- Мне помнится, что ваш эгоизм, князь, касался лишь пустых разговоров и скучных компаний, тогда как приятные вам люди не знали, куда деваться от вашего расположения, - Александра Кирилловна мелодично рассмеялась. - Элен, милая, прошу, не удивляйтесь: мы с Владимиром Андреевичем - давние знакомцы.
Очень давние, моя прелестная княжна, и лучше бы никому о том сейчас не вспоминать, потому что неловко, неуютно, страшно и... больно? Да, и в самом деле больно. Что-то колет под нежным шёлковым муслином, под выписанным из Парижа корсетом и тончайшей батистовой сорочкой... Царапает не то память, не то сердце, не то душу, или вовсе самолюбие? Иначе с чего бы ты, Саша, рискнула бросить столь неосторожные слова? Не с того ли, что в одно мгновение увидела в подруге соперницу - и какую соперницу! Александра опустила глаза, словно бы в первый раз видя кольца, украшавшие её тонкие пальцы. Элен - милая, нежная, весёлая девушка, чей острый ум не раз удивлял и забавлял графиню Воронцову-Дашкову, чья смелость восхищала лощёную, выпестовавшую собственное положение светскую львицу с вечной радушной улыбкой на миловидном лице - и, как можно видеть, восхищала не только её. Она красавица, эта маленькая княжна: глаза, как омуты, и лоб, как у статуй Микеланджело, а руки-то, руки! Господи, для чего ты создал их, такие красивые, такие хрупкие, что даже ей, Саше, легко и умело управлявшейся с тончайшим шёлком и вышивавшей золотом и серебром, было порой страшно коснуться точёных рук Елены. Да, она красавица, а ты, Саша?..
Что за вздор! Уймись, уймись, Александра!
- Ах, как это мило, - быстрый, дерзкий взгляд на Володю, ещё один, мягкий, словно бы извиняющийся: "Простите, я не могу оставить эту реплику без внимания", - в сторону Елены. - Но, право слово, я не слишком строгая мать, чтобы удержать детей от покушения на ваш дар. Не буду отговаривать вас от этого щедрого жеста, Владимир Андреевич, но и слушать ваши стенания о том, как мои сорванцы обошлись с лисой, тоже не собираюсь.
Стоило Саше заговорить о детях, как перед глазами вновь встал образ Ирины, упрямо выдирающей из рыжего чучела клочки меха, и Илюши, оседлавшего несчастного зверя. Её разобрал смех, и потому утешения Элен, заговорившей об остающейся в доме компании, были выслушаны благосклонно. В конце концов, ничего не мешало ей поутру спросить разрешения у хозяина дома и наведаться в библиотеку, а после помучить фортепиано - пусть и не с таким мастерством, как тот, что играл на нём в эту минуту. Александра всегда говорила о собственной игре - "мучить инструмент", но кокетства в этих словах хватило бы на добрый десяток юных жеманниц. Сделав большие успехи в обучении, Сашенька Нарышкина забросила его после переезда в Россию: сначала фортепиано было не в порядке, после случились Володя и Иван Илларионович - в общем, ей было не до занятий музыкой. После рождения Ирины в дом Воронцовых-Дашковых вновь начали возить ноты, но хозяйка играла уже для собственного удовольствия, избегая повинности показывать своё мастерство в больших компаниях и отговариваясь желанием спеть. В большом доме на Английской набережной каждое утро звучали забавные пьески, легкомысленные польки и нежные вальсы, но бывало и так, что привыкшие к одной лишь ласке пальцы Александры Кирилловны вдруг резко и зло ударяли по клавишам, среди ночи выдирая из нутра ни в чём не повинного инструмента звуки больные и пугающие. Такие концерты продолжались от силы полчаса, но граф Воронцов-Дашков до самого утра ходил меж своим кабинетом и спальней, тяжело вздыхая и моля небеса, чтобы не заметить за завтраком заплаканных глаз жены. И, уходя на службу, всегда касался тёмных, зачёсанных на висках до зеркальной гладкости локонов Саши, извиняясь за то, что опять не сумел уберечь. Графиня кивала, а в доме воцарялись мир, спокойствие и благодать.
Вновь взглянув на своих собеседников, Александра мысленно поздравила себя с тем, что оказалась права, пусть и сарказма в этом поздравлении было куда больше, чем радости за свою проницательность. Впрочем, кому, как не ей, угадывать в лицах то, что тщательно прячут сердца и души?.. Что-то творилось между ними, между княжной Вяземской и князем Неверовским, между любимой подругой и мужчиной, в которого она, Саша, была почти влюблена. Вот только теперь её начал занимать уже совсем другой вопрос: а кто же всё-таки влюблён в Володю - Сашенька или Александра Кирилловна? Мысль эта требовала тишины и спокойствия, кои никак не могли быть достигнуты в оживлённому разговоре, а значит, обдумывание можно отложить на какое-то - совсем небольшое, правда - время. И, удовольствовавшись этим, графиня Воронцова-Дашкова по-детски подпёрла щёку рукой и с тихой полуулыбкой приготовилась играть роль, уготованную ей этим вечером - роль благодарной и бесконечно любящей актёров зрительницы.
Отредактировано Александра Воронцова (2013-08-11 13:21:09)