Отсутствие балов и приемов скорее радовало Евгения. Он не был любителем светских мероприятий, хотя по праву рождения, титулу и фамилии принадлежа к высшей знати был просто обязан поддерживать реноме, и частенько отговаривался от присылаемых приглашений служебными делами. Было просто невозможно поспеть повсюду, и одновременно с этим заниматься своими прямыми обязанностями, а служба для него всегда была на первом месте. Ростопчин, получивший отпуск на время поста уехал к сестре, и поэтому практически единственное место где он бывал за весь месяц помимо плаца, стрельбища, манежа и казарм - был лишь дом Нелидовых, куда его тянуло как магнитом.
Тихие семейные вечера, бесконечные беседы с Константином Федоровичем, к которому Оболенский проникался все более глубокой симпатией и уважением, приятнейшее общество Марии Петровны, и главное… Элена… Элена, с которой хоть и ни разу с тех пор не удавалось побыть наедине, но даже в те вечера, когда Константин Федорович расспрашивал его у камина за сигарами и коньяком о Корпусе, о Сенатской площади, и о многом другом, сам, в свою очередь делясь интересными историями из своего прошлого - в то время как его дочь и супруга устроившиеся в соседних креслах за чаем или рукоделием - тихонько говорили о своем, или же, прислушиваясь к разговору мужчин, время от времени задавали вопрос или вставляли комментарий, даже в эти вечера, сам факт того, чтобы видеть ее, слышать звук ее голоса, наблюдать словно невзначай и переполняться торжествующим волнением, когда удавалось перехватить ее взгляд, направленный на него, словно бы в ответ на его собственный - все это было настолько исполнено бесконечного уюта и тепла, что возвращаясь после в казарму, где чаще всего и ночевал, или же домой - Оболенский живо ощущал - как не хватает в его доме такого вот тепла.
И представляя себе, что однажды она войдет в его дом, войдет хозяйкой, он ощущал такое же тепло и чем дальше, тем больше понимал, что именно эту девушку, и никакую другую хочет видеть своей женой.
От природы сдержанный и замкнутый - рядом с этими искрящимися зеленым огнем глазами, Евгений преображался, как кусок льда преображаясь под лучами солнца и начинает искрить точно алмаз.
Ростопчин, вернувшийся после Пасхи был весьма удивлен и обрадован подобными переменами в своем друге, и хотя то и дело подначивал Оболенского, уверяя что того околдовали, и теперь он совсем пропадет для жизни, а с другой стороны тут же принимался расписывать, как ему, Анатолю подойдет роль шафера. О том, что дело идет к сватовству ни тот ни другой не сомневались, да и Нелидовы навряд ли с таким постоянством бы сближались с молодым офицером, если бы не видели ясно его намерений и не поддерживали их, хоть пока и негласно.
Но все это было пока лишь в планах, тогда как время шло, и сдав наконец в конце апреля императорский смотр, к которому готовились больше двух недель, Оболенский, целых две недели не видевший Элену направился к Нелидовым, предварительно известив их запиской, с формальными расспросами о состоянии здоровья Константина Федоровича, и, как и ожидал, получивший с ответом приглашение на чай.
Лужи, слякоть и грязь, запрудившие улицу повозки и экипажи, крикливые голоса лоточников на всех улицах, выползших точно букашки после дождя на свет божий, в другое время раздражали бы молодого офицера безмерно, но сейчас, хоть и приходилось умерять шаг вороного, он был исполнен такого спокойной, глубокой радости от предстоящей встречи, что словно бы и не замечал всего этого.
Однако случается всякое. Едва он вывернул на набережную Екатерининского, как с тротуара послышалась ругань, кто-то выплеснул ведро с помоями, и что-то маленькое и стремительное спасаясь от мутного потока метнулось через мостовую чуть ли не под копыта его коня. Вороной от неожиданности дернул в сторону, попятился и захрапел. Евгений придержал повод, наклонился вперед, с успокаивающим “шшш” охлопывая лоснящуюся антрацитом шею, взглянул вниз и вскинул брови.
Прямо в луже, чуть ли не под самыми копытами жеребца сидел… маленький, ошалевший, и очень несчастный котенок. С ног до головы перемазанный какой-то дрянью, коей могли быть в равной степени липкая грязь мостовых и помои - он был похож на комок спутавшейся, заляпанной грязью шерсти, и только торчавшие в разные стороны большие ушки дергавшиеся на каждый звук - свидетельствовали о том, что сие действительно живая тварь божья а не просто комок грязного меха, оторвавшийся от чьего-то воротника. Перепуганный до полусмерти котенок, едва не попавший под массивные копыта, сейчас недобро постукивавшие по мостовой, так и застыл там, где и был, тогда как конь, не любивший никаких сюрпризов, храпел и пытался попятиться.
Отчего-то вместо того чтобы тронуть коня коленом, обойти котенка, и отправиться дальше Оболенский соскочил на землю, и присел на корточки, рассматривая это несчастное существо. Наверное надо было попросту взять его за шкирку, переставить на тротуар и отправиться дальше. Собственно так он и пытался сделать, но едва поднял мальца за шкирку - а тот повис, трогательно поджав передние лапы, офицер неожиданно улыбнулся. Малыш выглядел таким перепуганным, голодным и несчастным, так дрожал, и был так перемазан, да и тощий - одни глаза да уши, что неожиданно Оболенский улыбнулся. Ну что было - оставить тут? Околеет с голоду, затопчет лошадь, переедет телега или собака загрызет. Куда еще деваться такому мальцу? Ничего похожего на маму-кошку очевидно не имелось, поэтому пораздумав секунды две, он извлек из кармана платок, завернул в него котенка и посадил за отворот мундира, после чего вновь поднялся в седло и продолжил путь. Котенок продолжал дрожать, но неожиданно попав в запазушное тепло притих. Тем лучше.
Уже через несколько минут Оболенский остановил коня дома Нелидовых, сдал вороного конюху, почтительно снявшему картуз, и заявившему “Барыня с барышней в саду -с”. Назвать небольшой садом язык бы не повернулся, но он был очень ухожен по ранней весне, и Оболенский еще издали увидел яркие платья хозяек дома. Шагая по проложенным на размокшей земле доскам он дошел до них, и с улыбкой приветствовал их, поднеся к губам пухлую ручку мадам Нелидовой, и раскланявшись с Элен и ее компаньонкой.
- Мария Петровна, Елена Константиновна, синьора Розмерта, рад приветствовать вас. Чудный день вы решили провести на воздухе.