Въезд принцессы Шарлотты. - Обручение и бракосочетание с великим князем Николаем Павловичем.

22-го июня 1817 года был назначен торжественный въезд принцессы прусской Шарлотты. На 7-й версте от Петербурга по царскосельской дороге, в нескольких стах саженях от шоссе, стоял двухэтажный каменный дом с бельведером и садом. Этот дом принадлежал пастору Коленсу и в нем помещался тогда его пансион, о котором я уже говорил. Здесь были обе императрицы и они должны были переменить свой дорожный туалет и здесь же в первый раз я представился великому князю Николаю Павловичу. Он тотчас повел меня к принцессе Шарлотте, бывшей еще в сером, дорожном платье и соломенной шляпке. "Voila votre page!" - "Ah je suis charmee" ["Вот ваш паж!" - "Ах, как очаровательно!" (фр.)], сказала она, протягивая мне руку, и тотчас прибавила: "je vous prie, monsieur, apportez moi mon parasol, il doit кtre dans la voiture" ["я вас прошу, сударь, принести мне зонтик из кареты" (фр.)].

Я бросился на двор к дорожной карете и, с гусарами императрицы, перерыл все подушки, перешарил все углы, но зонтик не отыскался. Возвращаться наверх с пустыми руками мне было совестно. Эта неудача казалась мне почти несчастьем, я был смущен, близок к отчаянию. Вероятно, все это отражалось и на лице моем, потому что великий князь, встретив меня на лестнице, с удивлением спросил:

- Что с тобой?

Узнав, в чем дело, он рассмеялся и сказал: "Не велика беда! Найдется другой, ступай скорее наверх, императрицы сейчас выйдут".

И точно; едва успел я присоединиться к своим товарищам, как вышли императрица и принцесса. Проводив их до кареты, я едва успел сесть на приготовленную мне лошадь, как это умное животное понеслось догонять карету и, пробравшись к левому, заднему колесу, пошло церемониальным ходом.

Въезд был блестящий. В золотой карете - ландо, запряженной шестью лошадьми, ехали обе императрицы и принцесса, по обе стороны камер-пажи и шталмейтсер верхами. Гвардия была расставлена шпалерами и, по проезде придворных экипажей, следовала за ними на Дворцовую площадь, где проходила церемониальным маршем мимо императора, стоявшего под балконом, с которого смотрели императрицы и принцесса. После парада я проводил великого князя и его невесту в назначенные для нее комнаты, где ожидал ее законоучитель Музовской, в черной одежде, в белом галстуке и без бороды; трудно было признать в нем нашего православного священника. Он постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть символ веры, который она должна была произнести при обряде миропомазания.

Эта торжественная церемония совершилась 24-го июня; после входа императорской фамилии в церковь, когда императрица Мария Федоровна взяла за руку принцессу Шарлотту и подвела ее к митрополиту, стоявшему в царских дверях, началось священнодействие. Принцесса, хотя несколько взволнованная, произнесла громко и твердо символ веры. Любящий и одобряющий взор императрицы не покидал ее. Потом проводила она ее к святому причащению.

25-го июня, в день рождения в.к. Николая Павловича, было обручение. Посреди церкви было приготовлено возвышенное место, покрытое малиновым бархатом с золотым галуном. Пред царским дверями поставлен был аналой, на котором лежали св. евангелие и крест, а подле аналоя небольшой столик для обручальных колец и свеч на золотых блюдах. Государь подвел великого князя, а императрица Мария Федоровна высокобрачную невесту. Митрополит Амвросий, приняв вынесенные из алтаря кольца, возложил их при обычной молитве на руки обручающихся, а императрица Мария Федоровна обменяла их перстнями. В церкви приняли поздравление высокообрученные от императорской фамилии и духовенства.

В этот день был обнародован следующий манифест:

"Божиею милостью, мы, Александр первый, император и самодержец всероссийский и проч. Всемогущий Бог, управляющий судьбами царств и народов, излиявший в недавние времена толикия милости и щедроты на Россию, обращает и ныне милосердый на нее взор свой. Воле его святой угодно, да умножится российский императорский дом, и да укрепится в силе и славе своей родственными и дружескими союзами с сильнейшими на земле державами. Помазанию и благословению Того, в Его же деснице сердце царей, и с согласия вселюбезнейшей родительницы нашей государыни императрицы Марии Федоровны, м  ы       с о в о к у п н о    с   е г о    в е л и ч е с т в о м
к о р о л е м       П р у с с к и м    Ф р и д р и х о м  -  В и л ь г е л ь м о м      I  I  I
п о  л о ж и л и     н а       м е р е,       и з б р а т ь       д щ е р ь     ег о, 
с в е т л е й ш у ю       п р и н ц е с с у       Ш а р л о т т у,   в    с у п р у г и
в с е л ю б е з н е й ш е м у       б р а т у   н а ш е м у    в е л.  к н.    Н и к о л а ю       П а в л о в и ч у,     с о г л а с н о       с о б с т в е н н о м у    е г о     ж е л а н и ю. Сего июня в 24-й день по благословению и благодати Всевышнего восприяла она православное грекороссийской церкви исповедание при святом миропомазании наречена Александрой Федоровной [Напечатанные разрядкой строки в подлинном манифесте, составленном А.С. Шишковым, написаны собственноручно императором Александром I. См. в "Русской старине" 1870 г. изд. первое, т. 1, стр. 146 - 147] сего ж дня 25-го дня, в присутствии нашем и при собрании духовных и светских особ, в придворной Зимнего дворца соборной церкви, совершено предшествующее браку высокосочетавающихся обручение. Возвещая о сем верным нашим подданным, повелеваем ее, светлейшую принцессу именовать великой княжной с титулом ее императорского высочества. Дан в престольном нашем град Санкт-Петербурге, июня 25-го, в лето от Рождества Христова 1817, царствования нашего в седьмое на десять".

Этот манифест замечателен и как пророчество и как всенародная исповедь того чувства христианского смирения и пламенной веры, которая так сильно была возбуждена в Александре I счастливым исходом отечественной войны.

1-го июля 1817 г., в день рождения великой княгини, было совершено бракосочетание, - но я в этот день не был дежурным, а только за большим обедом служил великому князю и находился на бале с другими камер-пажами.

Эти балы при дворе были в то время довольно часты. Они назывались bals parйs или куртаги и состояли из одних польских. Государь с императрицей Марией Федоровной, в.к. Константин с императрицей Елисаветой Алексеевной, в.к. Николай с великой княгиней, в.к. Михаил с принцессой Виртембергской, а сзади их генерал-адъютанты и придворные кавалеры с придворными дамами попарно, при звуках польского, входили в бальную залу. К ним присоединялись пары из собравшихся уже гостей. Государь, обойдя кругом залу, поклонясь, оставлял императрицу и переменял даму. При перемене дам он строго наблюдал старшинство чина и общественное положение их мужей. Император шел в первой паре только открывая бал, потом обыкновенно он шел во второй. Один из генерал-адъютантов вел польский, незаметно наблюдая, насколько интересуется государь своей дамой и продолжается ли разговор, судя по этому, он продолжал или кончал круг. Когда Александр шел с прелестной княгиней Трубецкой, рожденной Вейс, или другою интересной дамой; польский переходил и в другие комнаты.

Во время бала великий князь шепнул мне: "пора переменить мундир". Он желал, чтобы камер-пажи великой княгини имели на мундирах синие воротники, цвета, присвоенного придворному штату двора великого князя. Такие мундиры и были уже у нас с Шереметевым заготовлены и мы в них представлялись на смотр великому князю в Аничковском дворце. Но государь решил, что так как камергеры и камер-юнкера, состоящие при великом князе, были от большого двора, то и камер-пажи не должны были носить другого мундира. Перед концом бала государь и государыня Елисавета Алексеевна поехали в Аничковский дворец, чтобы встретить высоких новобрачных. Вслед ними тронулся и поезд. Впереди эскадрон лейб-гв. гусар с обнаженными саблями, потом кареты с придворными высшими чинами и дамами. Гофмейстер пажей, полковник Клингенберг, а за ними, верхами, 8 камер пажей, в числе который был и я, потом шли скороходы, эскадрон конной гвардии и, наконец, карета в 8 лошадей, в которой сидели императрица Мария Федоровна, высокобрачная и принц прусский Вильгельм. За каретой, верхами, обер-шталмейстер, шталмейстер, дежурные камер-пажи и адъютанты великого князя; в следующей карете ехали в.к. Константин и Михаил Павлович и принцессы Виртембергские.

С прибытием поезда в Аничков дворец моя служба кончилась, но возвращаться в корпус еще было рано и не хотелось и я, с товарищем князем Голицыным, пошлина Невский бульвар. В то время этот бульвар, обсаженный с обоих сторон тощими липками, занимал средину проспекта по образцу "Unter den Linden" ["Под липами" (нем.)] в Берлине. Ночь была теплая, светлая, тихая; плошки мерцали по тротуарам, тогда не знали другой иллюминации. На бульваре двигалась пестрая, веселая толпа гуляющих, в ожидании обратного проезда императора и императриц в Зимний дворец.

В память совершившегося бракосочетания, я, как камер-паж в. к. Александры Федоровны, получил перстень, с аметистом и бриллиантами. На другой день я был дежурным и в 11 часов утра явился в Аничков дворец. Не зная, где ожидать приказаний, я прошел до большого приемного зала с балконом в сад. В комнате никого не было, двери на балкон были открыты, я пошел к ним, но в это самое время отворились двери внутренних покоев и вышли новобрачные. Великий князь, в сюртуке Северского конно-егерского полка, обняв великую княгиню, которая была вся в 6елом, подошли ко мне. Я проговорил поздравление. Великая княгиня подала мне поцеловать руку, а велики князь говорил о неудаче с синим воротником. Меня отпустили с приказанием ожидать великую княгиню в Зимнем дворце, где в тот день был назначен большой обед на половине императрицы Марии Федоровны.

Дараган П.М. Воспоминания первого камер-пажа великой княгини Александры Феодоровны. 1817-1819 // Русская старина, 1875. – Т. 12. – № 4. – С. 769-796; Т. 13. - № 5.