Ладони ее, плотно прижатые друг к другу, покоились на коленях, а настороженный взгляд был направлен на… удивленного супруга. Реакция бывшая для нее необычной совершенно не означала, что гроза промчалась мимо, но позволяла хоть немного расслабиться, а последующие его слова подтвердили ее догадки. То, как он начал свой разговор заметно смутило Зизи, опустившей взгляд. По всем правилам ей следовало заверить, что он совсем несправедлив по отношению к себе, но язык не поворачивался. А неожиданное прикосновение к ее руке и вовсе лишило дара речи, впрочем, как и обычно, разве что на се раз она не делала попыток выдернуть руку, а напротив заставляла себя расслабиться. «Ты должна к этому привыкнуть», - повторяла она то же что и обычно. Движение его рук, перебирающих ее пальцы, удивительным образом успокаивало и даже вводило в какое-то состояние задумчивости, отчего она не сразу и ответила, на его слова.
- Благодарю, - повернув лицо от окна к супругу сказала Зизи немного хриплым, но уже не столь дрожащим голосом, - и за то, что верите мне тоже, - Ей казалось, что князь и не представлял насколько для нее это важно. Мать всегда подозревала ее в неискренности, - Я не привыкла спрашивать. «По крайней мере, у малознакомых и чужих людей», - она виновато улыбнулась, из-за своих мыслей, в последнее время ей казалось, что пропасть между ними сокращается. По малой части, по очень малой части, но сокращается. Зизи могла обманывать себя, но ей не хотелось бы этого. Вот она уже не отдёргивает руку и находит даже приятным и умиротворяющим то, как супруг осторожно перебирал ее пальцы. Разве то не было доказательством?  В первые дни даже поездка в одном экипаже казалась для нее пыткой, не говоря уже об остальном.
- Но я буду учиться. Едва она успела это сказать, как карета остановилась, о чем она в тайне пожалела. Нарушалась та редкая атмосфера, которая установилась сейчас меж ними. Вздохнув, Зизи, аккуратно опираясь на руку князя, вылезла из экипажа и прошествовала в дом, где ей по обыкновению помогли раздеться. На секунду она задумалась, что не чувствует обычного духа казенщины в его действиях, но отогнала от себя эти мысли, посчитав себя ни то просто мнительной, ни то фантазеркой.
- К вам? – удивилась княгиня, приподняв удивленно брови. В кабинете она никогда не была, по той простой причине, что ее туда никто не звал, а сама она, считая это вотчиной супруга, соваться не решалась. 
- Разве что немного, - едва прошел первый шок, как Зизи ответила, заметно смутившись и почти протараторив, так, что едва ли можно было разобрать сказанное,  - но это обычное явление после визита к матушке.
-  Так я распоряжусь насчёт чая? Все еще не веря своим ушам, уточнила княгиня.

Пока женщина не очутилась дома, она и не предполагала, насколько устала и как ей хотелось покоя. Для разнообразия - не вечного.
- Не беспокойтесь, Евгений Арсеньевич, - слабо улыбнулась она, - я не успела замерзнуть. Но от чая я никогда не откажусь, - она сняла перчатки и на пальце блеснуло кольцо. И тут в комнату влетела собака, которой Зизи так часто хотелось пройтись по хвосту или по лапе. Передав шляпку и перчатки слуге, женщина, поджав губы повернулась, лишь бы не смотреть на счастливую семейную идиллию, в которой ей не было места. Ей было обидно и ей хотелось смеяться. Женщина готова была в голос смеяться над собой и своими глупыми обидами и чувствами. Ревнуй она к прошлому и то было бы не так смешно, как сейчас. Впрочем, к прошлому она ревновала, но пока не отдавала себе в этом отчета. “И зачем только maman коснулась этой темы? Надеялась посмотреть на мою реакцию? И что же она увидела? - думала Зизи, когда отдавала распоряжения насчет чая, - Будет ли продолжение у этого разговора? Вероятно будет”
За то время,что княгиня отсутствовала, она сумела вернуть себе прежнее расположение духа, приняв решение пресекать все матушкины попытки, каким-либо образом касаться ее семьи. А с папенькой она поговорит, обязательно поговорит, а матушке с прискорбием сообщит, что батюшка никого не желает слушать. Чем дальше от нее будет Амалия Карловна, тем ей будет спокойнее.
Пройдя вперед, она на мгновение остановилась на пороге. Все здесь было для нее внове. Она сразу припомнила свой первый визит в этот дом. Тогда ей казалось все слишком мрачны, массивным и давящим на нее. С тех пор ничего для нее не изменилось, просто она привыкла. С этой точки зрения, кабинет ничем не отличался от остальных комнат. Все здесь было на ее взгляд мрачным, массивным и подчеркивающим статус хозяина. В какой-то момент она даже подумала, что всё здесь сделано ради видимости и ничего для личного удобства. Ей не могло прийти в голову, кому может нравится подобная мрачность. Сама она практически сразу облагородила свою комнату цветами и там стало хотя бы как в склепе, а не как в гробу.
- Благодарю, - кивнула она, опускаясь в одно из кресел, - чай скоро подадут.

Зизи чинно положила руки на колени и стала наблюдать за супругом, который вначале устраивал кресло, а затем, устроившись в нем сам, достал портсигар. Женщина уже мысленно морщилась. Она терпеть не могла этот запах. Вопрос же о том, не помешает ли ей это и вовсе удивил ее. Когда в последний раз князь интересовался ее мнением Зизи и не помнила. Теперь же было впору жалеть, что не отметила в дневнике сие знаменательное событие. А если она его не вела (а она его не вела), то стоило завести. Растерявшись, княгиня лишь рассеянно покачала головой, после чего продолжив взглядом следить за его движениями.
«Двадцать шестой год» - мысленно повторила она, ощутив их разницу в возрасте. Каждый раз, когда она об этом вспоминала,  ей становилось не комфортно. Он был совсем чужим. Чужим по взглядам, по … да много по чему. У всего этого были причины, но, тем не менее, легче Зизи от этого не становилось. Она испытывала страх и робость в его присутствии с первого дня знакомства.
Он рассказывал дальше, а княгиня внимательно слушала и отмечала про себя. Та девушка (Нелидова? Кажется так назвала ее maman?) была полной ее противоположностью. Не удивительно, что Оболенский, по ее мнению, терпеть не мог жену. Она что-то хотела сказать, но после перечисления всех достоинств той барышни, и всех грехов барышень общества желание это сделать пропало. К счастью, принесли чай.
- Благодарю, - кивнула она служанке и, отпустив ее, стала наливать себя чай и слушать супруга дальше. Сморщив нос, от долетевшего все таки  до нее дыма, она отпила чай. Было неприятно, он словно перечислял ее недостатки, называя достоинства той. Зизи еще не забыла, как ее резко обрывали, стоило заговорить на французском или выговаривали за неуместные остроты, которые, по мнению князя, остротами и не являлись.
- И что же дальше? – спросила она, вновь беря в руки чашку и уговаривая себя успокоиться.

«Банальная история? Бывают ли такие истории банальными?» - Зизи приподняла бровь, но ничего не сказала, успешно оправдав это очередным глотком чая.
***
Ярко-зеленые листья трепетали на ветру то и дело меняя узор на ее лице и заставляя юношу хмуриться.
- Мишель, ну скоро там еще? – надула губки двенадцатилетняя девочка, - я устала! – скорее требовательно, чем жалобно воскликнула мадемуазель Ржевская, морща нос.
- Не шевелитесь! Только не шевелитесь! – запротестовал, активно жестикулируя руками молодой человек с кистью в одной руке и палитрой в другой. Зизи замерла и пожаловалась:
- Она же щекочется!
- Не шевелитесь!
Мишель смешно заозирался вокруг в поисках удобного места, где бы можно было оставить рисовальные принадлежности. Девочка смешно сморщилась готовая чихнуть, а он, наконец, найдя место, поспешил к ней, чтобы отвести от лица мешающую ветку или же просто оторвать лист. Зизи ощутила прикосновение к своей щеке, а стоило ей увидеть его руки, как серые глаза в обрамлении пушистых черных ресниц удивлённо расширились:
- Вы же меня испачкаете!
***
- По-моему, это нисколько не глупо, - пожала плечами женщина, - Я удивлена лишь тому, что вы считаете это банальным. Любовь – это прекрасное чувство, делающее нас лучше. «Наверное», - мысленно добавила Зизи. Она не была уверена, что то, что когда-то было в ее жизни можно было обозначить этим словом. «Но почему наверное? Я люблю братьев и это прекрасно. Я люблю леса в нашем имении. Там так красиво. И это тоже прекрасно. Кем бы я была без этого? Была ли бы я человеком без единой привязанности? Я бы была лишь своей оболочкой» Она покривила бы душой, если бы сказала, что не замечает, как меняется даже просто выражение лица супруга, когда к нему приходит Ростопчин или вбегает Грета.
- Мне иногда кажется, что люди вначале докладываются maman, а потом (с ее благословения) делают…  то, что делают, - немного неловко закончив мысль, княгиня усмехнулась, - иначе, откуда ей первой узнавать, что происходит не только в столице, но и в Москве? Произнесено это было с иронией и достаточно резко.
Все же слова, касающиеся личности несостоявшейся княгини Оболенской, княгиня настоящая игнорировала. Она не желала ни единым словом выказывать свое отношение ни к ней, ни к самой ситуации. Зизи не то чтобы боялась, что это может ей выйти боком, скорее просто не определилась со своим отношением ко всему этому. Следить же за выражением лица супруга она отчего-то побаивалась, предпочитая наблюдать за жестами и тихонечко пить чай. Вначале одну чашку, а затем и другую.
- Papa тоже всегда им восхищается. И дядя Генрих тоже. Я не раз слышала, - кончики ушей, спрятанные под волосами слегка порозовели, выдавая, что обстоятельства, при которых все это было услышано, были не совсем честными, - Правда не думаю, что им довелось знать государя столь близко как вам, - женщина едва улыбнулась. Она не забыла свой шок, который испытала, оказавшись при дворе на том балу. Евгений Арсеньевич, после небольшой паузы продолжил свой рассказ, а княгиня – добавила себе чаю. Подгонять супруга она не стала и что-либо говорить тоже. Да и что она могла сказать? Как читала Мите заметки вслух по его просьбе, когда он болел, потом вместе с ним и Жоржем рассматривала карты Шамхорской битвы или сражения под Елизаветполем? Полно те? Разве это кому-то интересно? Да и нужно ли это сейчас? Или посочувствовать, что его не дождались? Да князю сто лет как не нужно ее сочувствие, а тем более жалость. Вот так и выходило, что Зизи оставалось лишь медленно попивать чай и ждать продолжения рассказа, вопросительно приподняв бровь и немного наклонив голову.

Когда Зизи поняла, что не только она наблюдает за супругом, но и он за ней, то тут же смущённо опустила взгляд так, словно ее застали за чем-то запрещённым и неправильным. Она слушала его внимательно, а в памяти всплывали то некогда прочитанные строчки, то увиденные картины и карты. Мальчики любили часами сидеть над картами, а Зизи любила мальчиков. Все что когда они читали было, конечно же, интересно, хотя для нее многое было непонятно сначала, но Митя, уже тогда проявлявший не малые успехи на педагогическом поприще, все просто и понятно ей объяснял. Все это было интересно, но совсем другое было слушать сейчас очевидца тех событий. Вспоминания нахлынувшие вместе с яркими картинами прошлого, подползали к ней медленно, обступая со всех сторон, точно туман. Но он в миг рассеялся. «У самого сердца навылет» Зизи вскинула испуганный и вместе с тем тревожный взгляд на князя. Конечно же она понимала, что те шрамы взялись не на пустом месте, но вся серьезность ситуации окончательно дошла и раскрылась для нее только сейчас. Евгений Арсеньевич, действительно имел все шансы уже давно стать бесплотным духом. Но он сидел сейчас напротив нее, сидел с таким видом и говорил такие слова, что у нее невольно сжалось сердце. Прежде чем Зизи успела что-либо понять, она уже касалась кончиками пальцев руки супруга и тихо, опустив взгляд, говорила:
- Не нужно.

Жизнь человеческая – бесценный и ни с чем не сравнимый дар Бога. Его следует ценить и использовать со всей возможно пользой. Сама по себе мысль о ненужности сего дара или же нежелании собственной жизни была по ее мнению просто напросто кощунственной и ужасала. Он невесело улыбнулся, а она тут же испугалась порыва своих чувств, тут же отдёрнув руку. Взгляда Зизи не поднимала. Ей было стыдно за свой порыв. И все же ей хотелось, что-то сделать, что-то сказать, чтобы эта старая история больше не беспокоила супруга (а ей казалось, что все это беспокоит его до сих пор). Но наблюдая за князем, за его невозмутимым спокойствием, решимость в ней таяла на глазах. К чему все это? Ему верно и не нужно ничего подобного с ее стороны. Поэтому, княгиня теперь просто сидела напротив него, чинно сложив руки на коленях и слушала его, точно ученица, слушающая учителя. Сидела так же и тогда, когда он сказал, что история закончена. Да и что ей было сказать? Все что приходило в голову, казалось донельзя глупым или способным задеть, чего ей совершенно не хотелось. Сказать, что она тоже считает, что врагов нужно уважать? А может сказать, что можно не сомневаться и не удивляться осведомлённости матушки? Или же, что полгода – это не тот срок, за который можно порвать связь подобную их? Что хоть она до некоторых пор была не самого высокого мнениях о качествах своего супруга, да и сейчас многое ставила под сомнение, но и то знала, что молча и без объяснений он никак не порвал помолвку? Или  того хуже, молча просто исчез, оставив невесту в полном неведении? Какое-то время Зизи хмурилась, переваривая информацию и собственные негативные чувства к этой барышне, но потом ее лоб разгладился и она, кивнув, сказала:
- Благодарю, Евгений Арсеньевич. «Не суди, да не судим будешь. Ибо, каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить», - повторила она про себя, прозвучавшие уже сегодня слова. Ей было неловко оставаться здесь и хотелось немедля уйти, и не потому что ей не было интересно или безразлично, а просто хотелось поразмыслить наедине с собой. Но уйдя сейчас, Зизи боялась обидеть князя. Он и так постоянно обращался к ней (по непривычному все еще имени), словно желал показать, что рассказывает именно ей, а не кому-то или чему-то. Будь на его месте Жорж или Митя она бы знала что делать, но сейчас… Зизи просто не знала. Так она и сидела молча, наблюдая за дымом уходящим в окно и не зная, что ей делать.

Он улыбнулся, улыбнулся так, что по спине у нее побежали мурашки, а руки похолодели. Недоволен. Снова недоволен. Зизи непроизвольно приподняла плечи, словно попыталась в них спрятаться, но постепенно стала все же их расправлять, продолжая, однако, напоминать нахохлившуюся птичку. «Он, правда, хочет знать, о чем я думаю?», - с испугом подумала она, ожидая, что все-таки сказанное им лишь речевой оборот, а не нечто иное. Но, увы. Каждое сказанное им слово, больно отдавалось у нее в душе. Разве она такая? Разве она так думает о нем? Неужели ее нерешительность можно было воспринять именно так?
- О чем я думаю? – медленно произнесла Зизи, поднимая на супруга взгляд, - да вот хотя бы о том, что мне сделать, как поступить и что сказать, чтобы не навлечь на себя ваше, Евгений Арсеньевич недовольство. Потому что, чтобы я не сделала, чтобы  я не сказала, у вас всегда такое лицо, такое лицо, - не в силах подобрать подходящее определение для его недовольно-снисходительной мины, женщина просто махнула рукой, точно говоря «Да, о чем это собственно я?», - ваше место в моей жизни? Вы – мой супруг, хотела я того или нет и так оно и будет. Я стараюсь, видит Бог, все это время я стараюсь свыкнуться с этой мыслью и привыкнуть к вам. Всё это время, я стараюсь держать слово, которое вам дала! – обиды, копившиеся много дней и усугубленные визитом к матушке, начала точно лавина, сползать с гор все набирая и набирая скорость, - Но что вы? Вы всегда! Всегда недовольны мной! Зизи говорила негромко, но быстро и твердо, словно боялась, что ее речь прервут раньше, чем она все выскажет. (Лучше бы прервали!) Но она замолчала сама и прикрыла на секунду глаза.
- Господи, как я устала, - тихо, едва ли не одними губами сказала Зизи и только сейчас поняла, как сильно сжимала руками подлокотники. Княгиня резко, буквально рывком поднялась из глубокого кресла.
- Пожалуй, - сказала она, оправив юбку, и добавила, уже сделав шаг вперед, не дожидаясь ничего позволения,  - мне лучше уйти. Так оно и вправду было лучше. Пока она еще может молчать, пока она не наговорила еще больше глупостей и не сказала в запале того, о чем потом могла пожалеть еще сильнее.
- И знаете… - она остановилась в дверях и обернулась, держась одной рукой за ручку, -  я уже ненавижу ее хотя бы за то, что она сделала вас таким. Она, и никто больше. Вы ведь до сих пор, до сих пор переживаете ту историю. До сих пор! «До сих пор. До сих пор никого не подпускает к себе кроме этой суки и Ростопчина», - подумала она и поспешно вышла за дверь, чтобы направиться к себе.