- Воля ваша, Евгений Максимович, но что-то вы перемудрили с этим Матвеевым.- заведующий Голицынской больницей, доктор Валорин, невысокий, лысеющий человечек с пышными седыми усами и внушительным брюшком неодобрительно вертел в руках длинный нож с острейшим лезвием и чуть изогнутым вправо, заостренным на один край обухом - И что еще это за инструмент? Почему было не воспользоваться обычным ножом? Вы там все в Дерпте с какими-то странными идеями, или там еще сохранились трезвомыслящие люди?
- Что же вам не понравилось, Иван Глебович? - Евгений отряхнул с пальцев капли воды, благодарно кивнул фельдшеру, поливавшему ему на руки, сдернул с крюка мягкое полотенце и поглядел на своего патрона через плечо, тщательно пряча улыбку - Матвеев мужик крепкий, как видите выдержал операцию вполне успешно. Если не подхватит заражение - то уже через месяц может заказывать протез. А нож как нож, той же длины и веса, зато обух такой отслаивает надкостницу лучше обычного распатора.
- Но зачем же было мудрить в три слоя? - Валорин бросил нож на стол - Веками ампутировали циркулярно, безо всяких премудростей, и.. .
- И какой же получалась культя? -невинно поинтересовался Верховский, опуская закатанные выше локтей рукава рубашки, и проходя по маленькой, комнатке к заваленному книгами и бумагами столу, на стуле у которого оставил свой жилет и сюртук.
- А то вы не знаете. Конической разумеется!
- И торчащий кусок кости прикрывался одной лишь кожей. - закончил за него молодой коллега. - Можете представить каково ходить на таком? Мало же ногу отнять успешно, надобно еще подумать как такой калека потом жить будет. Ну так а у Матвеева культя будет плоской, да кость укутана в мышечный футляр. Язв себе протезом набивать не будет, сможет ходить почти как здоровый человек, при должной тренировке. Разница в полминуты, а результат хоть как-то смягчит бедняге потерю ноги.
- Полминуты. В нашем деле и секунда дорога, молодой человек! А ну как кровотечение? - проворчал Валорин очень стараясь изобразить начальственный гнев. Но на его пухлом, добродушном лице он никак не желал проявляться, а лучистые морщинки у глаз придавали ему смеющийся вид даже когда он хмурился.
Да и не так уж он сердился, и досадовал, что Верховский понимает это не хуже чем он сам. Во всяком случае молодой хирург казался каким угодно - только не смущенным и не растерянным. Сейчас вот он натягивал жилет, и поглядывал на него с любопытством, отчего заведующему было неуютно. Вот так вот всегда с этими молодыми. Нахватаются не пойми где разных новшеств, пытаются их применить и садятся в лужу. Да еще с таким плюхом, что ему каждый раз становилось жаль этих молодых оболтусов, хотя полагалось бы изрядно наказывать за самодеятельность. К своим молодым коллегам он относился по-разному, сообразно их заслугам, но общим для всех было почти отеческое покровительство, их успехи радовали его необычайно, а поражения, грозившие сломить едва-едва расправившиеся крылья - огорчали больше своих собственных.
Он особенно симпатизировал Верховскому, лишь недавно вернувшемуся из Дерпта за одно то, что тот, придя в первый же день искать себе место - не стал набивать себе цену, размахивая по примеру некоторых своим дипломом и рекомендациями от Мойера, с которыми, если быть до конца честным, он мог легко попать в любую клинику Европы. Напротив - без протестов согласился на мизерное жалованье, и не стал требовать поблажек в отношении расписания. А еще, что греха таить, подкупал как мастерством, удивительным в столь молодом человеке, так и безотказностью. За ним можно было послать и на рассвете и среди ночи, и ни разу не получить отказ. Чуть попозже Валорин все же попытался разобраться в причинах, по которым Верховский не попытался устроиться в место более соответствующее, с куда бОльшим жалованьем и меньшей головной болью,  но молодой врач пожав плечами сказал что на свой хлеб с маслом он легко заработает частной практикой, а вот для практики хирургической и расширения кругозора лучше Голицынской больницы не найти.
Больница эта всегда носила славу "больницы для бедных", и потому была постоянно переполнена. Сюда везли все - и пострадавших от несчастных случаев, драк, поножовщин, попоек, в результате ожогов и обморожений, и сердечных и чахоточных, и страдающих животом, и суставами - короче это была такая свалка разномастных человеческих недугов, какой в той же Екатерининской с ее строгим приемом и неофициальной, но вполне ощутимой платой за лечение и представить было невозможно. Врачей же не хватало, и лучшего места для того, чтобы пополнять практический опыт придумать в Москве было сложно.
- Кто вас вообще надоумил так ампутировать?   - стараясь разгорячиться Иван Глебович принялся ходить по комнатке размахивая руками. - Слышал я про моды на рюши да кружева, так вы теперь намерены ввести моду и на операции? Признавайтесь - ваше новаторство?
-  Нет, увы не мое. Пирогова.* Хотя такой идеей я бы гордился - Верховский придержал край манжета зубами, вдевая запонку - Одной только ее достаточно, чтобы обрести бессмертие, а у него новых методик, в разных сферах,  уже на сегодняшний день десятка полтора. Когда они обретут еще и подтверждение на практике...
  - Пирогова?   - Валорин скривился   - Это тот сумасшедший что опротестовал методику Купера?** Вы, Евгений Максимович учились у Мойера и Грефе, работали с Лангенбеком, а приводите мне в пример какого-то Пирогова? Постыдились бы.  
- Эх, Иван Глебович... - примирительно улыбнулся Евгений, снимая со спинки высокого стула свой сюртук - Помяните мое слово. Пройдет сто, и двести, а может и несколько сотен лет, наши с вами кости давно истлеют в земле, да и Мойера с Лангенбеком позабудут за давностью лет, но этого "сумасшедшего", как вы изволили выразиться - будут помнить вечно. Он - гений, хоть пока его и слушать не желают. А Матвеев - вот увидите - будет свободно ходить на своем протезе, разве что с тростью, тогда как бедолаги с конической культей, оперированные обычным способом - уже через час синеют от боли и хватаются за костыли.
  - Вашими бы устами да мед пить.    - буркнул Валорин и махнул рукой   - Черт с вами. Под вашу ответственность, поняли?  
- Согласен.
  - А еще. Завтра вы...   .
он не договорил. В дверь кто-то поскребся и в комнатку сунулся санитар.
  - Евгений Максимович, там за вами прислали. Экипаж от графа Строганова. Говорят дело срочное.  
- Срочное? - молодой врач изумленно воззрился на него - От  Ивана Прокофьевича? Я же был у него всего лишь третьего дня, что там стряслось? 
  - Не сказывают. Говорят велено срочно вас звать, коли не заняты...  
  - Не занят он, не занят   - обрезал Валорин.    - Сейчас будет.  
Дверь закрылась, санитар исчез, а Верховский принялся торопливо застегивать сюртук. Впрочем не отказал себе в удовольствии бросить на своего собеседника лукавый взгляд
- Значит, не занят. А вы же кажется собирались что-то сказать? На завтра....
  - Завтра будет завтра - Валорин попытался нахмуриться, и поторопил своего коллегу   - Живее, живее. Граф Строганов один из наших попечителей, негоже заставлять его ждать. Поторопитесь.  
- Так я уже готов. - Верховский вытянул из-под стола саквояж, который ставил попросту на пол, прислоняя к ножке стола, раскрыл, проверяя содержимое, а потом щелкнул замком и на полпути к выходу подал Валорину руку. - Доброго вам остатка дня Иван Глебович.
Через какое-то время, он уже входил в большой особняк Строгановых. Отдав лакею трость, цилиндр и пальто он прошел в большой овальный холл и огляделся в ожидании.

Отредактировано Евгений Верховский (2015-11-22 14:11:56)

Верховский посмеялся бы столь вопиющей иронии - еще час назад он отнял человеку ногу, а сейчас прибыл лечить двоих больных девочек - если бы давно не привык к такого рода контрастам. Почтительно выслушав Аделаиду Прокофьевну, он молча поклонился, и войдя в комнату девочек, окинул их от входа внимательным взглядом. Впрочем губы тут же дернуло привычной полуулыбкой.
- Милые дамы, рад вас приветствовать. - он прошел по комнате, поставил свой саквояж на прикроватный столик у кровати Ирины, и усмехнулся, растирая застывшие от холода пальцы - Как прошел расстрел вражеской кавалерии при помощи снежных снарядов? Наполеон был повержен?
Стоило только на пороге появиться доктору, как один из зеленых глазищ, тут же выглянул из-под одеяла и с интересом стал следить за вошедшим человеком и его чемоданчиком. Приход чемоданчика не обещал девочкам ничего вкусного и потому взгляд из заинтересованного стал подозрительным. Но едва Евгений Максимович в привычной ему шутливой манере осведомился о снежных победах, Ирина вскочила и буквально в одно движение уже сидела на кровати, подбирая под себя одеяло.
- Ууух! – воскликнула хрипло она и закашлялась. Растрёпанные волосы лезли то в нос, то в глаза не желая лежать нормально и только и знали, что липнуть к потному горячему лбу.
В это время Танечка приподнялась на локте и сонным сиплым голосом поздоровалась:
- Добрый день, Евгений Максимович.
- Непохоже что для вас он добрый, милая Татьяна Ивановна - покачал головой Евгений, пощупав ее лоб, и перейдя к ее сестре также коснулся ладонью лба. То ли его рука с мороза была такой ледяной, то ли жар у Ирочки был велик - но ощущения девочке явно это доставило не из приятных.
- Мадемуазель Лессаж говорит, что нужно радоваться каждому дню и благодарить за него Бога, - тихо произнесла девочка, с опаской поглядывая на саквояж. Едва доктор убрал с ее головы руку, как она вновь опустилась на подушки и сонно зевнула, прикрывая ладошкой рот. Тем временем, осмотр перешел к Ирочке, которая дернулась от холодной руки доктора, как черт   от ладана.
Почувствовав, что ей стало зябко, Ирина вновь закуталась одеялом по самые уши и уже оттуда поведала, бравым голосом, зыркая озорными глазами по сторонам.
- Вражеская каварелия повержена! – Ирочка  шмыгнула носом, - Наполеон постыдно бежал!  Не сумев воскликнуть должным образом, девочка вновь закашлялась.
- Оно и видно, - вздохнул он, и подвинул к кроватям табурет. - Душа моя Ирина Ивановна, что же вам плохого сделал Наполеон? Если вы хотели меня увидеть - достаточно было лишь позвать! За что же вы так напустились на беднягу, и при этом пали жертвой своей доблестной атаки?  - произнося это, он подался вперед, откидывая с младшей Строгановой одеяло - Танечка, прошу вас, приподнимитесь
- Как это что? – бровки старшей сестры взлетели удивленно вверх, а взгляд все еще следил за рукой. - А крепость? А штандарт?
- Не ругайте Ирочку, - Танюша не дала докончить сестре, - это я ее уговорила. Там было такое яркое солнышко, - просипела девочка из-под одеяла. Ирина же только фыркнула и закашлялась.
- Не слушайте ее, Евгений Максимович! – девочка украдкой утерла нос, уголочком одеяла, - А вы правда-правда сразу бы приехали просто так?
Вид у девочки был самый заинтересованный, несмотря на то, что голова пылала так, что глазам было больно. Таня же, которую сейчас осматривали, вяло, почти по-марионеточному подчинялась всем просьбам врача.
Надо бы организовать этой мадемуазель визит к нам в больницу. Чтобы поглядела на то, за что благодарят Бога те, что там лежат - мрачно мелькнуло в голове. Евгений хмыкнул, и повернул голову девочки к свету, осматривая горло. Покрасневшее, что и требовалось доказать. Но белого налета нет, и узелков тоже, что не могло не радовать
- Солнышко, милая Танечка хорошо когда оно не только светит, но и греет. - заметил он вслух, ощупывая кончиками пальцев за ушами, под челюстью, по боковым сторонам шеи. Потом приподнял повыше и нахмурился. Рубашка девочки была мокрой насквозь.
- Ничего себе.... и так вас оставили? Нет, мадемуазель, так дело не пойдет.
Будь они мальчишками - он бы сам снял с них рубашки да вытер бы ими мокрые тела прежде чем выслушивать легкие. Но - с барышнями, пусть даже совсем девочками - такое было непозволительно. Верховский лишь вздохнул, и дернул звонок. К его удивлению на звонок прибежала не Василиса.
- Оботрите барышень насухо и переоденьте в сухое - распорядился Евгений, отходя к Ирине. - Начните с мадемуазель Татьяны - как раз пока я осмотрю Ирину Ивановну.
Горничная широко раскрыла глаза, и врач едва сдержал ехидный смешок.
- Шевелитесь, милочка! У меня глаз на затылке нет, и Ирина Ивановна думаю тщательно проследит чтобы я не подглядывал!.
И не глядя больше ни на Татьяну которую должны были переодеть, ни на горничную - он подвинул табурет ближе к кровати старшей из девочек, сел, так чтобы ну уж никак не мог видеть вторую кровать - и жестом попросил подняться и ее.
- Ну-сс, откройте ротик, драгоценная моя графинюшка, скажите - А-а-а-а? - поддержав девочку под подбородок Верховский осмотрел горло, едва помогая себе при этом серебряным шпателем, после чего, удовлетворенно хмыкнув отпустил руку, и продолжил тем же тоном, словно и не прерывался - Разумеется приехал бы! Прилетел бы окрыленный и взволнованный, трепеща от любопытства. Так что может в следующий раз... - кончики его пальцев прошлись за ушами и под челюстью, - Тут болит? Нет? Хорошо.. Так вот - в следующий раз может вы просто пришлете валентинку?

Отредактировано Евгений Верховский (2015-11-24 08:44:58)

- Ах графиня, мечтал бы подглядывать, да вот, этика профессиональная не позволяет. И как мне это пережить - не представляю. - фыркнул Верховский, переходя ко второй пациентке. - Извольте наклониться вперед, барышня. И если будете жаловаться что стетоскоп щекочется - не поверю, предупреждаю вас. - он намеренно пропустил ее вопрос о сестре, явно желая еще больше поддразнить ершистую девчушку. Поэтому вместо ответа присел за ее спиной, и принялся так же молча и методично выслушивать ее легкие. Хорошо все же что этикет обязывал выслушивать девочек через ткань рубашки. Слышно было в разы хуже, и требовалось куда более чуткое ухо и куда больше концентрации - зато исключалось прикосновение стетоскопа к коже. Не говоря уже о том, что в жар прикосновение холодного металла было для пациента более чем неприятно - так и он не брался представить какой визг бы стоял теперь от щекотки. Хотя девочка умурдялась, поеживаться, хихикать и кашлять - словно бы зная - как бьет этот кашель прямо в ухо через воронку стетоскопа. Впрочем Евгений не удивился, бы, если бы это действительно было так. Старшая Строганова уж не упустила бы такой момент.
В конце концов, после бесконечных "Ай, щекотно!" и "Спокойнее, барышня" - наконец поднялся на ноги, удовлетворенно протирая воронку стетоскопа платком.
- Ну-сс, милые дамы. Хоть и хотелось бы мне напоить вас, разумеется из самых благих соображений, касторкой и рыбьим жиром, но должен с сожалением отметить, что вы отделаетесь гораздо меньшим. А именно - чаем с малиной, компрессами с камфорным маслом, и некими волшебными пилюлями. Глафира Аполлоновна, извольте влажное полотенце? Благодарю.... Как? Вы не Аполлоновна? Ах, простите великодушно.- Евгений посмеивался, глядя на нахмуренную горничную, и нахохлившуюся, словно воробей Ирину. Татьяна же - кроткое дитя, свернулась под своим одеялом и казалось начинала подремывать. Тем не менее Глаша подала ему просимое, и Верховский, отерев руки влажным полотенцем, извлек из саквояжа пару прескрипционных бланков присел к столу, и потянулся за пером.
В это время как раз и появилась тетушка. Оглядев своих питомиц со строгим видом, она обратилась к врачу, тщательно скрывая тревогу, и услышав, что дело заключается лишь в злой, но тем не менее - всего лишь простуде, вздохнула с облегчением.
- Егозы. Надеюсь вы прописываете им постельный режим?
Верховский бросил лукавый взгляд на Ирину и напустив на себя степенный вид ответил графине
- Пока дамы будут чувствовать себя плохо - они и сами будут предпочитать пребывание в постели любому другому. Но через дня два, когда спадет жар - Ирину Ивановну боюсь придется привязывать к кровати, дабы вынудить соблюдать подобный режим. А такие меры в наш арсенал не входят как чересчур негуманные.
- Боюсь, вы правы - Аделаида Прокофьевна со вздохом покачала головой - Что же предписываете?
Верховский снова взялся за перо, и отвечал уже исписывая бланк стремительным, острым почерком, который - как справедливо говорят в народе- способны разбирать лишь аптекари, и ответил, не поднимая головы от бумаги
- Чай с малиной, компресс с камфарным маслом на горло утром и вечером, салицин в пилюлях - закажете в аптеке, там же - укрепляющую микстурку - да, милая Ирина Ивановна, она кислая, но пить ее придется. А еще - лимонный сок с водой в любых количествах, чем больше тем лучше. И еще - он закончил писать, и помахал бланком в воздухе, чтобы чернила быстрее высохли. - Еще - барышень, когда подступает жар,вот как сейчас - следует обтереть разведенным уксусом, и когда они, простите за грубо-реалистичную подробность, хорошенечко пропотеют, переодеть в сухое - сразу же! - он не бросил многозначительный взгляд на горничную лишь для того, чтобы не навлечь на нее гнев Аделаиды Прокофьевны. Но и сказанного было достаточно, чтобы Глаша поняла свой промах самостоятельно. - И не оставлять париться в мокром.

Отредактировано Евгений Верховский (2015-11-29 02:26:29)

- Добрый? Я? - хорошо, что в этот момент Евгений не писал. Иначе непременно выронил бы перо и посадил бы кляксу - потому что он неудержимо расхохотался этой неожиданной характеристике - Госпожа моя, вас оправдывает лишь то, что у вас жар! Если вы вздумаете повторить мне это будучи в ясном сознании - то я пожалуй решу, что вы и вправду считаете меня таковым, и чего доброго, испытываете ко мне теплые чувства. Берегитесь, потому что предупреждаю - в иллюзию такого рода очень легко поверить. - он подошел к девочке, отбросил с ее лица влажную, прилипшую челочку, и наклонившись, с улыбкой коснулся губами ее лба. Он улыбался уже совсем по-другому, тепло и мягко. Все-таки старшая из девочек Строгановых была удивительным созданием. Ершистым, колючим, взбалмошным, озорным.... и в то же время - удивительно добрым. А еще - крайне неуверенным, и Верховский подозревал, что ее ершистость и вызвана этой самой отчаянной неуверенности девочки, которая как раз переходит в возраст барышни, и через пару лет уже начнет выезжать, и призвана замаскировать от посторонних глаз ту добрую, детскую сердцевинку в которой она уже боится признаваться. К обеим девочкам он испытывал искреннее, теплое покровительство, и если и поддразнивал Ирину, то лишь ради удовольствия поглядеть на досадливое выражение, которое появлялось на ее личике. Да и... что греха таить - помочь этому ежику отточить иголки. Как ни крути, а она скоро превратится из девочки в барышню. И безобидные пикировки с доктором как знать - может помогут ей, когда она начнет вращаться в свете, где острый язычок частенько может уберечь юную девушку - как от женского злоязычия и зависти, так и от назойливого внимания кавалеров, из десятка которых лишь один возможно будет заслуживать ее внимания. Впрочем разного рода завуалированные комплименты он ей делал от чистого сердца. Берегитесь, повторяю. Чего доброго я возомню себе что дорог вам, и когда вы в очередной раз превратитесь в ежика - то разобьете мне сердце!!! А вы, жестокая красавица заявите мне что это была только шутка, и... что мне останется делать? 

- Видите, Аделаида Прокофьевна? - драматически вопросил Верховский оборачиваясь к женщине с выражением такого наигранного отчаяния, и вместе с тем - с настолько явно скрываемым смехом, что суровая тетушка расщедрилась на улыбку - Ваша племянница из меня веревки вьет! Вот станет она выезжать, и то ли еще будет?! Будете метлой от дома поклонников отгонять. А я только и буду знать - что штопать тех бедолаг, что будут стреляться на дуэлях, из-за этого бессердечного создания, которого даже в лихорадке, как видите, хлебом не корми - дай только что-нибудь разбить!
Похоже обрисованная врачом легкомысленная картина не слишком понравилась Аделаиде Прокофьевне, и ее лицо снова сделалось суровым. Еще бы. Дуэли запрещены по закону (хотя кто и когда этот закон соблюдал? вот то-то и оно), да и к тому же опасны для душевного равновесия юных барышень, на неокрепшие умы которых столь драматичные встряски могут оказать самые неожиданные последствия. Дуэли осуждались всем женским сообществом - кем искренне, а кем нет, но Верховский бы жизнью готов был поручиться, что несмотря на самые рьяные протесты и осуждение - не найдется на свете ни одной женщины, которая не мечтала бы втайне, даже подчас втайне от самой себя - быть предметом пламенной страсти со стороны мужчин, за который бы соперничали стихами, танцами и шпагами, за которую бы дрались на дуэлях и готовы были бы вести под венец. Равно геройские занятия, хотя с точки зрения самого Верховского - дуэль за даму была занятием куда более интересным и веселым, чем поход с нею же к алтарю.
- Вы уже закончили здесь, Евгений Максимович? - поинтересовалась в ответ на его эскападу Аделаида Прокофьевна.
- Да-да - Верховский побросал с саквояж стетоскоп, шпатель и прескрипционные бланки, и щелкнул замком - Проводите меня все же к этой Васе. Бог свидетель - ни в чем не могу я отказать вашей племяннице. а она - он шутливо погрозил старшей Строгановой пальцем - беззастенчиво этим пользуется.
- Ну, если вы настаиваете... - суровая тетушка кивнула горничной. Врач откланялся юным пациенткам, галантно поцеловал руку их тетушке и вышел.
Спустя еще четверть часа, удостоверившись что горничная девочек Строгановых так же простужена как и они сами, и дав ей те же самые наставления, Верховский отказался от предложения Аделаиды Прокофьевны доставить его домой тем же экипажем которым привезли сюда из госпиталя, и отправился пешком, с наслаждением вдыхая морозный воздух.