Это был первый выход в свет Алины в качестве невесты князя Репнина. Сказать, что она испытывала мало удовольствия от всего происходящего - не сказать ничего. Ей были отвратительны люди, спешившие поздравить её, все эти женщины, лицемерно сулящие счастье, сами погрязшие в горе и семейный разладах. Петр Александрович был очень богат и очень хорош собой - подруги Алины по Смольному находили это вполне достаточным, чтобы улыбаться и не гневить Господа и родителей непослушанием. Сама же княжна понимала, сколь выгодную партию составит, но принимала эту "несказанную радость" сдержано, если не сказать презрительно, словно это была какая-то жалкая подачка.
Губернаторский особняк сегодня должен был принять весь цвет знати. И, конечно, князь Измайлов, несомненно, причислявший себя к сливкам общества, не преминул, прихватив жену и дочь, туда явится. Репнин, разумеется, тоже будет там блистать своим деланным благородством, которое, кажется, можно сдуть, словно пыль, стоит только постараться. А, значит, Алина должны быть сегодня на высоте: улыбаться, очаровывать всех, в особенности - будущего супруга, а также вызывать зависть. На этом список её обязанностей и заканчивался. Во всяком случае, именно так думал её папенька.
- Да, отец, я всё поняла. Можете быть покойны: если уж ваших лошадей можно показать гостям, то вашу дочь, уж наверняка, тоже не страшно, - едко заметила Алины в ответ на последний наказ отца, когда они поднимались по парадным ступням особняка. Очень неучтиво, возмутительно по отношению к почтенному родителю, но, что ж поделаешь, коли он и впрямь торгует единственным чадом, словно своей породистой скотиной. К тому же, больше она не должна будет день и ночь слушать его проповеди и любоваться многозначительными кивками матери, которая никогда в своей жизни не знала женского счастья и самой обыкновенной любви.
Кстати, о любви. Можно побиться о заклад, здесь будет молодой князь Андрей. Конечно, будет. Шестнадцатилетний юноша из превосходной семьи, с не менее превосходными связями, обещающий однажды стать блестящим офицером. Ему уж точно нужно бывать на людях, заводить полезные знакомства самому и поддерживать отцовские. Как же раньше она не подумала о нём, ведь Андрей ещё не знает об уже состоявшейся помолвке. Вернее, знает, конечно, но не из уст Алины узнал он правду, а всем известно, в каком изуродованном виде доходят вести в Петербурге. - Надо же, могу представить, что он уже себе надумал. На предательство это тянет, по меньшей мере...
Предательство. Да, именно так. Именно это слово предпочтет использовать князь Вяземский для описания сложившейся ситуации. Но Алина не чувствовала за собой вины. Чего уж тут лукавить, она никогда не смогла бы пойти против отцовской воли. Или... смогла бы, но только не сейчас, не ради сиюминутного порыва, когда с Репниным её абсолютно точно ждет самое великолепное будущее. Да и что Андрей? Он ещё совсем мальчик. Натурально, женщины взрослеют раньше мужчин, а она даже старше его на целых два года. Подумать только, ещё вчера эти два года не казались столь уж большой разницей, а теперь получили ценность целого века... И пусть он скажет, что она обманула его чувства, предала, поступила низко, что угодно. Такие слова отскакивали от молодой княжны, точно горох от стенки. Но, признаться, ей было бы обидно получить упрек в том, что она никогда не любила Андрея.
Это всё было весьма своеобразно и, вероятно, отдавало эгоизмом, но этот красивый юноша был дорог Алине. Она никогда не решилась бы строить планы или даже мечтать об общем будущем, ей доставало их настоящего. Чудесного, надо сказать, настоящего. И... вероятнее всего, тут где-то таилась трусость и нерешительность этой восемнадцатилетней девчушки, которой впервые в жизни представился шанс выбрать между собственными желаниями и реальностью. Но разве в том можно её обвинить?..
Она вошла в гостиную, где собралось уже достаточно народу, мужественно вытерпела все приветствия-полконы-расхваливания, и, когда отец, наконец, устроился за карточным столом, а мать в кругу отборных петербургских сплетниц, Алина прошла в соседний зал, где были, в большинстве своем, люди молодые - барышни, фрейлины, офицеры... Вошла и встала в углу у камина, безмолвно наблюдая за происходящим.

Она так внимательно следила за тем, что происхоидло вокруг, что, кажется, не одна деталь не ускользнула бы от цепкого взгляда синих глаз. Стоя чуть в тени, там, где отблеск свечей оставляет только длинные тени на коже, Алина была словно скрыта от посторонних глаз. Ведь в разгар общего веселья никому нет дела до одной-единственной девушки, что стоит, оперевший о холодный мрамор камина, хотя должно ей танцевать и смеяться больше других. Странно признавать, но она ждала. Ждала, пока в дверном проеме покажется такой знакомый силоуэт одного молодорго дворянина. И, если любая другая девушка использовала бы это время для сочинения хотя бы какого-нибудь оправдания, Алина не утруждала себя подобными думами. Она просто ждала, чтобы увидеть его лицо, его, наверняка, презрительный взгляд и услышать хоть что-нибудь, только не слова поздравления.
Где-то в другом конце залы Репнин уверенно вел в танце какую-то молоденькую дурочку, которая, как и многие другие, находила этого ещё весьма недруного собой тридцатилетнего мужчину обворожительным. И вот этого Алина никогда не могла понять: почему столько женщин мечтают об этом напыщенном индюке, вздыхают о нём, пускают в ход все самые изощренные методы соблазнения, но женой ему станет она, которая с самой первой встречи прониклась к будущему супругу глубочайшим отвращением? C'est la vie - так сказала бы мадам Жанен, но княжна никогда не была фаталисткой. Это - не жизнь, это - всего лишь сделка двух мужчин, который отчего-то решили, что могут играть чужими жизнями.
Андрей, конечно, не понимает этого, просто не хочет понимать. Но однажды у него тоже будет дочь, которую он точно также продаст тому, кто предложит больше. И тогда, увидев слезы в девиьчих глазах, вспомнит свою синеглазую подругу и, быть может, поймет. И даже простит её за эту детскую беспомощность... Просто они были рождены не в том мире, вот и всё.
Ожидание всегда мучительно, но сейчас - вдвойне. Но она точно знала, что он придет. Почему? Зачем? Когда? Не имеет значения, просто придет. И ведь права же была: спустя какое-то время (наверняка, меньше часа, но Алине казалось, что прошли сотни лет прежде чем это случилось) княжна заметила его в толпе гостей. Заметила и улыбнулась отчего-то, как-то тепло, совершенно не по ситуации, словно у них всё было чудесно, и она вот уже несколько часов не является невестой и законной собственностью другого мужчины.
Он отошел в неприметный уголок, точно так же, как и она. И, даже если это было линим, Алина ни на секунду не отводила глаз от него, который стоял, словно в ожидании чего-то... Вот только чего? Того, что она бросится к нему, горячо зашепчет на ухо слова любви и извинения, обнимет, прижмется к нему так крепко, насколько только хватит сил в её тонких бледных ручках... Она хотела бы этого. Правда, хотела бы. И даже все эти люди не смогли бы остановить её. Вот только оба они знают, что никому легче от этого не станет. И непомерная гордыня, что глубоко пустила корни, точно ядовитый сорняк, в душе молодой девушки, которой с детства внушали, что она лучше других, не пускала, приковывала её к каминной решетке, и оставалось только издалека глядеть на князя Андрея, сознавая, что он не подойдет к ней первым даже под страхом смерти.
Но до слез обидно потратить впустую этот последний вечер, когда она может хотя бы попробовать всё ему объяснить. И... наверное, попросить прощения за то, что сделала ему больно, ему, этому юноше, который был для неё дороже, чем могло показаться, дороже, чем думал он сам. Слишком уж много счастья было у них на двоих, слишком много для хорошего конца. Да и когда первая любовь кончалась хорошо?..
Алина, глубоко вздохнув, медленно проходя между танцующими парами и беседующими молодыми людьми, пересекла залу, как будто направлялась прямо к князю Вяземскому. На ничтожно короткое мгновение замерла недалеко от него и взглянула в его глаза. И что-то больно отозвалось внутри, но Алина не поддалась постыдной слабости. Взглянула и словно позвала его с собой, надеясь, что такое приглашение не сочтет Андрей унизительным для своего достоинства, ведь большего дать ему она уже не может. - Allons, ну же... В последний раз пойди за мной... Всего один только раз...
Ни слова не сорвалось с её уст, ни одного лишнего движения нельзя было уловить, ничего. Один только взгляд её синих глаз прежде чем они навсегда попрощаются, прежде чем чужой мужчина отведет её к алтарю и назовет своей женой. Это ведь нужно им обоим.
Алина, всё так же медленно, пошла, не оборачиваясь, к одному из выходов из залы, который начинал длинную анфиладу комнат, куда гости не заглядывали часто, страшась одиночества или пересудов. Что ж, тем лучше. Так она сможет выслушать его упреки с достоинством, а после сказать то, что думает сама. Только бы он пошел за ней...

Никогда, никогда Алина не ожидала от себя подобной унизительной глупости. Она не должна была вести его за собой, не должна просить у него прощения ни за что... Она ведь ни в чем не виновата, нет! Никто не виноват, просто так случилось, с самого начала, с самой первой их встречи, всё должно было кончится именно так. Расставанием. Потому что первая любовь редко заканчивается хорошо. Потому что они оба с самого начала несвободны. Потому что они - пленники собственного происхождения и собственных семей.
Она шла через анфиладу комнат, невероятным усилием воли удерживая себя от того, чтобы обернуться. Сердце стучало где-то в висках, и она даже не слышала шагов Андрея позади себя, не знала наверняка, идет ли он за ней, или это её ужасное путешествие в глубь особняка будет напрасным. Что ж, в таком случае она хотя бы сможет остаться наедине с собой, впервые после того, как увидела молодого князе уже в качестве будущей княгини Репниной, сможет подумать над всем, что произошло, что натворили её родители, присев на холодный паркет возле раскрытого окна в самой-самой отдаленной комнате, которую только сможет найти. И будеть молиться о том, чтобы Репнин никогда не нашел её там, забывшись в вине и женском внимании.
Сколько шла она, слыша только стук собственного сердца, да легкое эхо своих же шагов? Она не знала. И, остановившись, наконец, посреди какого-то небольшого помещения, она ещё несколько мгновений не решалась обернуться. Но ведь не напрасно затеяла она эту пытку?..
- Андрей?.. - совсем тихо произнесла она, оборачиваясь и замечая перед собой молодого князя, такого безмолвного, совершенно другого, отличного от того Андрея Вяземского, каким знала его она. Это был не тот юноша, шептавший ещё что-то на ухо, нежно целовавший её обнаженные плечи, он словно стал много старше и мудрее, словно прожил целую жизнь, которая оставила отпечатки на его благородном лице.
Алина чуть вздрогнула, но сдержалась от того, чтобы броситься к нему - если всё действительно должно закончиться, то пусть это случиться прямо здесь и сейчас. Лучше разом разрубить все нити, чем потихоньку перепиливать их, все сильнее и сильнее давя на раны друг друга.
- Ты пришел...
Mon Dieu, как глупо и по-детски! Конечно, он пришел. Он не мог не прийти. Он - не такой как ты, Алина. Он не предает тех, кого любит. Он умеет любить, и да пошлет ему Господь женщину, которая сморжет полюбить его с такой же пылкостью и самоотверженностью, с какой может любить он. И этой женщиной будешь уже не ты, Алина. Нет, не ты.
Их разделяло несколько ничтожных шагов, но Алина не решалась шагнуть на встречу. Словно знала, что под ногами её должна будет разверзнуться пропасть, ведущая прямиком в Ад, где горят все предатели и трусы. Но, как же, Алина, ведь ты же не виновата, нет! К черту все приличия, к черту все то, что ты на протяжении последних нескольких дней так упорно взращивала внутри себя, к черту самообладание и гордость... Здесь нет никого, кроме вас. Вас двоих. И это ваш последний шанс.
- Прости меня, прости, пожалуйста, Андрюша, у меня нет другого выхода, - и голос предательски дрогнул и надломился, когда она назвала его так ласково, так, словно они по-прежнему были влюбленными детьми, прятавшимися от посторонних глаз в саду какого-то особняка. Её губы задрожали, и она прижала к ним ладонь, как будто для того, чтобы удержать все то, что было готово сорваться с них, превратив это последнее объяснение в дешевую трагикомедию. Но глаза её смотрели все так же внимательно, она почти не моргала, не в силах отвести взгляд от лица князя Андрея, который молчал так, словно лишился дара речи. Или так, словно слишком ненавидел эту молодую потерянную девчонку.
И невыносимо было видеть это его безмолвие, от него хотелось кричать, бежать куда-то, метаться, как загнанное в клетку животное... Но приходилось стоять, держа царственно спину, пытаясь унять дрожь в руках и слезы, которые застряли где-то, так и не дойдя до глаз. Слёзы - это ведь так театрально, да и сильные женщины не плачут на людях. А она ведь всегда так хотела быть сильной... Или все в прошлом, и можно побыть совсем-совсем хрупкой фарфоровой куколкой в его руках?
- Ну скажи же хоть что-нибудь, умоляю... - вдруг сорвалось так неожиданно и откровенно. - Скажи же, что ненавидишь меня, что я испортила тебе жизнь, что сделала тебе очень больно... Скажи, что не любил меня никогда, скажи, что встретил другую. Солги. Только не молчи, не молчи... И... лучше обними меня. В последний раз...

О, Алина, зачем же ты, хоть и на краткое мгновение, но допустила мысль, что этот молодой человек углядит хоть что-нибудь за своей уязвленной гордостью, которая так плотно застилает его взор? Он не поймет, что у тебя не было выбора. Да и не должен он этого понимать. Ему никогда не придется встать перед таким выбором, но, быть может, однажды, взглянув в заплаканные глаза одной из своих сестер или, однажды, своей дочери, он вспомнит тебя. Но прав он в одном, лишь в одном: ты знала. Ты знала, что, скорее всего, всё, вся ваша любовь закончится именно так. Ты знала, что за человек твой отец, ты знала, что за человек этот Репнин, который никогда не выпускает из цепких лап свою добычу. Ты знала, что несвободна с тех самых пор, как переступила порог Смольного, вернувшись в светское общество. Но ты позволила ему украсть свое сердце и унести куда-то далеко от этого омерзительного общества и его уродства, от этих диких нравов, замаскированных под приличия. Но ты знала, что вы никогда не сможете прожить вместе всю жизнь, не сможете пойти вдвоем к алтарю, не воспитаете детей. Но, наверное, ты, всё-таки, наивно надеялась, что есть малая вероятность изменить ваше будущее.
Вергилий писал, что "удача благоволит храбрым", но, кажется, он ошибся. Или это вы были недостаточно храбры? Нет... Не "вы", а "ты". Ты, Алина, ты никогда не была настолько отчаянной и безрассудной, чтобы бросить все и ступить вслепую, рискуя упасть в пропасть. Даже зная, что Андрей никогда не даст тебе упасть.
- Не смей... - судорожно выдохнула княжна, до боли сжимая тонкие пальцы в кулаки. - Не смей говорить так! Ты ведь, ты...
Она не смогла закончить. Она просто не знала, как. Какими словами описать те душевные метания, что пришлось ей пережить, какими словами загладить свою вину перед ним, какими словами убедить саму себя в том, что поступает правильно. А ведь была уверена, ровно до этого мгновения, Алина Николаевна была абсолютно и непоколебимо уверена в том, что это - лучшее, что она может сделать. Или просто слишком долго и часто убеждала себя и слушала чужие убеждения, так, что сама поверила в самую ужасную ложь из всех, что когда-либо приходилось слышать.
И вот, он сидит на коленях на холодном полу... у её ног, как и обещал когда-то. А она даже не может найти в себе силы заплакать, чтобы хоть как-то показать, насколько ей жаль. Какая ирония - ей всего восемнадцать, а она уже разучилась плакать, и, кажется, именно сегодня разучилась любить так, как умела ещё вчера. Но она ещё может сесть на колени рядом с ним, словно для какой-то странной молитвы, сесть рядом с ним и осторожно, чуть опасливо, коснуться кончиками пальцев тыльной стороны его ладони. И почувствовать, что кожа его холодна, как у мертвеца. Или это она горит уже в адском пламени за свое предательство?..
- Прости меня... - наконец, снова выдохнула девушка, поднимая взгляд синих очей на Андрея, чье лицо было теперь так близко, невыносимо близко, и попыталась слабо улыбнуться ему. Но вряд ли получилось очень правдоподобно. Да и перед кем тут играть? Никто на всём белом свете не знал молодую княжну лучше, чем Андрей Вяземский. Он легко различал её ложь, чувствовал её радость и печаль... Так почему сейчас он не понимает, не чувствует, что ей также тяжело, как и ему?
Алина протягивает руку и снова несмело касается его. Только уже не его руки, а его лица. Так ласково проводит пальцами по его щеке, закусив губу, словно в безмолвном рыдании. Больше она, увы, не может. Теперь - не может.
- Я никогда не хотела сделать тебе больно, Андрюша, - а ей ведь так нравилось называть его Андрюшей. Быть может, потому, что никогда Алина никого не называла так: всегда - только по полному имени, никогда не делая ласковых сокращений. Только с ним. Только для него.
Вдруг случайно наткнулась на его взгляд, который князь поднял, наконец, на неё. И жгучая волна стыда накрыла девушку, словно она совершила нечто постыдное, и теперь этот её проступок вынесен на всеобщее обсуждение и осуждение. На мгновение только задержались её пальцы на его щеке, и снова рука легла на складки платья.

Отредактировано Алина Репнина* (2020-04-14 01:16:38)

And we tried, oh, how we cried
We lost ourselves, the love has died
And though we tried you can't deny
We're left as shells, we lost the fight ©

- Нет, что ты, - Алина подняла голову и взглянула, словно говоря: "Как ты мог такое подумать? Я бы ждала тебя до скончания веков, если б только дело было в этом..." Она долго, кажется, даже слишком долго, размышляла, пытаясь подобрать правильные слова. Но разве существуют они, эти "правильные слова"? Есть ли в этом мире хотя бы одно-единственное слово, которое не рассечет беспощадно и без того кровоточащие раны на их измученных сердцах? И пускай будет больно ей, - у неё останется ещё целая жизнь для того, чтобы исцелиться, чтобы пойти дальше, но мучить Андрея Алина просто больше не могла.
Единственный способ прекратить это безумие - встать и уйти. Уйти раз и навсегда. Отчаянно. Безвозвратно. Не прощаясь и не оборачиваясь. И никогда больше не встречать его взгляд. Даже если судьба сведет ненароком в чьем-нибудь гостеприимном доме, отвести взгляд так, будто не знакомы. Как будто не было этих двух месяцев, пронесшихся яркой вспышкой сквозь жизнь молодой княжны, и теперь казавшихся такими далекими и невозможными, словно прожиты были кем-то другим. Девушкой, которую Алина больше не знала.
- Я просто больше не вижу другого выхода, - княжна чуть пожала плечами, как будто искала себе оправдание, будучи, всё-таки, уверенной, что поступает, как должно.
- Мы можем убежать, - судорожно выдохнула вдруг так, словно действительно была готова рискнуть. Услужливое воображение тут же принялось рисовать прекрасные картины их будущего, такого, каким оно могло бы быть где-нибудь очень далеко от Петербурга, российского двора и их семей. Они ведь могли бы быть счастливы, и однажды она могла бы подарить Андрею маленьких ангелов... Алина снова почувствовала, как к горлу подкатывает очередная волна боли, и стряхнула чарующее видение, словно дурной сон. - И мы будем счастливы, очень счастливы... какое-то время. Но в один прекрасный день ты просто поймешь, что отрекся от своей семьи, от своих мечтаний... и ради чего? И тогда твоя жертва покажется тебе глупым мальчишеским порывом, и ты возненавидишь меня.
Княжна ненадолго замолчала, собирая силы, успевшие заметно потрепаться за время её короткого монолога. Она не была способна признать, что кроме вышесказанного есть ещё кое-что - её мечты. Её мечты, от которых она, кажется, не могла отказаться и которые мог так легко исполнить Петр Репнин. Господи... что же за низость? Просто так предать этого юношу, со всеми его надеждами и чувствами, со всей любовью, которую он дарил ей, никогда не скупясь на нежность и страсть. А ведь люди говорят, что нет на свете ничего сильнее любви, что Небеса дарят её один только раз в жизни. Говорят, что за неё стоит бороться и даже отдать жизнь. Так ли это?..
- Но я... Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня, Андрюша, - она набирает в грудь побольше воздуха и подвигается чуть ближе к нему. Опасно близко. Слишком близко. Невозможно близко. Ласково кладет обе руки на его скулы, и заставляет посмотреть ей в глаза. В душе поднимается невообразимый ураган чувств, и ей так хочется приблизиться ещё, так хочется поцеловать его, дать ему поцеловать себя. Хочется ещё хоть раз, в последний раз в своей жизни почувствовать себя любимой молодым благородным мужчиной, тем, кому нужна она любой. Но нельзя, недопустимо... Не за этим она позвала его за собой... Или... Тогда зачем же?.. - Я хочу, чтобы ты любил меня. Нам обоим больно, но так мы сумеем сохранить хоть что-то.
Она закончила свою мысль. Абсурдную, глупую, как будто бы только что придуманную для того, чтобы хоть немного подсластить горечь первого в жизни расставания. Лучше оставить всё незаконченным, поставить многоточие в конце строки и утешиться тем, что неутоленная любовь никогда не кончается. Она будет жить до самого конца в двух сердцах раной, затянувшейся, но иногда дающей о себе знать. И лучше пусть они вспомнят однажды об этом с грустной улыбкой, быть может, даже со слезами и сожалением, но зато их любовь никогда не зачахнет от обыденных сор и взаимных упреков.

- Несчастный слепой мальчик... - вдруг с ненужной жалостью пронеслось сквозь поток мыслей. А ведь никогда прежде она не считала Андрея слишком юным и неопытным, никогда. И только сейчас, в этот момент невыносимой жестокости и глухого отчаяния, она поняла: просто двое детей заигрались в слишком взрослую игру. Она поняла, он нет. И никогда не поймет. Просто потому что они разные, бесконечно разные. И как же так случилось, что только сейчас эта пропасть уродливой трещиной расколола землю под ногами? Только сейчас, а ведь было множество моментов, куда более подходящих, и, может, было бы даже лучше закончить все гораздо раньше, когда они ещё не зашли так далеко.
Эта фраза о том, что ничего не может быть важней неё... Алина улыбается. С горечью. С жалостью. С болью. Она не верит, хотя очень хотела бы. Всё, что сейчас есть между ними, всё, что держит их ещё вместе - слова. Простые слова, которые люди тысячами расточают на всевозможные признания и клятвы, которые так редко выполняют. Но как же, черт возьми, как же прекрасно в восемнадцать лет слепо верить этим словам, которые так ласкают душу, сладким дурманом заволакивая сознание... И не надо позволять ему продолжать. Потому что слишком уж пылки его слова. Недопустимо. Не-вы-но-си-мо.
- Вы... - чуть заметно усмехнувшись, медленно протянула княжна. И вот, уже на "Вы". Отвратительно, пошло и вульгарно, как будто бы они в комнате, где полным-полно народу, и нужно соблюдать все эти перетянутые приличия, от которых отдает гнилью. Глупо, но это одно-единственное, совсем коротенькое местоимение задело Алину куда больнее, чем всё то, что было уже сказано и сделано. Больнее всего, даже больнее необходимости стать женой человека, не вызывающего ничего, кроме отвращения. Знаете, так бывает. А Андрей даже об этом не узнает. Нет, конечно же, не узнает, она ведь молча проглотит обиду, хотя никогда никому не позволяла обижать себя. Но ему - можно. Он ведь, в конце концов, должен отплатить ей той же монетой.
- А Вас это заботит, князь? - равнодушно спросила Алина, изо всех сил надавив на это "Вы", которое далось ей с таким большим трудом, заменив привычное ласковое обращение. Вот уж не думала, что Андрею будет не все равно, узнает ли Репнин или нет. Не дурак Петр Александрович - конечно, узнает. Но Алина ни секунды не сомневалась, что её дражайшему женишку абсолютно наплевать на то, кого любила его будущая супруга до него. А спросит... Нет, никогда она не расскажет ему об Андрее. Слишком уж прекрасны все те воспоминания, которые были бережно хранимы её памятью, чтобы втаптывать их в грязь, разделив с человеком, который не был достоин даже жизни на этой земле.
Она никогда не жалела о том, что сделала. Никогда. Она молча следила тяжелым пристальным взглядом сапфировых глаз за Андреем, за тем, как подкосился он и оперся о холодную стену у бархата портьер, как блуждал его взгляд, не останавливаясь нигде, как будто уже не выражая ровным счетом ничего, - или выражая слишком многое, чтобы суметь разобрать хоть что-то... Только вот Алина уже не видела всего этого, хотя так и не разу не отвела глаз. Просто в голове уже проплывали картины тех тайных встреч в чужих особняках, когда только шелест листвы в садах придворных вельмож и тишина удаленных от бальных залов покоев хранили их тайны. И никто, никто никогда не узнает, никому никогда она не позволит... Даже если сама будет до конца дней своих бежать прочь от этих воспоминаний.
Его слова, произнесенные низким, глухим голосом заставили её вздрогнуть. И губы так предательски задрожали, и внутри всё наполнилось каким-то необъяснимым теплом. Он не должен любить её. Ей это не нужно. Однако это своеобразное признание, произнесенное таким обыденным тоном, без малейшего оттенка интонаций, произвело куда большее впечатление, чем все самые жаркие сцены объяснений. Так искренне. Так просто. Так... словно это какой-то природный закон, словно иначе не может быть.
Сама уже не понимая, что именно она творит, смутно помня, зачем вообще привела его сюда, Алина сделала несколько стремительных шагов навстречу Андрею, который стоял уже, выпрямившись в полный рост, но внешний вид его совсем изменился. Словно он разом повзрослел, уж и не дашь шестнадцать лет... И вот, княжна шагнула к этому человеку, которого оставляла по собственному желанию, но так, словно у неё не было другого выбора. Шагнула и как-то несмело коснулась его плеча, словно в ожидании чего-то страшного, что должно было последовать за этим действием. Но ничего не произошло. Всё оставалось по-прежнему. По-прежнему безнадежно.
- Можешь не прощать меня, - тихо прошептала она, чувствуя уже хрипотцу в голосе, которая появилась от рыданий, которые так и не вырвались наружу, - Я всё равно люблю тебя.
И вот, она сказала это. Впервые за их сегодняшнюю встречу сказала напрямую, без намеков и недосказанностей. А после, просто положив холодную руку на скулу молодого князя, поцеловала его в плотно сомкнутые губы. Ей ведь не нужно было ответа на поцелуй. Ничего не нужно было. Разве что убежать теперь, теперь точно. Куда угодно, лишь бы никто больше никогда не нашел.
- Прощай, - через силу улыбнувшись, произнесла Алина, отстранившись от юноши. Но так и не ушла. Нет, кажется, ей, всё-таки, нужно было его прощение. Иначе - что?..