных масштабов и полезными сочинениями о восточном быте, он полностью поглощался более серьезными стратегическими выкладками, среди коих места для раздумий о том, отчего так резко разнятся «уставы» придворной жизни, сменив строгий ритуал на задушевную фамильярность, совершенно не оставалось.

+1


Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » 07.06.1843 г. "О разных уставах в одном монастыре"


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно