«Мой дядя самых честных правил» - совершенно не подходило к достопочтенному Павлу Павловичу, чья слащавая физия уже успела надоесть графу до чертиков за эти дни. Константин, несомненно, любил своего дядю, но предпочитал это делать на расстоянии и в очередной раз пытался не задаваться вопросом о том, каким ветром его снова занесло в деревню. Даже в годы беззаботной юности, для молодого графа были сущей пыткой дни пребывания в Константиново или дни, когда Павел Павлович гостил у них в Петербурге. Они были настолько похожи друг на друга характерами, что просто напросто не выносили друг друга. «Костя, он твой дядя. Будь с ним мягче, но не теряй бдительности» - так всегда говорил Василий Павлович после очередной размолвки сына и своего брата. Молодому графу, порой даже на расстоянии казалось, что старший из ныне живых Сумароковых что-то замышляет. А уж когда они находились в одном доме, то это ощущение и подавно не покидало графа.
В Петербурге он был наслышан о большой зимней охоте у Бутурлиных, но впрочем был не удивлен не получив приглашения. Он прекрасно знал, в каких отношениях хозяева Двугорского были с его дядей, всеми правдами и неправдами старающегося оттяпать у них часть земель. Это известие совпало аккурат с письмом Павла Павловича, приглашении в усадьбу, написанном так, что Константин, казалось, физически ощутил приторность фраз, подумав, что этот старый черт опять что-то замышляет. Рассмеявшись, он сжег письмо и благополучно забыл о нем, но не на долго, мысль о том, что можно стать свидетелем очередной презабавной аферы Сумарокова старшего не давала ему покоя. Уже вечером, после выигрыша в пару сотен, ему пришла идея пригласить в Константиново своего старинного друга - Дмитрия Уварова, еще одной персоне non grata в доме Бутурлиных, который скрасил бы его пребывание в Константиново.
Утром того дня, когда у их соседей была назначена охота, Константин и Дмитрий так же собрались на охоту, взяв с собой пару умных собак и оседлав лучших коней. Константину вновь не давало покоя то, что они собрались поохотиться с подачи Павла Павловича, явно задумавшего что-то недоброе против соседей. Сумароков не очень любил охоту. Гораздо большее удовольствие ему доставляла быстрая езда. Увлекшись погоней, мужчина не заметил, как потерял друга из вида. Замедлив своего серого донца, он поехал вперед, осматриваясь по сторонам и вскоре заметил вдалеке мелькнувшего всадника.
- Дмитрий! – крикнул он, замахав рукой, жестом призывая его к себе, но всадник все удалялся, -вот, шельма, без меня зверя решил загнать, - покачал головой Сумароков.
- Пошел! – приказал он своему Лелю, намереваясь догнать, как он тогда полагал, Уварова, совершенно не предполагая, чем это может обернуться.

Отредактировано Константин Сумароков (2013-08-14 12:57:17)

Холодное январское солнце слепило глаза, проникая сквозь черные скелеты деревьев и отражаясь от белоснежных сугробов. Но несмотря на это, Драгомир вглядывался в даль до боли в глазах.  Зная норов Грома, цыган боялся за седока.  Уже очень скоро Драгомир увидел вдали петляющую фигуру всадника и хотел пустить Яхонта еще быстрее, но услышав позади ржание обернулся.
- Ягори? Ты что здесь делаешь? – удивленно спросил он и снова обернулся, чтобы посмотреть туда, где еще минуту назад был всадник, но ничего не увидел. Цыган вновь посмотрел обеспокоенно на девушку и сказал:
- Надо ее догнать. Расшибется ведь, - с хмурым видом произнес Драгомир.
Ранее, в таборе, когда было сказано про барышню, оседлавшего его Грома, Драгомра начали грызть догадки. Прошло уже достаточно времени с Рождества, но в его голове всплыло воспоминание о француженке, готовой съесть глазами его скакуна. Как же она тогда обиделась! Он был готов поклясться, что эта своенравная девица затаила на него злобу. Но тогда он быстро об этом забыл, а сейчас он почему-то вспомнил именно тот случай, а не какой-то другой. Дальше, чаща сгущалась, а к югу был косогор, а в стороне Двугорского шла охота, откуда сейчас доносились охотничьи рожки и лай гончих. Никто не знал, куда взбредет в голову Грому понести своего седока. «Глупая вот глупая. Кто же просил-то» - с досадой думал он, подгоняя коня.
- Яхонт, постарайся же догнать их, - в голосе цыгана чувствовались и просьба и тревога. Цыган еле успевал уворачиваться от веток хлеставших со всех сторон.  Они так и норовили скинуть с седла любого всадника въехавших в их обитель. Будто лесные духи противились чужому присутствию и выставили надежных охранников.
- Вот они! – крикнул Драгомир Ягори, следовавшей за ним и так же уворачивающейся от веток. На протяжении этой гонки, цыган не раз предостерегал девушку перед встречающимися препятствиями. Гром и его всадница неслись впереди них не разбирая дороги и девушке приходилось нелегко. Подгоняя своего Яхонта, Драгомир сокращал дистанцию между ними, но все же был еще достаточно далеко. Случившееся после произошло настолько быстро, что цыган не успел понять, что произошло. Вдруг внезапно все остановилось. Гром стоял как вкопанный в стороне а на снегу лежала всадница.
- Вот этого я и боялся… - произнес он вслух, то, что вертелось у него на уме и стал приближаться к тому самому месту, где все произошло. Внезапно, с другой стороны чащи выехал всадник с парой борзых и, спешившись, подошел к девушке. Осмотрев ее, мужчина взял ее на руки. Кажется, он ее знал. Цыган остановил своего Яхонта в нескольких метрах от них и, спешившись, подбежал к мужчине и девушке.
- Она жива? – первое, что Драгомр спросил у чужого барина. Он редко видел того в этих лесах, да и вообще в этих местах. Кажется из Константиново они были. «Барышня из парка! Сердцем чуял, что не с проста, взяли именно Грома. Вот глупая. Говорил же» - подумал цыган, как только взглянул в лицо девушки, - куда Вы ее?

Городская, выскользнувшая следом за хозяином, стала свидетельницей мужского разговора. Кто посмел увести коня у цыгана – тот самонадеянный глупец.

- Я только успел на Ветерка вскочить, как вижу  она-то, барышня эта, уже в лес ускакала на всех парах, -   отчаянная барышня, - мысленно одобрила дерзкий поступок Ягори. И тут как молния ударила:
«А  знаете, французские маркизы могут ездить на лошади ничуть не хуже, а, возможно, даже и лучше цыганских юношей. И если бы мне предоставилась такая возможность, я с удовольствием доказала бы Вам это.» Рождество!   За чередой невероятных  событий воспоминания о произошедшем разговоре порядком потускнели.  Сейчас же услышав  что Грома увела барышня воспоминания заиграли новыми красками.  Жаннет! Тогда она тоже отправляется на поиски. Вот только подождет  для верности пока Драгомир уедет, а сама следом рванет. Она и лошадку присмотрела уже. Вон стоит привязанная к дереву. Ягори не была лихой наездницей, предпочитая передвигаться на своих двоих, да и нужды в том у городской  не было. Дождавшись, когда  Морозова след простыл, она отвязала беспризорную лошадку и отправилась следом. Страху то натерпелась пока по лесу ехала. Вокруг сугробы с нее ростом и деревья великаны.  Вперед ехать страшно – назад боязно. И что не выбери, все равно, от Литы влетит.
Гадая как же ей поступить дальше она не заметила, что нагнала Драгомира
- Ягори? Ты что здесь делаешь?  - услышала она знакомый голос. Пожалуй, никогда еще она не была  рада встречи с цыганом как сейчас.
- Грома ищу! – заважничала бедовая, словно всю свою жизнь только и делала, что искала в лесах  краденых лошадей и юных барышень.
- Надо ее догнать. Расшибется ведь
-Угу  - девушка сильнее натянула поводья, на всякий случай, творя про себя молитву. Береженного Бог бережет.
Сколько времени длилась гонка, она не знала, но ей казалась, что прошла целая вечность, прежде чем вдалеке появилась фигура всадника.
- Вот они! - крикнул ей Драгомир подгоняя своего Яхонта, расстояние между ним и всадницей  быстро сокращалось. Но предупредить беду не удалось. Всадница вылетела из седла.
Жаннет! – девичий голос огласил округу. Соскочив с лошади, она опрометью бросилась к месту  трагедии. Добежав  до места Ягори, увидела, как над барышней склонился какой-то барин и поднял ее на руки. – Стойте! – крикнула она неизвестному - Вы откуда? Куда вы несете мою подругу?– пережитые страхи пробудили  обычно дремлющую подозрительность.  Неизвестного барина она сочла подозрительным типом. Со всеми не подозрительными она знакома, а этого первый раз видит. Точно подозрительный! Маркиза пошевелилась и открыла глаза. Все внимание цыганки теперь было обращено на нее. – Жива! Жива! - радостно воскликнула Ягори.
- Ягори, откуда ты здесь? –слабым шепотом поинтересовалась Жаннет
-Погостить приехала. Мне столько надо тебе рассказать!

Маркиза, не слушая ответа и задав еще пару вопросов, снова впала в забытьи.
Жаннет, Жаннет, миленькая очнись! Только не умирай! – приговаривала цыганка, поглаживая ту по руке - Сделайте же что-нибудь! - глядя на мужчин отчаянно взмолилась черноокая.

В этом барине было все, что он в них так не любил. Высокомерие и заносчивость. Это Драгомир видел по тому, как тот смотрел на него, словно цыган и вовсе то человеком не был, а так, мошкой. Вот воистину говорят, не смотри на цыгана косо и он на тебя прямо посмотрит. «Какое мне дело?»  Драгомир был возмущен. Отрезать бы этому барину язык, чтобы не мог им никого оскорблять. Но цыган все же взял себя в руки. Не та ситуация, чтобы можно было давать волю внутреннему огню, что тек по жилам. В старых преданиях говорится, что у кузнецов по венам течет металл и огонь. Правда ли это? Не важно. А важно сейчас в то, что эту неразумную барыньку нужно доставить домой. Но до Двугорского близко.. Ближе всего отнести ее в табор к Лите. «Может и дурь из нее заодно выбьет» - подумал цыган.
- Да поди до вашего то поместья шагать не перешагать, лучше к нам в табор. Лита ее мигом подымет на ноги, - озвучил он свою мысль.
«Это Константиновский барин что-ли?» - подумал он, перебрав в умнее всех соседей. Не любил он старого константиновского барина, а этого молодого он и не знал, но он тоже ему не нравился. А еще больше ему не нравилось, как он смотрел на Ягори.
Когда Жаннет очнулась и он встретился с ней взглядом, то прочитал в нем испуг. Конечно же он был зол на нее. Зол на то, что она его не послушалась и чуть было не расшиблась. Там у шатра он готов был свернуть шею тому, кто украл его Грома, но дорога и ее финал смягчили сердце цыгана. Для девушки это будет уроком. Очень часто они полезны. Всякое слово, что не преподаст жизнь, канет в пучину времени.
Ягори сразу же бросилась к маркизе. Видать и вправду была привязана к этой взбалмошной барыньке.
- Да подожди ты, красавица. Успеешь барышне погадать, - отрезал граф. У Драгомира сжались кулаки и он зло посмотрел на Сумарокова.
- Не смейте с ней так говорить! Цыгане не только гадают да песни поют, но и сопереживать могут. Вы поди и не знали? – зло бросил Драгомир, становясь рядом с Ягори, желая защитить ее от этого барина. Разубеждать в том, что Гром  не бутурлинский, Драгомир не стал. И тут Жаннет снова провалилась в забытьи, а Ягори испугалась так, что начала причитать. Цыган обнял рукой ее за плечи, а тем временем Константин начал кричать на девушку.
- Не кричите на нее! У всех людей кровь красная, а кость белая,  – сквозь зубы произнес Морозов, в очередной раз, подавляя в себе желание, отходить наглого барина как того следовало бы.
- Возьми Грома под уздцы. Тебя он знает и не тронет. А с маркизой все будет хорошо, - успокаивал Ягори цыган.
- Быстрее не окажется, если вы будете упрямиться! – резко ответил Константину цыган, - До табора ближе, чем до вашего имения, а цыганский закон велит всех принимать.

О! сколько было гордости в этих людях не имевших ничего и, пожалуй, гордость то и была единственным их богатством. Конечно, он не озвучил это вслух, не желая конфликта. Все таки у него на руках была девушка без сознания, а в его душе очень не кстати проснулись благородные чувства. Он вспоминал все что слышал о таборе и все что видел сам. В Константиново он был редкий гость ,да и старшее поколение Сумароковых предпочитало не иметь ничего общего с этим людом, в отличие от Бутурлиных. Поговаривали, что дед их, или прадед, шут его знает, был страстно влюблен в одну цыганку и не желал отпускать ее далеко. Он осыпал ее золотом и драгоценностями, а ей все равно был мил шатер звездного неба, ковры из шелковистой травы или бархатистого мха и шубы сотканные из всех видов ветра, что существую на белом свете. Так говорили люди, но граф им не особенно то верил, но почему-то сейчас вспомнил именно эту историю*. Ее ему рассказал дядюшка, многозначительно шевеля бровями, активно жестикулируя и куда-то показывая глазами. «Тому ,что говорит Павел, нужно верить через раз, а еще лучше через два, - говорил его отец, когда был жив, - а если ты умен, то не будешь верить ему вообще» Сам старый граф Сумароков, будучи другом отца Дениса (я ничего не перпутал? Так ведь договаривались?) отрицал все эти гадкие слухи.
Он смотрел на цыгана и видел кипучую злость в его глазах, а в глазах молодой и красивой цыганки читался укор. Ни на один словесный выпад цыгана и цыганки Сумароков ни дал ответа, а когда слова иссякли, граф с неким раздражением холодно ответил:
- Веди, коли знахарка ваша помочь ей сможет. 
Но мимо него не могло проскользнуть то, как мужчина вступился за цыганку. Константин даже мысленно пожал ему руку.
Вокруг отовсюду доносились звуки рогов, гона и выстрелов. Охота была в самом разгаре и граф уже прикидывал реакцию хозяев Двугорского, когда те поймут, что Сумароков со своей сворой травит из-под них. Костя даже представил абсолютно невинное лицо Павла Павловича и его вечное «Виноват-с. Не знал», сказанное с таким честным видом, что сомнений почти не оставалось. Константин очень аккуратно нес свою ценную ношу, стараясь не навредить девушке. 
Он не считал, сколько они шли до табора, но дорога ему показалась почти вечной. Когда показались шатры вперемешку с домами, граф облегченно вздохнул. Друг Ягори (как звали цыгана он до сих пор не знал) повел их к самому крайнему дому. Бревенчатый сруб оказался несколько лучше, чем представлял себе граф. Едва ступив в сени, мужчину окутали пледом самые разнообразные запахи. За сенями виднелась дверь в клеть, кажется, там были еще какие-то помещения, назначения которых он не очень хорошо представлял. Двери в доме были непривычно низки и Сумароков даже ударился головой о притолоку, входя в жилую часть дома. «Точно логово ведьмы, - подумал он, осматриваясь, - где же их бабка то, которую так хвалили? Надеюсь ее не разбил ревматизм»
- Здравствуй, - он повернул голову в ту сторону, где заметил пестрые одежды и слова застряли у него в горле. Вместо ожидаемой старой ведьмы, в доме суетилась красивая статная цыганка с глазами как ночь. «Наверное, дочь или внучка», - подумал Костя, сделав над собой усилие и оторвав взгляд от точеной фигуры красавицы. Драгомир уже что-то говорил цыганке на своем наречии.
- Барышня с коня упала. Сказали, Лита может помочь, поскольку до доктора далеко. Пусть поможет, а я щедро отблагодарю, - немного более резко сказал он, нежели хотел, обращаясь к красивой цыганке. Как-то неловко он чувствовал себя перед этими глазами, - где она? Он до сих пор не хотел верить, что колдунья, как он уже назвал ее для себя, может быть намного моложе, чем столетний дуб, за южным флигелем.

*С Денисом байка согласована и является байкой и ничем больше. Успел ли ее растрепать дядюшка за пределы поместья, решайте сами.

Отредактировано Константин Сумароков (2013-09-19 00:21:44)

Когда брат встал из-за стола и, степенно поблагодарив, вышел из дома, Лита только кивнула и плеснула в опустевшие за время разговора кружки ещё отвара. Душица, смородиновый лист да веточка мяты – вот и весь немудрёный чай, а на вкус лучше всякого барского вина. Конечно, Морозовой не доводилось пробовать барских вин, но убедить её в обратном было невозможно. Чуть погодя на улицу выскочила и Ягори, оставив подругу сосредоточенно сворачивать из блестящего конфетного фантика какую-то фигурку. Единственной слабостью шувани были сладости: пареная репа, мёд, варенья, колотый сахар и даже конфеты, которые отец и Мирек привозили всякий раз, когда по делам уезжали из табора. Вот и после Рождества Драгомир привёз фунт вкуснейших конфет, сопроводив гостинец обычной шуткой про несвойственную её возрасту и положению любовь к сладкому. Лита со смехом отмахивалась от замечаний и старательно растягивала удовольствие, стараясь есть конфеты реже и медленнее, но они всегда кончались слишком быстро и неожиданно.
Очнувшись от раздумий, девушка покрутила в пальцах бумагу, смятую в подобие женской фигурки, и рывком поднялась на ноги. Времени было мало. Беда ходила рядом, по-волчьи показывая клыки и глухо рыча, вспарывала мягкие животы, ломала белые шеи, жаркой кровью метила чистый снег и спящие деревья, но туда, где была шувани, не шла. Крепко было заклятье, землёй, огнём и ветром креплёное, крепка семья Морозовых, оттого и бежала всякая Божья тварь от лиха на землю табора. В самом деле, где ещё искать спасения, пусть и не знаешь дороги? К нему разные тропы вели, под силу ли угадать, на какую из них сам ступил, а какую - судьба под ноги подвела. Уверенность в том, что вот-вот случится что-то дурное, крепла с каждым мгновением, и Лита, спешно убрав со стола, вновь разложила перед собой травы, чутко вслушиваясь в каждый звук, долетавший с улицы. В докрасна раскалённом чугунном котелке кипела наговоренная вода, и, ощупью нашарив нужные веточки, цыганка не глядя бросила их в бурлящий белый ключ. Осталось только лавку в горнице застелить мягким, а там и гостей встречать пора... В том, что гостей будет много, шувани не сомневалась.
На крыльце зашумели, и Лита не могла сдержать вспышки самолюбивой радости: верно всё, в который раз.
- Здравствуй.
В дом все ввалились разом, но девушка словно к месту приросла, во все глаза глядя не на порядком подмокший комок ткани и меха, в котором угадывалась причина её беспокойства, а на чужака, внёсшего барыньку в щегольских сапожках да так и застывшего у дверей, словно позабыв о своей ноше. Мирек заговорил, взяв сестру за руки, как делал всегда, когда случалось ему что-то ей втолковывать в неспокойную минуту, а Лита не понимала ни слова из его сбивчивой, тревожной речи. Ягори топнула ножкой, стряхивая подтаявший в тепле снег, и чары развеялись. Ох, спасибо тебе, чаёри...
- Научу, не сомневайся, - шувани кивнула. - А этот кто такой будет?
Этот оказался не кем-нибудь, а константиновским барином, и губы мгновенно сжались в тонкую нить. Немирье Бутурлиных с Сумароковыми было дело старое и известное всем в округе. Старый хрыч Сумароков немало Денису Алексеевичу крови попортил, Лита до сих пор помнила белое от бешенства лицо графа, помнила отголоски его гнева, заставлявшие волноваться и злиться на подлеца едва ли не с той же силой, что и сам Бутурлин. Другие бы на её месте давно и думать забыли бы о том, что баре между собой не поделили, но ей-то Бутурлины были друзья, какие только могли быть из благородных друзья злой на язык и сердце цыганке. А Денис Алексеевич и вовсе как с равной говорил, без всех этих дурацких ужимок да непонятных словечек, но тепло и просто, и невзлюбить никогда в жизни не виденных Сумароковых оказалось легче лёгкого. Драгомир всех благородных недолюбливает, а она - двоих всего: стал бы старый хрыч без ведома хозяина непотребство творить? Нет, не стал бы, значит, и о молодом барине ей не с чего хорошо думать. Его безмолвное изумление сладким холодком лизнуло шею: верно, думал каргу старую увидеть. Сладко, ох, до чего же сладко! Что в этом взгляде было: восторг, страх, непонимание, неверие, смущение? Слишком много всего, что не вмиг разгадаешь, не сразу поймёшь, что не один день самолюбие греть будет. И пусть греет, но не сейчас, сперва дело надо сделать.
Девушка на руках графа Сумарокова - серая, безвольно обмякшая, чуть слышно дышащая - ушла далеко, в синие сумерки между сном и явью, жизнью и смертью. Синие сумерки - в них шувани была что кошка, видевшая ясно там, где прочие слепли, обманутые тенями и страхами. Бывали страхи смешные, а бывали такие, что и в час петушиного крика могли задушить несчастного, как было бы с той девочкой, сестрой красивого барина, не повстречайся они однажды друг с другом. На виске незнакомки была царапинка, маленькая, переставшая кровоточить, и Лита закусила губу: не просто с коня упала, а головой ударилась. Вскинула голову, вновь встречаясь взглядом с графом, и тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли.
- В горницу, - велела шувани голосом, которым вмиг пресекала всякую ссору и прекращала кабацкие драки. - Мирек, снега набери.
Цыганка посторонилась, пропуская константиновского барина, чуть задев его рукавом, и обернулась к Ягори. Хотела было сказать что-то, но, покачав головой, подхватила со стола нож и ступку с растёртым в мелкую пыль жадобником. Ничего сложного, зашиблась барынька, позвать её да и дело с концом, там и без неё, Литы, справились бы, только подтолкнуть немного, на нужную дорожку вывести. Благородная на поверку оказалась совсем девочкой, одних лет с Ягори, но лицом и душой совсем нежными и беззащитными, будто диковинный цветок под стеклянным колпаком, от всякого ветра оберегаемый. Волосы растрепались, тонкая прядка прилипла к мокрому лбу, полушубок небрежно валялся под лавкой. Шувани свернула его в ком, подложила под ноги барышне и взялась за нож. Барынька не обрадуется, когда увидит, что всю одёжку на лоскутки разрезали, но спрашивать её никто не собирался. Тугой лиф одним махом распался на две половинки, под лезвием противно заскрипело, и Лита мрачно цокнула языком: поди угадай, какой дряни да в какой из швов в этих корсетах понапихано. После мгновенной заминки освободив девушку от корсета, шувани с облегчением заметила, как дыхание сделалось глубже и ровнее. Звякнуло ведро со снегом, и на лоб девочки лёг сначала платок, а поверх него - пригоршня снега. Морозова не видела тех, кто взялся ей помогать. Звать было делом тонким, хоть и привычным: нельзя человека со всей силы выдёргивать, и слишком беречь тоже не стоит, медлить в таких случаях не годится. Цыганка коснулась прохладной щеки - где же ты, девочка? Иди ко мне, не обижу ничем, помогу, выведу. Вернись, яхонтовая, всё в порядке, не надо бояться - чувствуя, как под резко пахнущими жадобником пальцами теплеет младенчески мягкая кожа.

Жадобник - одно из названий тимьяна.

Отредактировано Лита (2013-09-24 09:08:50)

Молодой барин, вняв словам цыган, все-таки решился доставить свою драгоценную ношу в табор.  А  Морозов был удостоен восхищенного взгляда Туманской, за то, что помог несговорчивому барину  принять верное решение. « Как ловко он…» мысленно рассыпаться в хвалебных эпитетах не получилось, не было времени, да и сам источник оных прервал так и не обрушившийся поток хвалебных речей вертевшихся где-то на самом кончике языка. Предложение ехать верхом, было встречено с пониманием и одобрением. Утопать в сугробах не хотелось. Драгомир шел, впереди ведя под уздцы самых быстроногих коней в таборе: Грома и Яхонта. Городская ехала верхом следом за красивым цыганом, мурлыча себе под нос какую-то цыганскую песню. Петь для нее было также естественно, как дышать, а песня была единственным средством для выражения самых различных чувств теснящихся в груди. Вот  и теперь за  струящейся мелодией скрывалось волнение девушки.
Ну, вот и табор! Она  кинула сочувственный взгляд на Жаннет. « Лита, тебя обязательно спасет!»   Она видела удивленное лицо  графа, когда вместо  древней старухи перед ним предстала  цыганская красавица. «То – то же!» беззлобно подумала она, пока Драгомир рассказывал сестре, что произошло, Ягори стряхнула налипшей снег и юркнула в горницу. Маркизу одну она не оставит. А затем началось таинство, таинство помогло, не подававшая признаков жизни маркиза де ле Шенье глубоко вздохнула и открыла глаза.

Ягори... Я так по тебе скучала... Будешь теперь рядом, хорошо? – заметив цыганку, спросила Жаннет.
Та в ответ быстро закивала, выражая готовность быть рядом.
- Хорошо, хорошо, хорошо! Слава Богу ты жива!