Утро первого декабря выдалось пасмурным и мрачным. Мелкий, противный снег лип к стенам домов, высевал белыми полосками на фонарях и статуях, мел по тротуарам, превращаясь на мостовых под копытами лошадей и колесами экипажей в комковатую ледяную грязь. По Неве шла густая шуга, по которой с трудом пробирались барки, торопясь успеть вывезти к устью основные запасы угля, прежде чем река схватится и дальше придется расходоваться на сани и лошадей. Оболенский не любил зиму. В сыром холоде петербургской зимы чаще и сильнее ныли старые раны, а к резкой перемене погоды или при сильном переохлаждении и вовсе впору было волком выть. К тому же изумительный вид на Неву, открывающийся из окна его кабинета, как из прочих окон переднего фасада - зимой являл взору весьма унылое зрелище на безбрежное белое поле замерзшей реки под унылым низким небом. И если вечера скрашивались потрескиванием камина, трепетом свечей, зачастую - обществом Анатоля, то утра были тошнотворно серыми и неуютными. Особенно в те дни, когда предстояло ездить в Министерство, то есть четыре дня на неделе, потому что перспектива тряски в экипаже по такому холоду и сырости - не внушала оптимизма.
По вколоченной вначале корпусом, а потом и армией привычке Евгений всегда просыпался очень рано, зачастую еще до рассвета. Не раз, глядя с подушки в темное небо за окном он вспоминал, как ненавидели они в Корпусе эту пробудку в темноте, и в холоде. Барабанный бой и звук горна за окном. Вспоминал как тех, кто позволял себе хоть минуту заминки в постели - воспитатель без лишних слов окатывал холодной водой до пояса, заставляя встать. Вспоминал, как иногда приходилось разбивать лед в ведрах, потому что вода оставленная с вечера в неотапливаемой умывальне замерзала. И как тогда они клялись друг другу - вот когда вырастем, отслужим, никогда! ни за что! не будем просыпаться раньше полудня.
Наивные же мальчишки. В армии было тоже не до залеживания. Не говоря уже о войнах, когда минуты сна урывались чуть ли не на марше. Сидя, стоя, лежа, в любой тихий момент, и прерывались свистом, криками или выстрелами...И вот все это позади. И корпус, и армия, и восстание и три войны. Уютный дом. Размеренная служба. Казалось бы - спать можно сколько угодно. А в голове словно часы кто-то вмонтировал. И едва отзванивают тихо свои шесть ударов часы на каминной полке - глаза открываются сами собой. Без сонной поволоки, без одури или остаточной расслабленности, мгновенно обретая ясность. И валяние в постели отчего-то совсем не несет в себе заманчивой притягательности как в детстве, скорее уж наоборот. Постель теперь ассоциируется не с безмятежными снами, покоем и радостной улыбкой при просыпании - а с тяжелым гнойным смрадом госпиталей и пожирающим тело жаром лихорадки. Ведь единственное время когда ему приходилось залеживаться - это при очередном лечении. Так что теперь - рано просыпаясь, Оболенский моментально поднимался с кровати, и распахивал окно, после чего отправлялся в маленькую умывальню размером полторы на полторы сажени, пристроенную к его спальне. При комнате жены он распорядился оборудовать вполне приличную ванную комнату, а ему самому и такой хватало.
Семейные завтраки у Оболенских случались лишь трижды в неделю, по четвергам которые были приемным днем и выходным. Во все остальные дни Евгений спускался к себе в кабинет, выпивал там чашку кофе за утренней газетой, и уезжал из дома раньше, чем раздавался звонок в спальне у княгини. Но сегодня было воскресенье, и отставной полковник скоротав утро у себя за написанием писем, вышел к завтраку, сопровождаемый Гретой, не отстававшей от него ни на шаг. Расположившись за столом в ожидании жены и завтрака он развернул было газету, которую его камердинер Федор бегал в шесть часов утра покупать у мальчишки на углу- когда его отвлекло деликатное покашливание над ухом. Князь поднял глаза.
- Чего тебе?
- Евгений Арсеньевич.... - высокая, лишь на полголовы ниже его самого, полная женщина с туго затянутыми в узелок седеющими волосами, и утопавшими в складках широкого, простодушного круглого лица теплыми карими глазами, от которых разбегались лучистые морщинки, неловко переминалась с ноги на ногу.
Арина Егоровна, выполняла роль домоправительницы и ключницы у Оболенского с тех самых пор, как он, закончив Корпус обосновался в Петербурге. В тот год он дал вольные нескольким слугам в Храброво, где прошли первые годы его детства, и тех из них, которые выказали желание и в дальнейшем служить при его доме - перевез столицу. Арину Егоровну, которая ранее была горничной его матери, кухарку Авдотью, конюха Памфила, и нескольких других. Остальных он предпочел нанять здесь же, на месте, почитая дурным тоном содержать крепостных в городе. Решение оказалось удачным, и ему ни разу не пришлось жаловаться на на кого из них. Бывшие крепостные были ему благодарны за свободу и искренне привязаны, а нанятые вольные - боялись хозяина как огня, и ходили по струнке.
- Я вот спросить хотела. Вы ж женаты теперь..
- И что с того?
- Да вот я про ключи. Надо передать наверное, барыне-то? Полагается так... - нерешительно произнесла она, теребя передник.
Оболенский пожал плечами.
- Меня это не касается. Если княгиня выскажет пожелание заняться домашним хозяйством - передашь, и расскажешь что у нас да как. А если нет - будешь заниматься всем сама, а счета предоставлять мне, как и прежде. 
- А барыня....
- Зинаида Львовна, Арина. - сухо напомнил Евгений. - Все ее пожелания и распоряжения будете исполнять как подобает слушаться хозяйку дома. Мои вкусы и предпочтения ты знаешь. Если что-либо из ее пожеланий будет идти вразрез с моими - поставишь ее в известность, но и только. Поняла?
- Да, барин....
- Ступай. Да пошли Дашку осведомиться, встала ли княгиня и изволит ли спуститься к столу. Уже десятый час.
- Сей же час...
Женщина заторопилась прочь, а Оболенский снова взялся за газету, машинально поглаживая за ушами Грету, которая уселась на полу у его ног, положив свою длинную, умную голову ему на колено.

Отредактировано Евгений Оболенский (2016-01-28 20:15:41)

Оболенский поднял глаза, когда услышал шаги, и встал, откладывая газету, когда молодая женщина подходила к столу. Проведя почти всю свою жизнь кроме последних трех лет в армии, он привык одним взглядом оценивать внешность любого с головы до пят, и в доли мгновения увидеть и малейшее пятнышко на сапогах, и недостаточно блестящие пуговицы, плохо сидящий мундир, или какой-нибудь слишком своенравный вихор, не приглаженный надлежащим образом. Точно так же оглядев жену, которая съежилась под этим бесстрастным ледяным взглядом, он плотно сжал губы, раздосадованный увиденным. Что за кошмар. И вот это теперь придется видеть каждый день?
В первый день он еще надеялся, что сие недоразумение в оборочках - результат растерянности, которая наверное приличествует девице после первой брачной ночи. Последующие дни он попросту не видел супругу с утра, поскольку рано уезжал из дома. А сегодня - глядите-ка чепчик тут как тут. Тем не менее он поздоровался с подобающей спокойной вежливостью, хоть в ней не было и тени сердечности,
- Доброе утро, Ида. - Евгений выждал пока она усядется, сел сам, и расправляя в руках салфетку, пока Даша принималась за свой обычный ритуал, прислуживая за столом, снова поглядел на жену - Не могу сказать что вы хорошо выглядите. Вы не спали?
========
Погода была ужасная, а княгиня была и того хуже. Жуткий чепец, сидящий на почти еще девочке как на корове седло, уродовал и без того блеклую красоту. Да что там красоты? Одна радость волосы, какие царице иметь не зазорно, да и те были надежно упрятаны в чепец. Предыдущие дни ее завтрак проходил спокойно лишь по той причине, что она была одна, а теперь же бедная Зизи была уверена, что под этим ледяным взглядом ей и кусок в горло не полезет. «Думает, что сплю я до обеда», - подумала княгиня, которая не понимала что в этом такого даже если и было бы правдой. Будучи в деревне они, конечно, поднимались по обыкновению рано, но в Петербурге маменька после приемов, закончившихся хорошо за полночь спала весьма и весьма долго. Семейный врач же почитал крепкий и хороший сон залогом долголетия. Глядя на жизнерадостную Амалию Карловну, обычно бывшую затычкой в каждой бочке, в этой теории не приходилось сомневаться.
Оболенский был как всегда галантен и вежлив. Таким он мог быть со столбом, статуей и собственной женой. Зизи не видела разницы в общении его кем ни то ни было. Исключениями были лишь кремовая псина, да зять бывшей мадемуазель Ржевской. К первой ревновать было глупо, ко второму - бесполезно, да и не умела Зизи еще ревновать. Ей было лишь обидно за самою себя зачем-то отданную в жены этому человеку, который вполне обошелся и без жены.
- Вы очень любезны, Евгений Арсеньевич, - она посмотрела несколько мгновений прямо на мужа, а затем вновь опустила глаза. Не смотря на все ее волнения, от сказанной дерзости, да и от всего другого, голос ее был почти тихим и ровным. А они тем временем приступали к завтраку. - Отчего вы так решили?
========
- Оттого что вы бледны, и у вас утомленный вид - Оболенский выждал, пока Даша нальет ему кофе, сделал жест, долженствующий означать, что более ничего не требуется, вынул из корзинки тонкий тост без масла, ибо хоть и не отличался особой религиозностью, и не ходил в храм, но пост все же обычно соблюдал, и дождавшись, пока девушка нальет и его жене, жестом указал ей на дверь. Удивленная Даша непонимающе посмотрела на хозяина, так, что то принужден был повторить вслух
- Ступай. Обойдемся без тебя.
Действительно, если уж эта женщина теперь его жена - она должна иметь авторитет среди слуг. И не следовало говорить в присутствии прислуги хоть что-нибудь, способное хоть в малейшей степени поколебать этот авторитет. Девушка вышла, Евгений спокойно отпил кофе и поглядел на молодую женщину, сидевшую напротив.
- Я вызвал к вам модистку на сегодня. Если вы пойдете сегодня к обедне, то рекомендую не задерживаться на обратном пути. Она придет к двум часам пополудни.
========
Пудра, призванная скрыть тревожную ночь, половина из которой была проведена в слезах,   действительно вызвала излишнюю бледность у белокожей от природы княгини. Но это было меньшее из зол и потому Зизи с этим смирилась.
Однако оправдываться в этом она не собиралась, тем более в присутствии Дашки, которую она невзлюбила с первого дня. Тень улыбки коснулась губ молодой женщины, она немного качнула головой, показывая служанке, что и ей довольно напитка, и все тридцать два слоя рюшечек на чепчике затрепыхались.
- Погода нынче не располагает к румянцу, - спокойно ответила Зизи, следом за супругом беря тост. Она не смотрела на Дашку, а на все окружение глядела вскользь. Этого было достаточно, чтобы все видеть и примечать. Зизи уже знала, что при первой же возможности выгонит прислуживавшую девку взашей.
Пока же у нее не было возможности решать даже за себя, в чем она вскоре и убедилась.
Виданное ли это дело, чтобы мужчина лез в подобные дела? Папенька, сколько себя помнила Зизи, лишь оплачивал женские счета и вздыхал над неразумными тратами. Неужели ее решили контроллировать настолько?.. И уж не сам ли он будет решать что ей носить, отняв тем самым ту область где она могла бы быть хозяйкой?
- Благодарю вас за заботу, Евгений Арсеньевич, - сухо произнесла она, поставив чашечку на блюдце, - но, право, у меня еще достаточно платьев, не видевших свет. Или вам они не хороши?
========
- Ваши наряды теперь должны соответствовать вашему новому статусу. - сухо напомнил Евгений. - Статусу замужней женщины и княгини Оболенской. Для юной незамужней девушки допустимы все эти оборочки и бантики, но теперь вам придется обновить гардероб. И не жалейте средств. Сдержанная элегантность обходится гораздо дороже этих эклерообразных платьев, в которые рядятся незамужние девицы. Вам придется при выборе гардероба руководствоваться не французскими журналами, а соображениями хорошего вкуса, хотя....- он отпил кофе, и бросив откровенный взгляд на ее чепчик с иронией и раздражением дернул уголком рта - Хотя судя по этому... с позволения сказать головному убору, пресловутый хороший вкус вам придется обретать путем проб и ошибок.

Оболенский провел первую половину дня отдавая служебные визиты, на которые среди дня времени не находилось, зашел к ювелиру, заказ к которому отправлял еще до свадьбы, вторую часть дня провел в клубе, и домой вернулся лишь поздним вечером. Отдав пальто и трость лакею, встретившему его в дверях, переобувшись, и погладив по голове Грету, которая, как всегда с лаем вылетела ему навстречу, стоило ему лишь переступить порог, он осведомился - дома ли княгиня, и выслушав ответ направился к себе.

В кабинете было уже натоплено. Евгений поставил на стол плоский футляр из темно-синего сафьяна, и повернув к камину кресло опустился в него, протирая колено, которое в сыром холоде петербругской зимы напоминало о себе почти постоянно, ближе к вечеру - неприятной, ноющей тяжестью, словно бы разлитой внутри кости. Ходить это впрочем не мешало, и он давно уже приучился даже не хромать при этом. Но он прекрасно знал, что стоит погоде резко измениться или ему самому - сильно промерзнуть, то засевший в кости кусок шрапнели начнет грызть ее словно раскаленными зубами.  Сегодня, к счастью, был не тот случай, и, отогревшись у огня, он протянул руку за первым из писем, которые дожидались его внимания на серебряном подносе с восточной чеканкой, напоминавшей ему дни осады Шуши.

Грета, знавшая этот распорядок не хуже чем он сам, свернулась на ковре у камина, и сонно жмурилась на огонь. Красавица борзая откровенно скучала бы в городе, тогда как ей куда больше пошел бы простор имения, псарня с десятком таких же собак, с которыми можно было подружиться, широкий двор и выгон, на которых можно было бы всласть побегать, но Оболенский несколько раз в неделю все же выводил свою любимицу, чтобы размять ей лапы и не дать застояться. После наступления темноты, когда стихало движение на улицах или же ранним утром - он гнал по улице галопом, и Грета, распластавшись по воздуху своим изумительно вылепленным, созданным для скорости, для гонки и азарта телом, развевая длинную шерсть и держа хвост стрелой - мчалась следом, выкладываясь всем своим существом в этом беге, прогонявшим тоску, заряжавшим ее здоровьем и веселостью, и превращавшим ее год от года в одну из лучших борзых, которых когда-либо видел Оболенский, справедливо слывший их знатоком.

После того как он отказался от карт - лошади и собаки стали для него единственной отдушиной, и поскольку скачки - та же яма что и карты, то наученный горьким опытом Евгений вовсе не собирался вновь проваливаться в нее. Но было другое - охота. Вот и во втором же письме, от Ростислава Вереева он обнаружил приглашение на зимнюю травлю, куда князя Оболенского приглашали, разумеется, с супругой.

Евгений медленно сложил письмо и отложил его  в сторону, кладя им начало стопке тех, что требовали ответа. За ним последовали другие, и вскоре на подносе, вместо аккуратной стопки писем - лежало три стопочки поменьше. Письма требующие ответа, счета требующие оплаты, и третья - макулатура разного сорта. Много развелось дельцов желающих в Петербурге было привлечь в свою сторону титулованое дворянство, и те рассылали письма со своими прожектами, в надежде снискать себе мецената. Сейчас, к примеру, в этой стопке было три письма. И только что, прочитав и вновь сложив очередное письмо, Евгений бросил в нее четвертое. В нем князя Оболенского приглашали принять участие в акционерном обществе, посвященном разработке золотоносных шахт на Урале, причем доходы, обещаемые создателями пресловутого общества - по их обещаниям были таковы, что можно было бы предположить, что шахта полна до краев, и останется лишь вычерпывать золото простым ведром
Извечная проблема лжецов - снисходительно думал Евгений, вытягиваясь в кресле. - Никогда не знают, где остановиться.  А ведь чувство меры даже в дурном не менее важно, чем в хорошем.

В дверь постучали
- Да?
В кабинет заглянул Федор.
- Ваше благородие.. Ужин? Подавать, али нет?
Оболенский, несмотря на то, что пообедал из-за поста весьма и весьма скромно, и довольно давно - не ощущал голода. А потому пожал плечами
- Спроси у княгини, изволит ли она ужинать. Если изволит - подавайте на двоих.
- А если нет? - опасливо, и не сразу, спросил слуга, исполнявший одновременно роль и камердинера и мажордома, потому как ни в каком камердинере Оболенский сроду не нуждался
- Если нет - подашь мне сюда кофе. Модистка приходила сегодня?
- Приходила, Вашбродь.

На секунду ему стало любопытно - как все прошло. Да и покупку надо было вручить. Уж не попросить ли ее спуститься к ужину, не спрашивая ее пожеланий? Или попросту позвать сюда? Но через минуту он пожав плечами отказался от этой мысли. Пусть делает, что пожелает. И без того у нее постоянно выражение лица словно у загнанного зверька. Может, если ее оставить в покое, она быстрее освоится?
И вправду, жить с человеком, который либо отмалчивается с выражением глубокой враждебности во взгляде, либо дерзит - при случаюи без оного - оказалось тяжелее чем он думал, и начинало угнетать, хотя со времени начала их семейной жизни прошло совсем немного времени. Оставалось лишь надеяться что со временем Ида попривыкнет к нему, но иногда, как например сегодня вечером - ему в это совсем не верилось. И вместо раздражения и злости эта мысль приносила лишь усталость.

Через какое-то время он заметил, что Федор все еще смотрит на него, ожидая распоряжений. Оболенский молчаливым жестом отправил его с глаз долой и откинулся на спинку кресла.
Грета, отлично разбиравшаяся во всем, что касалось ее хозяина - прекрасно поняла,то делом он более не занят, и явно соскучившаяся за тот час с хвостиком, что он был занят разбором почти - подняла голову, поглядела на Оболенского, потом на поднос, поднялась, грациозно потянулась спереди назад, вытягивая свои длинные мускулистые лапы, а потом легко приподнявшись на задних ногах улеглась грудью и передними ногами на колени хозяина, положив свою узкую морду на подлокотник кресла, явно подсовывая ее под ласку.

Отредактировано Евгений Оболенский (2016-02-12 18:23:31)

Оболенский ждал её на этот раз не за столом а у окна, глядя на усилившийся к вечеру снег. За окном было уже темно и лишь белая завеса снега отражавшая свет из окон светилась в темноте. на звук шагов он обернулся, ожидая увидеть привычное уже неприязненно-отстраненное выражение. однако её лучезарное настроение было такой редкостью что он едва узнал её. и не удержался от едва заметной но все же улыбки, сопроводившей его привычный короткий полупоклон.
- Доброго вечера, Ида. -он оглядел ее с головы до ног, и предложив ей руку проводил к столу.- Позвольте сказать что вы очаровательно выглядите.
Оболенский, усадив жену обошел вокруг, ощутимо прихрамывая и опустился на свое место. Две горничные тут как тут образовались у стола, а Евгений снимая с тарелки салфетку поинтересовался спокойно
- Как прошёл ваш день?
---
Увидев улыбку на его лице женщина удивилась и быстро опустила взгляд, желая понять где и что у нее не так. Он не злился и казался не столь чужим как обычно, что само по себе было большой редкостью. Заняв свое место, с его помощью, она все же еще раз бегло осмотрела себя и действительно не нашла к чему придраться, хотя зная супруга, при желании он бы нашел к чему. "Сегодня, сударыня, вы одеты не по уставу", - гнусавя в нос тихо, чтобы не услышали за дверью, говорила Дуняша, желая хоть как-то развеселить свою совсем поникшую и зареванную хозяйку. Тогда ей этого не удалось, зато потом вспоминая это Зизи улыбалась.
- Благодарю, - склонила голову удивительно улыбчивая сегодня Зизи, отвечая тем самым и на неожиданный комплимент (она помнила его негодование маменькиными розовыми нарядами) и на действия. Он не ответил на заданный ею вопрос, вероятно посчитав его не существенным, как и все, то, что делала и говорила его жена. Да и зачем, когда он сам все знает лучше всех?
Хотя день сегодня и впрямь был необычным. Была еще одна странность замеченная ею, но которой она пока решила не придавать значения, решив, что раньше просто не замечала ее. Но тем не менее все замеченное ею, было запомнено.
- Благодарю, прекрасно. Мадам придет еще завтра. Я взяла на себя смелость заказать платья не только из образцов предложенных вами. Завтра она принесет новые образцы и мне хотелось бы, чтобы вы на них взглянули, - голос ее лился спокойно и ровно, а все выражение лица не носило привычного выражения отстраненности. Да, она боялась, что она снова будет ей недоволен, но в то же время ей очень хотелось, чтобы он посмотрел на ее выбор и понял, что она и матушка - это не один и тот же человек.
- Если вы, конечно, найдете время.
---
На лице Оболенского лишь дрогнула бровь, выдавая его удивление, в то время как спокойный и ровный голос не выдал однако ничего.
- Разумеется, если вы того желаете. Заказанные мною ткани были предназначены лишь для ваших выходных и вечерних нарядов, поскольку по окончании поста предстоит целая череда приемов и празднеств. И в первую очередь - я как полагается дам бал в вашу честь. А кроме того, на рождественском балу в Зимнем представлю вас Их Величествам. И кстати... - он отклонился в сторону, позволяя Даше поставить перед ним тарелку грибной икры, и взяв с края стола положенный им сюда сафьяновый футляр  уже собирался было попросить горничную передать его, когда с досадой на самого себя напомнил себе что боль в колене - не повод нарушать элементарную учтивость. Так что он вновь поднялся, обошел вокруг стола, поставил перед супругой футляр, с коротким "Прошу вас", и также вернулся на место.  Нога болела к ночи сильнее, словно соревнуясь с разгулявшейся непогодой.
В  футляре на темно-синем шелке блистал отражая свет полный бриллиантовый гарнитур. Поскольку незамужней девушке не полагалось носить дорогих драгоценностей - Оболенский сделал целый ряд заказов у ювелира, и этот оказался готов прежде прочих, поскольку был заказан еще до свадьбы.
---
- Только, если вас это не слишком затруднит, - женщина улыбнулась и чуть отклонилась назад, позволяя слугам себя обслужить. И хорошо, что он сказал все это еще до того, как они приступили к ужину! Для Зизи все сказанное, не было сюрпризом, но все равно заставило вздрогнуть. Прием был лишь половиной беды. Ее страшило второе.
- Да? – эхом отозвалась княгиня, когда он словно что-то вспомнил и проследила взглядом за ним. «Не лучше ли было это оставить на потом?» - подумала Зизи, вспоминая торопыгу-маменьку и с жалостью глядя на съестное. В этот раз ей снова попалась на глаза странность в движениях супруга, насторожившая еще ранее. «Неужели я столь невнимательна?» - подумала она.
- Боже мой! – только и выдохнула она при виде украшений. Бриллианты были столь чисты, что ей хотелось зажмуриться от их блеска. Таких дорогих и красивых подарков ей еще никто не делал и от избытка чувств и в приступе хорошего настроения Зизи сделала то, на что в другое время бы скорее всего не решилась бы.
- Спасибо вам, Евгений Арсеньевич! – Воскликнула она, уже вскочив с места и обняв его за шею.
---
Оболенский вздрогнул от неожиданности, и поглядел на ее макушку с таким выражением изумления, что Ростопчин, окажись он тут - пожалуй зашелся бы от хохота. Но.... Такой теплый, искренний порыв даже в этой окаменевшей душе не мог не вызвать отклика. От свойственного ли всем мужчинам на свете тщеславия, или же от простого, но такого необходимого ощущения удовольствия от доставленной кому-то радости.. или... от первых ли в их жизни ее искренних объятий- кто знает - ему стало неожиданно очень тепло и приятно.
- Рад что вам понравилось. Впрочем вам придется привыкнуть и к этому. - поймав одну из ее рук, уже расцепивших было свое объятие - Евгений легким жестом поднес ее пальцами к губам, после чего выпустил и произнес с едва заметной улыбкой, от которой все же немного потеплели обычно ледяные глаза - Садитесь, Ида, постный ужин и без того не слишком вкусен, а в остывшем виде - и вовсе неудобоварим. И расскажите - что имел в виду ваш брат, когда на свадебном приеме со смехом расспрашивал - заготовил ли я клумбы в доме?
---
К счастью или к сожалению (то уже неведомо) Зизи не видела лица супруга в тот момент, когда ее посетил порыв искреннего восхищения и благодарности. Она даже на какое-то мгновение забыла, что за подобное ее верно отчитают так, что пропадет весь аппетит. Не случилось. Вместо обычных наставлений и холодных до жестокости слов, ее руку поцеловали. Ей бы радоваться, что на Оболенского наконец снизошло хорошее настроение, но она боялась, что за непривычно добрым князем, появится непривычно злой и недовольный. Тем не менее маленькая ладошка, легла ему на щеку, а легкий поцелуй оставил невсомый след на другой.
- Спасибо... - еще раз сказала молодая женщина, опустив взгляд, и поспешно вернулась на свое место, отчего-то не решаясь заговорить. Он вновь заговорил первым, избавляя их от тягостного молчания.
- Жорж... - "Конечно Жорж! Мите бы это и в голову не пришло!", - так и сказал? - она подняла удивленный взгляд на мужа, но затем вновь смущенно опустила, тихо добавив - я люблю цветы.
---
- Ну судя о тому, что он посоветовал мне завести клумбы а не вазы, вы предпочитаете их сажать а не срезать? -  Евгений вооружился ножом и вилкой и поглядел на жену через стол. - Я угадал?
---
Потихоньку Зизи тоже приступала к трапезе, но вопрос, заданный супругом заставил ее задуматься. Она могла бы ответить, что  срезать их жалко, да и о много другом, но как сказать ему, что они потом стоят в вазе и каждый их бутон словно спрашивает, зачем их убили, ведь они так радовались солнцу? Поймет ли он?
- Я люблю чувствовать себя в саду, - "Среди друзей. Живых...", - предельно честно ответила она, для разнообразия даже не смутившись под его взглядом, - среди прекрасного, а не на кладбище.
---
Оболенский некоторое время молчал, размышляя. Среди прекрасного, а не на кладбище... В саду...  Он неторопливо воздавал должное салату, не слишком обращая внимания на то что ест, ибо никогда не был привередлив в еде, и думал совершенно о другом. В саду... А ведь это возможно хорошая идея. Никакого стремления заниматься хозяйством его супруга до сих пор не выражала, а сам он заговаривать об этом не собирался. В конце концов Арина прекрасно вела дом, и если девочке все это неинтересно - то и Бога ради, раз насущной необходимости нет. Но ей все же нужно какое-то занятие, ведь так? Все эти дамские походы по салонам, бесконечные чаепития у подруг. сплетни, моды и прочее... от этого конечно никуда не убежишь, но во что превращаются такие вот дамы, у которых нет никаких иных интересов кроме новых шляпок и пересудов? В пустышек - неинтересных и никому не нужных. Такую ли жену он себе бы желал? Его передернуло. Конечно нет. Более того - дамы, которым решительно нечем заняться - почти всегда заводят себе любовников, и в результате попросту идут вразнос. Жалкое зрелище. Иными были лишь те у кого-то были хоть какие-то интересы. Благотворительность, госпитали, попечительство, литература... цветы... почему бы нет.
Через несколько минут Евгений поднял глаза
- Вы ведь уже освоились в доме, Ида? Видели, полагаю из окон заднего фасада некую постройку, примыкающую к дому, а сейчас затянутую лесами с рогожей?
---
Ключи у Арины она так и не забрала, побоявшись не справиться с тем, что так ловко выполняла экономка. Это была такая махина, которая пока была ей не по плечам. Но тем не менее она исправно интересовалась у нее как идут дела и даже осмеливалась задавать ей вопросы, вовремя вспоминая кто тут хозяйка. Пройдет еще достаточно времени, прежде чем она поймет, что пришло ее время, а пока пусть идет как идет. Испортить ведь всяк проще?
- Надеюсь, что это так, - робко улыбнулась Зизи, - Конечно, - глаза женщины загорелись любопытством, - Что там будет?
---
- Проще спросить что там было. - Оболенский отложил нож, и отпил воды из бокала - Когда-то давно, там была оранжерея и зимний сад с остекленными стенами. Очень давно. Не знаю кто ими занимался - родители еще до моего рождения переехали в Храброво, и этот дом простоял запертым больше двадцати лет, до тех пор пока я не закончил Корпус. Тут все было заброшено, а после наводнения двадцать четвертого года были такие разрушения, что весь дом пришлось отделать заново. Но вот оранжерей и садом заниматься было некому, поэтому их просто затянули в леса и оставили до лучших времен. Все никак не мог выбрать времени чтобы что-то с ними решить - снести ли, или поискать садовников. - он поставил бокал, и поднял на нее глаза - Так, что если пожелаете....

Отредактировано Евгений Оболенский (2016-03-02 13:17:19)

Работой, ожидавшей Оболенского в кабинете были собственно приглашения на бал. Обыкновенно, пригласительные на государственные и общественные былы печатали в типографии, и вписывали туда лишь имена приглашенных, но что касалось частных балов по особо торжественным случаям - было высшей степенью уважения к приглашаемым написать их собственноручно. На столе ждал длиннейший список гостей, весь высший свет Петербурга, и целая стопка плотных карточек, цвета слоновой кости с тонкой бронзовой каймой вытисненным на обороте бронзовым же вензелем*, вопреки обыкновению не украшенному тем бесчисленным количеством завитушек, которые отставной полковник, не терпевший излишеств считал неуместными в собственной монограмме.

Тихо скрипело перо, выписывая строку за строкой, карточку за карточкой. Пригласительные на бал в честь новобрачной традиционно писали и подписывали родители жениха, и начинались они обычно с многоэтажного вступления "Такой-то и такая-то просят такого-то с супругой оказать им честь пожаловать такого-то числа сего года на бал, в честь такой-то, сочетавшейся узами брака с нашим сыном, такого-то числа сего года...." Но поскольку родителей у Оболенского не было уже много лет, и бал устраивал сам, по случаю собственного бракосочетания, и сам же являлся в одном лице и организатором и хозяином дома и новобрачным, то формулировки его были немного проще, поскольку обращался к приглашаемому лишь от собственного лица.

Заканчивая очередную карточку он вычеркивал фамилию из списка, разминал уставшие пальцы, придирчиво осматривал перо, и брался за следующую. Евгений писал, и думал.

О тысяче дел, которые надо было предусмотреть и организовать. Самому. Живя холостяком, он не устраивал у себя ни балов ни приемов, теперь же приходилось припоминать и словно в план разрабатываемой атаки или обороны вносить все, до последней мелочи. Убранство зала, оркестр и распорядок бала, ужин, включая меню, сервировку и украшение столов, все то, до чего мужчинам обычно нет никакого дела, и чем ему никогда не доводилось заниматься раньше. Но его жена была еще более неопытна чем он сам, кроме того, никакого энтузиазма к ведению хозяйства он за ней ранее не подмечал, и уж тем более не знал пока - может ли положиться на ее вкус, чтобы не ударить в грязь лицом.
В любом случае было спокойнее организовать все самому, чем мучиться потом от чрезмерной вычурности или чего-то забытого. Во всяком случае армия, и особенно командный чин научили его полагаться во всем лишь на себя самого. Напротив. От него почти всю его службу зависели жизни сотен людей - от двухсот пятидесяти в роте, отправлявшейся на Персидскую войну и до двух с половиной тысяч в полку, находившемся лишь в его единоличном подчинении, в последней, польской кампании. И речь там шла не шампанском и мороженом а о жизни и смерти людей. Но в то же время было несказанно проще. Пули, косившие его роту под Елизаветполем были далеко не так страшны как взгляды светских дам, которые будут шарить вокруг, в надежде зацепить хоть малейшую деталь, за которую можно уцепиться, и ославить дом Оболенских своими ядовитыми язычками, которым нет иной работы кроме злословия. Этак Ида еще до своего вступления в высший свет окажется в центре роя злых языков, ведь любую ошибку в организации бала припишут ей. Кому ж в голову взбрести может, что отставной полковник будет заниматься всем этим самостоятельно. Нет уж, все должно быть сделано по высшему разряду, с утонченной элегантностью и безо всяких излишеств, которыми даже высший свет в последнее время стал заражаться от нуворишей.

Вычеркнув очередное имя, и отложив заполненную карточку, Оболенский взял следующуб, обмакнул перо, посмотрел в список, и.... опустил перо обратно.

Барятинские.

Ну да. Несомненно. До них и должна была дойти очередь, он ведь сам внес эту фамилию в список. И вот очередь дошла. Не пригласить было нельзя.

Барятинские. Владимир и... Элен. Евгений откинулся на спинку кресла, глядя на исчерканный уже более чем на треть список. В прошлом году у них родился сын. Борис, в честь деда.

Он часто видел ее, вместе с мужем. На балах и приемах. Видел, и скользил спокойным взглядом по ней, как и по сонму остальных дам. Так же спокойно, отдавая дань вежливости приветствовал ее мужа, когда доводилось сойтись в одном кружке беседующих, и разве что только Ростопчин мог бы заметить, что он ни разу не подал Барятинскому руки, ограничиваясь лишь по-военному коротким полупоклоном. Интересно...
Нет. Не хочу думать об Элен.
Только вот отчего же так тяжело саднит сердце? Не обидой, не горечью, не досадой. А просто... просто тяжестью, которой нельзя подобрать определения.

Оболенский закрыл глаза, откинув голову на высокую спинку кресла. Грета, лежавшая у камина, и сонно жмурившая глаза мягко поднялась и цокая когтями по паркету подошла ближе. Умная собака никогда не мешала хозяину, когда тот бывал чем-нибудь занят. Но стоило ему отвлечься - как она подходила - и то подсовывала узкую морду под ладонь, то опуская голову ему на колено, то - вот как сейчас, для того чтобы лизнуть свесившуюся с подлокотника кресла руку, своим горячим языком.

Грета. Самое преданное и любящее сердце на земле, единственное существо которое любит просто потому что любит. И предано просто потому что предано. Ничего не ожидая и не прося. Лишенное эгоизма и тщеславия, вечных мыслей лишь о себе. И потому, впитавшее в себя все то, на что еще было способна душа ее хозяина, оледеневшая для всех людей кроме одного друга.

Анатоль. И Грета. Вот и все. Два существа за тридцать три года жизни.

Неожиданно он представил - что было бы тогда, в декабре двадцать седьмого года, когда, взлетев точно на крыльях, вверх по лестнице, он нашел бы ее одну. Женился бы наверное, не позже чем через пару месяцев. Евгений попытался представить себя на месте Барятинского, и ощутил лишь тупую тяжесть в сердце. Что за глупые мысли. Любопытно каким был бы тогда свадебный бал? Наверняка он полностью доверил бы его Марии Петровне. Губы Оболенского сложились в усмешку когда он, возвратившийся в мыслях на шесть лет назад представил, как обрадовалась бы эта милая женщина. А Константин Федорович? В темноте под опущенными веками как наяву появилось тонкое, благородное лицо Нелидова, и снова как тяжелым камнем сдавило сердце.

Евгений в те долгие, безоблачные месяцы, проникся к Константину Федоровичу такой симпатией и искренним уважением, что не променял бы такого тестя пожалуй даже на возможность воскресить собственного отца, которого по сути и не знал, и от которого не видел ничего кроме муштры и разговоров о долге и дисциплине. Бесконечные вечера поздней весной двадцать шестого, начало лета, долгие беседы обо всем на свете, когда для того чтобы видеть Элен он проводил множество часов в их доме, беседуя в основном с ее отцом. Он оценил и полюбил этого глубокого, удивительно тактичного человека. И даже после того как все рухнуло, несмотря на то, что должен был наверное винить Нелидова за то, что допустил произошедшее с Элен - он находил странное спокойное удовлетворение с оттенком грусти от того, что где-то этот человек есть на земле. И известие о его смерти оказалось для Оболенского еще одной ступенькой на пути мизантропии.

Что же теперь. Право, каков контраст. Лев Юрьевич и Амалия Карловна. Оболенского передернуло. Если к своему теперешнему тестю он относился лишь снисходительно - нейтрально, то мадам Ржевская вызывала у него такое явное неприятие, что даже сама мысль о ней отзывалась каким-то омерзительным скручивающим ощущением под ложечкой. А ведь придется между прочим, раз бал будет двадцать седьмого, принять еще и в Сочельник родителей, братьев и сестер жены на званый обед. Первое Рождество свежесозданной семьи как же, как же. Мысль о том, что на этом же обеде придется видеть и Елизавету с ее поджатыми губами и цепким взглядом, заставила поморщиться. С каким же удовольстием он послал бы к дьяволу все эти церемонии. Но нельзя.

Если он достаточно легко обращался с некоторыми догмами, а вкусы во всем и вовсе имел свои, не сообразуясь с требованиями общества - то установленные этикетом правила никогда не преступал, прекрасно зная, что общество легко и с любопытством относится к бунтарям в вопросах незначительных, временами даже перенимая их вкусы если они хороши, но безжалостно к тем, кто пытается поставить себя выше вековых устоев поведения.
Надо будет дать этот обед. Да и не только этот. Придется привыкать к тому, что теперь надо будет держать открытый дом, коль скоро в нем появилась хозяйка. Балы, приемы... Разумеется балы ежегодные по случаю именин княгини. Мероприятия диктуемые этикетом. Ну что ж....

Евгений тяжело вздохнул, погладил собаку по голове, второй рукой протирая собственный лоб, и сжимая пальцами переносицу, словно силясь собраться с мыслями. А потом снова выпрямился в кресле, и взялся за перо, все тем же ровным почерком выводя "Князю Владимиру Борисовичу Барятинскому...." в адресной стороке.

Он писал до глубокой ночи. И на следующий день.
Разошлись приглашения, и Оболенский погрузился в приготовления, которые оказались для него одним из сложнейших экзаменов.

Просторный бальный зал, занимавший чуть ли не треть всего первого этажа огромного особняка, простоял запертым чуть ли не полвека. В этом доме уже давно не играли балов. Холостяку он был ни к чему, и лишь однажды, после наводнений, проводя в доме капитальнейший ремонт Оболенский видел этот зал открытым, и тогда с любопытством бродил среди вздувшегося от воды паркета и облезлых стен - до ремонта, и после - осматривая готовую работу - оценил блеск наборного дубового паркета, белоснежные стены уходившие высоко вверх, тяжелые бордовые шторы, это сочетание снега и свернувшейся крови, которое в то время еще не вошло в моду, но вызывало любопытство. огромные французские окна выходившие на Дворцовую набережную  с видом на Неву. И сейчас, велев  открыть и приготовить зал вместе с прилегающими к нему комнатами - курительной, ломберной и диванной, он проверял и как идет подготовка, и отдавал распоряжения, и, с едкой усмешкой вроде "что, полковник, пришло время и тебе заняться домашним хозяйством" - выслушивал Арину на предмет меню, необходимых заказов, и прочего, прочего, чему, казалось не будет числа.

А пост, тем временем, подходил к концу. За время этой подготовки Оболенский едва ли несколькими словами перемолвился с женой, встречи с которой сводились лишь за столом, да и то, торопился уйти к себе, будучи занят по горло. Тем не менее - не зная какой туалет она изберет - он позаботился чтобы заказанные ранее гарнитуры - с рубинами и изумрудами были доставлены вовремя, дабы подойти под любой выбранный ею наряд. Помня также свое обещание, он на следующий же день заказал артель, которые принялись разгребать завалы битого стекла и прогнивших досок, до той поры прикрытые лесами с рогожей, и к концу поста на расчищенных остатках фундамента уже вовсю звенели молотки, возводя крепкие рамы для будущего остекленения.
День званого обеда приближался.

Отредактировано Евгений Оболенский (2016-03-08 02:00:01)

Если чертов званый обед подготовить оказалось сравнительно нетрудным делом, поскольку челядь в доме была вышколена так, что повиновалась в лучшем виде не только по первому слову, но по первому же жесту, то подготовка бала, да еще такого масштаба и по такому поводу - к тому же впервые в жизни, вымотала Оболенского донельзя. Чего стоил поиск одних только музыкантов, не говоря уже о бесчисленных мелочах вроде сотен свечей, шампанского, цветочных стоек для дам в диванной, игральных столов в ломберной, нескольких марок сигар и трубочного табака в курительной, дабы угодить на все вкусы. Еще и вспомнить самому что буфет со сластями для дам стоит расставлять не на столиках, которые проще простого смахнуть широкими юбками а на высоких стойках в несколько рядов у стены, выискать где заказать эти стойки, нанять в Клубе лакеев, чтобы прислуживали за столами во время ужина, потому как от собственной челяди не стоило ожидать обслуги за столом по высшему разряду, озаботиться заказом ливрей для них, подумать о том, куда девать лошадей и экипажи гостей, а также их же верхнюю одежду - до сих пор небольшой ниши-гардеробной при холле дома всегда хватало, но попробуй втисни туда полсотни шуб и столько же пальто? Иными словами в процессе подготовки Оболенский был натянут как струна, и слуги, боявшиеся попасть под горячую руку, работали с такой лихорадочной быстротой, что за день до бала, проверив все мелочи, князь не нашел ни единой оплошности.

Весь дом сиял, навощили до блеска не только паркет, но и тяжелые рамы зеркал, и даже зачем-то оленьи и лосиные рога в галерее трофеев, находившейся в задней части дома с видом на Марсово поле. Люстра в большом зале, и настенные канделябры сверкали бликами свежеотмытого хрусталя, бронзовые шандалы сияли первозданным глубоким цветом, несмотря на свой почтенный возраст и пережитое наводнение, стены зала декорированные еловыми ветками и ветками плюща насыщали воздух вместо тягучих запахов ароматических свечей и курений - свежим запахом хвои, и когда, наконец наступил вечер - Оболенский, под руку с женой встречавший гостей в холле ощущал себя как после семидневного перехода по горам, с той лишь разницей что сейчас все вокруг не пропахло запахом мокрой кожи и лошадей.

А гости стоили друг друга. Дамы в ослепительных туалетах, сверкавшие драгоценностями, мужчины во фраках или же парадных мундирах, подчеркнуто галантно подводившие своих спутниц к хозяинам дома, оживление на лицах, с подспудным любопытством едва ли не на каждом третьем - казалось этому приему не будет конца. Впрочем все подобающие любезности были давно уже привычны настолько, что он произносил их, даже не думая, и приветствовал гостей без лишних улыбок, со спокойным достоинством, не испытывая и тени беспокойства. Впрочем так было всегда - напряжение, возбуждение, беспокойство и азарт всегда сопутствовали для него лишь подготовке какого-либо предприятия, тогда как, когда наступало его время - он становился спокоен и сосредоточен, поскольку действовать уж всяко легче чем планировать, и прикидывать все возможные вариации хода событий.

Легкая музыка и болтовня заполнявшие неизбежную паузу, позже - ужин, на котором приглашенные из Клуба лакеи в белых фраках и перчатках блестяще справились со своей задачей - все прошло бы как нельзя лучше, если бы не назойливое присутствие новых родственников, из коих то один то другой возникал поблизости словно рыба-лоцман, и долетавшая то и дело трескотня тещи. Он то и дело ловил то один, то другой изучающий, любопытный взгляд направленный на Иду, замечал как склоняются друг к другу дамские головки и едва сдерживал себя, чтобы не хмуриться. Юная княгиня, со своей приклеенной улыбкой казалась алебастровой статуэткой, одновременно и перепуганной и отчаянно храбрившейся. Без сомнения, она казалась сейчас сама себе вполне удачно играющей роль хозяйки бала, но Оболенскому с трудом удалось подавить новый прилив раздражения.

Мало того, что эта чертова дама не потрудилась ознакомить дочь с элементарными понятиями о супружеской жизни, и с обязанностями хозяйки дома, так еще и похоже привила ей правила поведения в обществе на уровне заштатной институтки, пытающейся выглядеть светской львицей. Это было одновременно и трогательно, от ее несомненного старания, и в то же время донельзя нелепо. Вот ведь, кто бы сказал, что женившись, ему придется стать жене не столько супругом, сколько наставником в самых казалось бы обычных вещах. К тому же если учесть с каким выражением Ида обычно выслушивала его слова - этого было бы достаточно, чтобы у кого угодно отбить охоту Он то и дело прикусывал губы, и едва дождался того момента, когда по окончании ужина раздались звуки скрипки, и он, предложив жене руку повел ее в сверкающий огнями зал, куда следом за ними потянулось и остальное общество.

Вопреки обычаю, предписывающему молодоженам вести первый танец с родителями друг друга, Оболенский не подошел с поклоном к Амалии Карловне, а, вместо этого, отвесил поклон своей супруге, официально приглашая ее составить с ним первую пару. Это отступление от правил было с какой-то стороны весьма оправдано, поскольку у него не было отца, который повел бы Иду во второй паре, а ему было просто необходимо время спокойно поговорить с женой.

И когда торжественные звуки полонеза повели великолепное общество в первый променад в обход зала, он впервые с того момента как на пороге появились первые гости, тихо обратился к ней.

- Постарайтесь расслабиться, Ида. Вы слишком натянуты и напуганы, и ваша приклеенная улыбка выглядит нелепо и неискренне. Уясните для себя главный факт, вы - хозяйка этого дома, и бал этот - в вашу честь. Не смотрите на своих гостей как на гарпий, иначе они почуют ваш страх, вашу натянутость и растерзают вас своими языками еще до конца вечера. Они - ваши гости. Вы делаете им честь принимая их под своей крышей. Поглядите вон на ту даму в зеленом. - его взгляд в момент расхода попарно безо всяких сомнений указал на баронессу Черкасову в ядовито-зеленом туалете - Посмотрите как нелепо сочетание растянутого до ушей в фальшивой любезности рта и такого колючего выражения глаз. Вы же не хотите выглядеть подобной ей?

Зизи невольно вздрогнула, когда рядом раздался голос супруга. И голос этот совсем не обещал приятной светской беседы. Впрочем, она вообще сомневалась, что он способен вести приятные светские беседы. С ней. С кем угодно, но не с ней. Что уж там говорить об этом, когда он ей предпочитал общество псины. Расскажи она кому-нибудь об этой своей обиде, над ней рассмеялись бы. Нашла к кому ревновать! Сама то княгиня знала, что ее чувства не имеют ничего общего с ревностью. Но случись ей это объяснять, то она не стала бы разубеждать. Пусть думают, что хотят!

«Бал в мою честь?» - Зизи посмотрела на супруга взглядом, в котором сочетались вопрос и выражение абсолютного скепсиса, относительно данной ситуации. В ее честь? Насмешил! Этот бал в честь него и его нового приобретения. Как барышни и барыни «выгуливают» новые платья и шляпки, так и он выгуливал свою покупку. Да, подобные балы были традицией, но менее мерзостными от этого они не становились. Как и первый бал (и все последующие) в незамужней жизни любой барышни. Она не боялась, что скажет свет. Она боялась совершенно иного: что скажет Евгений Арсеньевич. Зизи буквально кожей ощущала негатив и почти предчувствовала резкие слова. И под градом его наставлений ей вновь хотелось сжаться в маленький незаметный комочек.

- А вам больше не понравилось выражение ее глаз или цвет ее платья? – колклость, как обычно, когда она хотела защититься вылетела раньше, чем она успела подумать о последствиях, а когда подумала следовало уже виновато опустить взгляд. Зизи могла бы назвать еще с десяток дам, чьи лица лишь выражали радость, а глаза были совсем иными. Однако спорить она не стала, тем более, что ее искреннее выражение лица совсем бы не порадовало супруга. Вот у маменьки всегда это выходило столь естественно, будто бы она всегда и всем была довольна, и рада тоже всем.
- Так лучше? – уголки губ немного приподнялись вверх. Она думала о будущем цветнике.-

==
Евгений нетерпеливо дернул бровью. Иногда ему казалось, что они с женой говорят попросту на разных языках.  Ну что, казалось бы, сказал он непонятного, хотя бы про даму в зеленом. Каким образом его слова о том, как нелепо смотрятся ее колючие глаза в сочетании с фальшивой улыбкой до ушей могло вызвать у жены страннейший вопрос о том - что ему не нравится - выражение глаз или цвет платья. При чем тут вообще платье? Реплику жены он расценил как нелепицу, которая зачем-то отвлекла ее мысли в сторону от того, что именно он хотел ей пояснить. А пояснить было нужно, хотя уже сейчас он подумал - не бросить ли эту затею и не оставить ли все на самотек. Пусть себе крутится с такой же фальшивой улыбочкой среди сонма таких же дам, и становится похожей на них, таких насквозь лицемерных, что зубы сводит от одного только взгляда. Чем в конце концов она лучше них? Будет получать колкости от дам, и отвечать на них в меру своего соображения - а какое там к черту соображение у семнадцатилетней девчонки, которая еще никогда не вращалась в подобном обществе, и не участвовала в общей беседе иначе как на правах бессловесной зрительницы. В конце-то концов, если ее маман не потрудилась привить ей самые элементарные средства самозащиты, то зачем ему беспокоиться? Тем паче, что по какому-то странному обстоятельству она с самого дня их свадьбы умудряется почти каждое его слово воспринимать каким-то иным образом, придает всему какое-то странное истолкование, и почти не дает себе труда скрывать неприязнь к нему.

Потому что она - твоя жена. Она носит твое имя - напомнил он себе, вздохнул, и заговорил тихо, пользуясь тем, шествие пересекло зал крест-накрест, и на какое-то время они вновь оказались вне досягаемости посторонних ушей.

- Так лучше. Ида, постарайтесь услышать меня, а не голос своей досады, видит Бог, я говорю это для вашей же пользы. Вам предстоит вращаться в этом обществе а значит, усвоить кое-какие его законы. Лицемерие в ходу, но оно так явно, что никого не обманывает, и дамы с подобной лицемерной слащавостью, что бы они о себе не думали, никогда не имеют успеха в обществе. А я хочу, чтобы вы имели этот успех, успех подлинный. Не клейте на лицо улыбку, если вам не хочется. Лучше ее отсутствие, чем неживая гримаса, изображающая ее. Но постарайтесь подняться над своим самоощущением к осознанию того, что эти люди - ваши гости, и постарайтесь ощутить если не симпатию, то хотя бы спокойную доброжелательность. Даже без улыбки это чувство отражается в глазах, и привлекает к себе внимание и симпатии окружающих. - он опустился на колено, обводя свою даму вокруг себя, поднятой вверх рукой, поднялся, поклонился и когда они вновь пошли по кругу в последний променад - продолжил, стараясь говорить как можно мягче.

- У дам злые языки. Вам сейчас придется впервые самой вести беседы, принимать комплименты и прочее. Многое может показаться вам завуалированной насмешкой. Если можете ответить достаточно остроумно - отвечайте, но если что-то заденет вас за живое - не старайтесь ужалить в ответ. Это покажет вашей сопернице что вы уязвлены, и даст повод торжествовать. Переводите тему, оставайтесь по-прежнему доброжелательны и спокойны, и тогда, не увидев что стрела попала в цель, злоязычница будет уязвлена сама, покажется себе бессильной и нелепой, вместо того, чтобы выставить вас нелепой и огрызающейся. - Оболенский повернулся к жене лицом. Мощные, торжественные завершающие аккорды полонеза остановили всю колонну как по волшебству. Его глаза в упор взглянули в глаза жены.

- Вы красивы, Ида. Вы очень красивы. Вы молоды. Вы - княгиня Оболенская, хозяйка этого дома. Помните это, и все пройдет хорошо.
Музыка затихла, и он поклонился, исполняя обязательный ритуал благодарности за танец

Словно ледяной водой окатили Оболенского нарочито-приторные, лицемерно-вежливые слова жены, ее как приклеенная фальшивая улыбочка. Он буквально почувствовал, как каменеет его лицо, и плотно сжал губы, чтобы не сказать сейчас того, что так и просилось на язык.

Раздражение, досада, холодная ярость буквально сдавили грудь, мешая дышать. Он едва заставил себя сжать зубы чтобы сквозь них не вырвался привычный после последнего ранения хрип. Чертова кукла... Он был готов отдать жизнь и душу за то, чтобы она хоть на один миг стала мучжиной, чтобы одним ударом сбить с этого красивого, и такого пустого лица эту мерзкую улыбку, превратив ее в перекошенную гримасу, которая сейчас подошла бы куда больше.
Ведь все, абсолютно все что он говорил, говорил искренне желая помочь ей, делающей свои первые шаги в свете - она пропустила мимо ушей! Несмотря на просьбу, несмотря ни на что! Вчерашняя девица в бантиках, не знающая девать руки, не умеющая связать два слова в беседе, чтобы не ляпнуть заученную банальность - корчила ту самую по-институтски благостно-вежливую гримасу, от которой хотелось выть в голос, и не вняв ни единому слову вкладывала в свой приторный тон подспудную интонацию в которой трудно было ошибиться.

Господи..... Господи, что я наделал!!! - только и металось в его мыслях. В одну секунду, представив себе, что эта пустая улыбка, эти ядовитые глаза, этот непримиримый взгляд непризнанной бунтовщицы вкупе с елейным голоском - будут сопровождать его всю жизнь, до самой могилы, Оболенский едва не застонал от бессильной досады и бесполезной ярости. Поздно.....Боже мой... Анатоль.... Знал бы ты к чему приговорит меня твоя идея...

- Если бы вы умели прислушиваться, мадам... - наконец выговорил он хрипло, даже не стараясь совладать со своим, словно бы заледеневшим лицом, и мучительным холодным презрением во взгляде. Но заставил себя проглотить конец фразы, потому что больше сотни пар глаз смотрели на них. На хозяев этого вечера, счастливых, по мнению света молодоженов. Позорить свою жену на глазах всего света банальной ссорой, да еще на балу в ее честь...Она носит твое имя - в который уже раз напомнил он себе, и молча отвел ее к колонне, куда тут же подлетел один из нанятых слуг с подносом шампанского. И яркая, многоцветная толпа гостей сомкнулась вокруг них, наперебой выражая приличествующее случаю восхищение и поздравления.

-  Какой великолепный прием, князь! Позвольте сказать, что ваша супруга просто очаровательна! - щебетала тем временем мадам Неверова, подошедшая под руку с мужем, который лишь молча пожал Евгению руку и почтительно раскланялся с Идой.
- Скажите, а вы специально прятали ее от света целый месяц? - произнес из-за плеча другой серебристый голосок, и озорница Натали Аристова, непосредственная и живая точно колибри, протянув бокал с шампанским, и присоединяясь к стихийно образовавшемуся кружку
- Дамы, дамы, позвольте и нам вставить слово! - воскликнул молодой граф Коковцев, в свою очередь поднимая бокал, и отвесил поклон в сторону Иды - Княгиня, нижайше приношу к вашим ногам свое восхищение, и ей-богу, я готов позавидовать вам, Евгений Арсеньевич!
- Да, -Да - слышалось со всех сторон.
Оболенский принимал поздравления с обычной сдержанной учтивостью, ни разу не взглянув на жену, хоть и держал ее под руку. Не то оттого что не желал вновь увидеть на ее лице это пустое, лицемерное выражение, не то не желая вызывать у своих гостей ощущения что он попросту присматривает за супругой, поскольку изобразить нежность он был не в силах.  Ростопчин с Надин, присоединившиеся к кружку, выглядели столь же беззаботными, как и остальные.
- Князь, позволит ангажее ваша супруга ан мазур-рк? - сильно картавя вопросил справа холеный, изящный вельможа, лет тридцати, с длинными, ухожеными волосами и проглядывавшими из рукавов сюртука кружевными манжетами по моде позапрошлого века. Это был француз, граф Альбер де Санти, которого Оболенский не выносил, но был вынужден пригласить, сообразуясь с требованиями этикета. Де Санти возглавлял небольшую миссию, откомандированную от Дипломатического Корпуса в министерство внутренних дел для какой-то очередной реформы, и уже больше месяца являлся той притчей во языцех из-за которого Оболенский, и без того презиравший свою гражданскую службу -  теперь и вовсе ее возненавидел.
Все одно к одному. Евгений плотно сжал губы, отвечая положенным вежливым полупоклоном, и даже не подумав перейти на французский, как это, возможно, следовало бы сделать учтивому хозяину, чтобы избавить гостя от разговора на плохо знакомом ему языке, ответил по-русски.
- Если княгиня пожелает.
Танцевать с новобрачной - это была честь, “гвоздь” программы, которого будут добиваться наперебой большинство гостей, даже не столько из восхищения, сколько из-за самого факта составить пару героине вечера. И возражать этому Оболенский разумеется не собирался. Танцы помогут юной княгине почувствовать себя свободнее, но Санти… Впрочем… пусть решает сама.

ЧТО?!!!
Оболенский аж вздрогнул от этой немыслимой, несусветной фразы, и его глаза совершенно заледенели, от едва сдерживаемого бешенства. Господи! Что несет эта кукла!!! Она хоть соображает ЧТО она сказала?!!!! В висках горячо запульсировало, а в огромной зале как будто исчез весь воздух.
Держи себя в руках! - снова и снова напоминал он себе, только вот сейчас его хваленая выдержка подвергалась такому испытанию, равного которому еще не бывало никогда. И вот из нее он надеялся вылепить непринужденную, остроумную, веселую и ироничную светскую красавицу, вослед которой будут оборачиваться мужчины и которой будут откровенно завидовать женщины?! Боже мой…. какой же я идиот!  Да неужели я ошибся, есть ли в этой хорошенькой головке хоть капелька ума?

Он медленно выдохнул сквозь зубы, отсчитывая по старой привычке до двадцати, и, овладев собой, сухо пожал плечами.
- Если это была попытка изобразить остроумие, мадам, то я снова посоветую вам хоть немного подумать, прежде чем произнести что-либо вслух. Фактически сейчас вы сказали мне, что было бы хорошей идеей дать первый бал семейной жизни, который традиционно посвящается новобрачной -  в честь борзой суки. Вы хоть сами понимаете - как воспринимаются ваши слова в таком свете?
Евгений выпрямился, и с холодной горечью добавил
-  Но в одном вы правы. Грета умеет просто доверять, дарить тепло и быть рядом, не стараясь укусить побольнее.. Большинству людей это не дано.

- Что же вы не танцуете, князь! Сейчас будет кадриль! - прощебетал рядом задорный голосок Натали Аристовой, появившейся из-за колонны под руку с братом. Михаил Александрович Аристов поклонился, бросив заинтересованный взгляд на юную княгиню.
Оболенский уже овладев собой, снова взял жену под руку, и все так же спокойно и прямо как с самого начала вечера, повернулся к подошедшим гостям, со все прежней вежливой учтивостью.
- Наталья Александровна, я сегодня пользуюсь правом хозяина дома.
- И увиливаете от танцев? - озорница погрозила ему пальчиком - Берегитесь, я вас накажу! - а после этого улыбнулась Иде, и душевно протянула ей руку - Дорогая, ваш муж просто бука! Он невыносим. Давайте сбежим от этих скучных типов, и поищем кавалеров повеселее где-нибудь в другом месте!
- У меня под носом? - Оболенский вскинул бровь, ввязываясь в этот непринужденный легкий разговор так свободно, как его юная супруга никогда не могла бы от него ожидать. - Графиня, не сбивайте мою супругу с пути истинного, иначе “кавалеры повеселее” могут и поплатиться.
- А позволите мне, князь? - Аристов поклонился, и перевел вопросительный взгляд с Иды на Евгения, испрашивая, как и полагается, разрешения пригласить молодую женщину на танец.
- Если княгиня пожелает - отозвался Оболенский, чуть качнув рукой, на предплечье которой лежала холодная ручка его супруги, и взглянув на нее с таким спокойным выражением лица, словно бы и не было между ними этого щекотливого разговора.
- Вот и отлично! - Натали шлепнула брата веером по руке. - Идите тогда танцевать, а я все же хочу выпытать у князя, каким-таким образом Зинаиде Львовне удалось окольцевать столь вольную птицу. Вы знаете, Евгений Арсеньевич, маман уже принимала ставки на то, когда вы женитесь! Я поставила на то, что вы не женитесь никогда, и между прочим, продула целых десять рублей из-за вашей женитьбы, так что вы мой должник.
- Боже правый, графиня - в усмешке Оболенского отчетливо просквозил холодок, которого беззаботная Аристова не заметила - Вы меня уничтожаете. Столь ничтожные ставки - на мою судьбу?
- Так вам и надо! - воскликнула, девушка, искрящаяся весельем, и безуспешно старающаяся придать себе надутый вид. - Я, между прочим, рассчитывала что вы будете добиваться моей руки! А вы предпочли другую красавицу.

Оболенский прикусил губы, опуская голову, и накрыл пальцы жены свободной ладонью. Этот жест сошел бы за жест смущенной нежности, если бы уголки закушенных в попытке подавить мимику губ сложились бы в уже хорошо знакомую Зизи горькую складку.

- Ну ничего-ничего, я с вами расквитаюсь! - пообещала Натали, и, подавшись к юной княгине, которая была едва ли парой лет моложе ее самой -громко зашептала ей на ухо, явно ничего не скрывая, и упиваясь собственным беззаботным весельем. - Дорогая, я буду вам верной союзницей! В борьбе с такими экземплярами мужчин как ваш супруг и мой брат, женщины должны держаться сообща!
- Так вы позволите, княгиня, пригласить вас на кадриль? - обратился уже напрямую к Иде тем временем Михаил - симпатичный светловолосый молодой человек, среднего роста, с открытым и располагающим лицом.- Князь предоставляет выбор вам, окажите мне честь, прошу вас?

Оболенский слушал его вполуха. Поверх голов, среди пар, со смехом и шутками собиравшимися к кадрили он увидел Барятинских. Владимира, который вел под руку Элен, с такой спокойной уверенностью…
И Элен, которая как раз в этот момент скользнула взглядом по толпе. На какую-то долю секунды их взгляды встретились, и тут же разошлись. Как десятки раз до того, в течение этих двух лет. Чужая. Теперь - чужая. Такая же как и все. И отличать ее не дОлжно.
Элен…
Горячая игла кольнула сердце. Ведь все… все могло бы быть иначе. Лучше ли? Или хуже? Как подчас малое навсегда меняет жизнь.
Судьба…..
И Оболенский подавил вздох, сохраняя на лице все то же выражение спокойной отрешенной учтивости, дожидаясь ответа Иды на просьбу Михаила, и почти не прислушиваясь к очередным подошедшим поздравляющим.