По сохранившимся письменным свидетельствам первой трети XIX века порой трудно понять, чем болели и как лечились пушкинские современники: названия их болезней и, главное, их основные представления о медицине слишком отличаются от ныне существующих.
Во все эпохи существуют "модные" медицинские темы, в какой-то степени свидетельствующие об общем уровне науки и просвещённости общества. В начале XIX века одной из таких тем была "мнимая смерть", всерьёз волновавшая умы. В газетах и журналах постоянно публиковались страшные истории о погребении заживо людей, находившихся в глубоком обмороке или летаргическом сне. Беспокойство, связанное с этой темой, имело реальные основания: большинство врачей того времени затруднялись точно определить время смерти, придерживаясь мнения, что действительная смерть часто наступает лишь через некоторое время после смерти мнимой, т.е. состояния, при котором человек не проявляет никаких признаков жизни. В книжках и брошюрах, издаваемых под эгидой Медицинского совета для широкой публики, настоятельно рекомендовалось не предавать тело погребению ранее чем через трое суток независимо от причин смерти.
Другой занимающей медицинское общество проблемой был так называемый животный магнетизм. Теорию животного магнетизма, связанную с именем малоизвестного австрийского врача А.Ф.Месмера (1734-1815), затем развили его ученики и последователи. Научные основы этой теории весьма туманны: здесь оказались смешаны имевшиеся тогда сведения об электричестве и убеждение, что на тело человека напрямую влияют небесные тела посредством некой невидимой и неосязаемой жидкости. Считалось, что эта жидкость может создавать в теле человека явления, подобные магнитным, которые якобы обладают целебным действием. "Магнетизеры" утверждали, что чувствуют в себе магнетическую силу, позволяющую им излечивать самые разные болезни. Случаи чудесных исцелений, о которых много говорили в обществе, объяснялись, скорее всего, силой внушения. Некоторые магнетизеры, видимо, воздействовали на пациентов и посредством гипноза: очевидца сеансов магнетизма рассказали, что пациенты засыпали, но в то же время подчинялись командам "магнетизера". В пушкинское время ещё не существовало учения о внушении и гипнозе; отдельные врачи догадывались о природе этих явлений, но не могли опровергнуть идеи магнетизма. Между тем увлечение им приняло такой повальный характер, что стало вызывать беспокойство властей. В 1816 г. правительство вынесло постановление, разрешающее проводить сеансы магнетизма только врачам и только под контролем Медицинского совета - с ведома полиции. Полемика вокруг магнетизма с новой силой возобновилась в начале 1825 г., в неё вынужден был вмешаться император Александр I.
[...]
Несмотря на все предписания властей, не иссякал и поток самозваных целителей, пользовавших больных без всякого врачебного контроля. В начале 1830-х гг. в петербургском обществе пользовалась некая А.Турчанинова, будто бы лечившая силой магнетизма даже горбатых и коротконогих. Известно, что к её помощи обращались культурные и образованные люди, например генерал Н.Н.Раевский.
Одним из медицинских предрассудков того времени было убеждение в чудодейственной силе кавказских минеральных вод, господствовавшее и среди врачей, и среди обывателей. [...] Большинство врачей верили, что "воды" оказывают благотворительное воздействие на всех без исключения больных. Как правило, пациенты пользовались горячими источниками без всякого разбору, что вряд ли было им полезно. Но увлечение этим способом лечения не ослабевало, поездки "на воды" сделались модными среди светского общества. [...]
Некоторые медицинские проблемы, вызывавшие горячий интерес у пушкинских современников, обсуждаются и по сей день. В 1810 г. вышла книга основоположника гомеопатии Самуэля Ганнемана: новое медицинское учение быстро завоевало популярность, в том числе и в России. На страницах печати развернулась горячая полемика между сторонниками и противниками гомеопатии. В 1832 году Медицинский совет Министерства внутренних дел высказался решительно против гомеопатии. В медицинской практике, однако, гомеопатические методы продолжали применяться, а уже в 1833 г. в Петербурге открылась первая в России гомеопатическая аптека.
Разумеется, не все петербуржцы интересовались научными медицинскими проблемами, но рано или поздно всем приходится сталкиваться с ними на практике.
Страшная эпидемия холеры 1830-1831 гг. выявила все слабые стороны медицины: в то время как болезнь косила людей (была поражена 31 губерния, только в Москве и Московской губернии переболело 8798 и умерло 4846 человек), врачи яростно спорили о причинах болезни, путях передачи инфекции и способах лечения. Центральная комиссия по борьбе с холерой и созданный при ней Временный медицинский совет из числа самых авторитетных врачей делали всё возможное для спасения людей, но непонимание природы болезни и источника инфекции сводило на нет их усилия. По аналогии с чумой распространение холеры пытались остановить карантинами, срок пребывания в которых (14 дней) устанавливался совершенно произвольно. Бесполезным было и широко применявшееся окуривание людей и вещей. Газеты публиковали массу статей и "наставлений" для населения, полных противоречивых и подчас абсолютно недостоверных рекомендаций. К счастью, большинство врачей благоразумно советовали применять простые и безопасные средства: обильное питьё, строжайшая диета, опий в качестве успокаивающего и обезболивающего средства, изоляция больного. Из дезинфицирующих средств тогда только начинали использовать хлор, поэтому всем настойчиво рекомендовалось мыть руки хлорным раствором, а за неимением его - уксусом. Против рвоты использовались вещества с резким запахом: камфара и мускус. Вместе с тем часто встречались такие рекомендации: одеваться теплее, пить мяту, прикладывать к области желудка и печени шпанские мушки, давать слабительное, использовать как лекарство золу из печи или извёстку со стен. Многие верили, что "холера неприлипчива", потому что она "находится в воздухе".
"...Излишне было бы говорить обо всех средствах, употребляемых в разное время для успокоения припадков холеры: в ней так же, как и в других, грозящих близкою опасностию болезнях, врач иногда охотнее следует какому-то побуждению человечества, отовсюду извлекающего средства. нежели строгим правилам терапевтики", - философически рассуждала "Северная пчела" (1830. №110, 10 сент.) Возможно, что в этих рассуждениях была доля истины: умные и опытные врачи, не умея вылечить болезнь радикально, всё же интуитивно находили способы помогать больным холерой. Но в целом бессилие медицины перед страшной болезнью было очевидным, поэтому неудивительно, что общество охватывала паника, а простой народ учинял "холерные бунты". Правительственные газеты настойчиво советовали гражданам не предаваться страху и унынию, а сохранять спокойствие и весёлость.
Одним из наиболее распространённых заболеваний являлась "горячка". Судя по медицинской и художественной литературе первой трети XIX века, горячкой тогда называли самые разные острые заболевания. Энциклопедический лексикон определяет горячку как "болезненное состояние, когда человек несколько дней сряду имеет изнеможение, жар во всём теле, пуль ускоренный, жажду...". Причины болезни объясняются более чем туманно: "Горячка может случится у каждого человека или от болезнетворных причин, в его теле существующих, или от причин, извне на него действующих". Среди таковых причин назывались и простуда, и контакты с больными, и воспаление внутренних органов, и нервное потрясение, и даже "сильное и продолжительное напряжение ума". Само название болезни говорит о том, что главным её признаком считался жар. Различались собственно горячка и лихорадка. Горячки бывали простудные, желудочные, ревматические, нервные, гнилые. Нервную горячку часто называли "тифусом". Судя по тому, что она носила эпидемический характер, речь шла о каком-то заразном заболевании, а не о нервном расстройстве. Впрочем, та же горячка считалась и последствием нервного потрясения. Термин "белая горячка" имел тогда иной, нежели сегодня, смысл. Современная медицина считает белую горячку психозом, возникающим исключительно на почве тяжёлого алкоголизма. Близкие по смыслу определения этой болезни появляются в медицинской литературе лишь в 1830-е гг. В быту белой горячкой считалось сравнительно лёгкое заболевание: недолгое помрачение рассудка на почве нервного потрясения. Именно это имеет в виду Пушкин, сообщая в письме к жене 4 мая 1836 г. о девушке, потерявшей рассудок: "Свадьба сестры совершенно её помутила. Она убежала к Троице. Её насилу поймали и увезли. Мне очень жаль её. Надеются, что у неё белая горячка, но вряд ли".
Врачи, очевидно, различали горячки по характеру проявления и течения болезни. Но по художественной литературе и мемуарам трудно понять, какая горячка "открылась" у героини пушкинской "Метели", что явилось причиной смерти Д.Веневитинова, заболевшего "нервической горячкой", или А.Дельвига, не справившегося с "гнилой горячкой". [...] Смутное представление о природе болезни определяло и способы её лечения. В Энциклопедическом лексиконе рекомендуются разумные, но очень осторожные средства: обильное кисловатое питьё, лёгкая пища, содержание больного в чистоте и покое.
Лучше других областей медицины в России была развита хирургия: бесконечные войны, которые вела страна в первой трети XIX в., дуэли, просто несчастные случаи предоставляли хирургам огромную практику.
В начале XIX века диагноз "аневризма" ставился неоправданно часто, возможно, в ряде случаев так называли варикозное расширение вен - заболевание широко распространённое, но, как правило, не опасное (в современной медицине аневризмой называют патологическое расширение просвета артерии, проявляющееся выпячиванием её стенки. Как правило, аневризма образуется в результате хронического воспалительного процесса, атеросклеротических изменений сосудов или травмы). В пушкинскую эпоху аневризма считалась очень опасным заболеванием, требующим хирургического вмешательства, но операции на сосудах выполнялись лишь в лучших университетских клиниках единичными хирургами. Более половины подобных операций приводили к смерти больного. Удачные же являлись почти сенсацией: сообщения о них публиковались не только в медицинских журналах, но и в газетах.
[...] Пуля, пущенная Дантесом, пройдя ниже почки, ударилась о крыло правой подвздошной кости, скользнула по её внутренней стороне, отщепляя мелкие осколки, и, раздробив кости крестца, прочно засела в нём. Для того, чтобы вытащить пулю, хирурги того времени делали так называемое зондирование, иногда часами копаясь в ране с помощью специальных пулеискателей (род пинцетов или зажимов). Учитывая, что тогда не было возможностей для дезинфекции и обезболивания, можно вообразить, как опасны и мучительны для больного были подобные манипуляции. Н.Ф.Арендт сразу понял, что рана поэта смертельна, и отменил зондирование, сделав самые простые назначения, призванные уменьшить внутреннее кровотечение: покой, холод на живот и холодное питьё. Затем, в соответствии с медицинской практикой тех лет, Пушкину назначили "промывательное" - мучительное и совершенно бесполезное средство для человека с таким ранением. Для облегчения страшных болей ему давали только опий. Эти меры, конечно, не могли препятствовать развитию перитонита (воспаления кишечника), явившегося причиной смерти. Впоследствии историки не раз упрекали Арендта в том, что он отказался от операции, заняв, в сущности, выжидательную позицию. Однако подобная операция могла бы стать успешной лишь через несколько десятилетий после смерти Пушкина. Для этого медицина должна была освоить как минимум переливание крови, наркоз и научиться бороться с раневой инфекцией. Недаром хирурги первой половины XIX века, часто успешно справляясь с ампутацией конечностей и даже трепанацией черепа, не брались за операции на органах брюшной полости. Даже грыжесечение считалось труднейшей и опаснейшей операцией, чреватой гибелью больного.
Одним из распространённых в то время недугов - сплин или хандра. Медики слово "хандра" не употребляли в их диагнозах использовался термин "ипохондрия". В современном понимании ипохондрия  - это "мнительность, чрезмерный страх за своё здоровье, наклонность приписывать себе болезни, которых нет". В пушкинское время в понятие "ипохондрия" включался более широкий спектр болезненных состояний, в том числе, видимо и те, которые сегодня называются депрессией, неврозом и т.д. Она определялась как "продолжительная у мущин болезнь с многоразличными обманами чувствований и расстройством всех отправлений, не наблюдающая никакой определённой формы, почему врачи дали ей имя Протея болезней". В художественной литературе "хандра", "сплин" - не болезнь, а настроение, душевное состояние. Врачи же понимали, что беспричинная тоска, угрюмость, раздражительность могут свидетельствовать не о характере человека, а о нервном или психическом расстройстве. Психотропных препаратов тогда не существовало, и таким больным прописывали обычно те же "воды" или длительные путешествия. Смена впечатлений и привычного образа жизни иногда в самом деле помогала.
И.И.Пушкарев в своём описании Санкт-Петербурга называет это заболевание в числе тех, что особенно часто встречаются именно в этом городе, потому что большая часть его жителей провела детство и юность в других местах и тоскует по родине. Г.Л.Аттенгофер же уверял: "Весьма многих знал я в южных странах самыми весёлыми людьми, сделавшимися здесь сильными ипохондриками. Я даже некоторых знаю, кои, находясь в городе, становятся сущими человеконенавистниками, а переехав за несколько отсюда верст в свою деревню, бывают опять веселы, бодры и шутливы...". Возможно, впрочем, дело было не только в атмосфере столичной жизни, но и в столичной моде; тот же автор замечает: в свете модно слыть ипохондриком.
Перед крайней формой психического расстройства - безумием медицина того времени была практически бессильна. В медицинских трудах содержались сложные, но нечёткие классификации и предлагались ещё очень наивные объяснения причин этих болезней и способов их лечения. Большинство врачей сходилось на том, что безумие поражает людей внезапно по причине сильных душевных потрясений. Одной из наиболее частых причин болезни считалась несчастная любовь. Нередкие в художественной литературе и мемуарах того времени выражения типа "сошёл с ума от любви" имели не метафорический, а вполне конкретный смысл. В качестве лечения больным мужчинам рекомендовалась физическая близость с женщиной. [...] Существовали значительно более суровые и столь же бесполезные методы лечения. Например, больным лили на голову холодную воду; таким способом "лечили" несчастного Поприщина - героя "Записок сумасшедшего" Гоголя. Вообще содержание душевнобольных походило скорее на тюремное заключение: решётки на окнах, оковы, цепи. Гуманные идеи западных врачей (Ф.Пинеля и Ж.Эскироля), протестовавших против жестокого обращения с умалишёнными, медленно пробивали себе дорогу в России. заметно выделялась в лучшую сторону лишь знаменитая Обуховская больница.
Отсутствие у медиков ясности относительно природы и причин душевных болезней давало возможность властям прибегать к специфическим полицейским мерам: неугодного человека просто объявляли сумасшедшим. История Я.П.Чаадаева - самый известный, но далеко не единственный пример подобной расправы.
Встречающееся в литературе выражение "любострастная болезнь" обозначала сифилис или гонорею (их тогда ещё плохо различали). Отношение пушкинских современников к этим заболеваниям было достаточно легкомысленным; их не стыдились и не особо опасались. Даже обезображивающие лицо человека следы сифилиса не вызывали брезгливости, а служили поводом для шуток. Надёжным средством лечения врачи считали препараты ртути, "меркурия".
Некоторые болезни были традиционно закреплены за разными сословиями. Бедняки, которые плохо питались и жили часто в антисанитарных условиях, страдали от цинги и глистов. Богачи же от отсутствия физической нагрузки и чрезмерного чревоугодия мучились геморроем. Болезнью богатых считался, возможно без достаточных оснований, апоплексический удар. Так называли острое нарушение мозгового кровообращения, или инсульт. Против этого тяжёлого заболевания медицина первой половины XIX века была практически бессильна. Врачи применяли разумные, но конечно, совершенно недостаточные средства лечения: кровопускание, пиявки, мочегонные - другого способа снизить артериальное давление не существовало. Апоплексический удар, или просто "удар", часто упоминается в литературе - это несчастье настигало многих людей того времени. "Нигде так часто не слышно, как здесь, что люди на улице, за работою, за обедом или в приятельском кругу нечаянно умерли от удара", - свидетельствует Аттенгофер. Видимо, меньшую угрозу представлял тогда разрыв сердца (инфаркт миокарда), ставший бичом последующих поколений.
Наконец, все жители Петербурга, независимо от возраста и социального положения, часто простужались в суровом и неустойчивом климате своего города. В начале XIX века в Россию проникает инфлюэнца (сегодня называемая гриппом). Лечили её тогда как обычную простуду: рекомендовали пить настои бузины, шалфея, мать-и-мачехи с анисом или простой сбитень. Типичной петербургской болезнью был ревматизм (т.е. ревматоидный артрит - примечание А.В.): климат способствовал распространению этой болезни.
Весной и летом в городе было очень пыльно, из-за чего многие жители страдали от "воспаления глаз"; видимо, это понятие включало в себя и аллергические реакции, и конъюнктивиты. Вредили зрению и чтение или работа при свечах в тёмные осенние и зимние вечера: "...близоруких бывает здесь множество, даже вошло в моду быть близоруким: по крайней мере таковым казаться" (Аттенгофер). Мода модой, а очки в самом деле требовались многим, при этом качество их часто оставляло желать лучшего. Оптик Шедель, рекламируя в 1822 г. в "Санкт-Петербургских ведомостях" свою продукцию, уверял, что большая часть очков, продаваемых здесь публике, никуда не годится.
Детская смертность в столице была катастрофически высока: по среднестатистическим данным, из 100 петербургских мальчиков до пяти лет доживал 71 ребёнок, из 100 девочек - 55. Детские болезни: корь, скарлатина, краснуха, коклюш, - не слишком опасные сегодня, тогда нередко приводили к смерти ребёнка. Смутно представляя себе пути передачи инфекции, врачи и родители не умели изолировать больного, и дети заражались один от другого. Таким же образом происходило заражение и столь тяжёлой и распространённой в сыром, холодном Петербурге болезни как туберкулёз, или, в терминологии того времени, чахотка. Возбудитель туберкулёза и лекарственные препараты против этого заболевания были ещё неизвестны; больным рекомендовалось обычно переехать на время в тёплый климат, что спасало, конечно, далеко не всех. Разновидностью чахотки считалась такая необычайная распространённая в то время детская болезнь, как золотуха. Эта тяжёлая болезнь поражала прежде всего кожу: она покрывалась долго не заживающими язвами, после которых оставались рубцы. (Выражение "золотушный ребёнок", очевидно подразумевает ребёнка с такими внешними следами болезни.) Часто затрагивалось среднее ухо, отчего люди, перенесшие в детстве золотуху, плохо слышали. В тяжёлых случаях болезнь поражала слизистые, лимфатические узлы, кости и суставы. Золотуха могла привести и к смерти ребёнка, но после 15 лет болезнь, как правило, отступала. Причины болезни медики представляли себе не совсем ясно; искали их и в дурной наследственности (сильно пьющие или больные родители), и в плохих условиях жизни. Специального лечения золотухи они тоже предложить не могли, рекомендуя лишь хорошее питание и морские купанья. В тяжёлых случаях деформированные кости брались выправлять хирурги.
Существовало, конечно, и такое несчастье, как больные зубы. Зубная проблема изрядно отравляла жизнь большинству людей. Профилактика возможна была лишь самая минимальная: зубные порошки и эссенции, продававшиеся в аптеках, приносили подчас больше вреда, чем пользы. Людям предлагалось лишь полоскать рот чистой водой и воздерживаться от сладкой и слишком тяжёлой пищи. Стоматология же традиционно являлась слабым местом российской медицины.
Правила зубоврачебной практики в России были официально регламентированы только в 1857 г.; в первой половине века большинство жителей столицы пользовались услугами знахарей, "заговаривающих" зубную боль, и цирюльников, вырывавших, как умели, больные зубы. [...] В пушкинское время в России не использовалась бормашина, врачи, как могли, очищали дупло больного зуба и пломбировали его свинцом или золотом. Эта дорогая процедура была доступна далеко не всем, и чаще всего зубы не лечили, а только удаляли. Результат был печален: "Девицы, едва достигшие полного возраста, украшенные всеми прелестями, лишаются сего совершенства, в коем другие народы полагают столь высокую цену. <...> Здесь увидишь не только беззубых старушек, но и беззубых молодых дам" (Аттенгофер). Повторяя почти дословно эти наблюдения, Пушкарев в своём "Описании Санкт-Петербурга" прибавляет, что, к счастью, известный петербургский зубной врач Валленштейн очень удачно скрывал "это безобразие" "поддельными красивыми зубами". Давид Валленштейн - петербургская знаменитость; он имел свой кабинет на Невском проспекте, широко рекламировал своё искусство в городских газетах и пользовался большой популярностью. (Характерно, что даже этот зубной врач оказывал пациентам услуги в качестве мозольного оператора.) Вставляли утраченных либо натуральные, человеческие зубы, либо искусственные, сделанные из некой "крепкой массы", секрет которой врачи не разглашали. Сначала материал для протезирования привозили из-за границы, затем наладили его производство в Петербурге.
Энциклопедический лексикон настойчиво советовал своим читателям при первых признаках серьёзного недомогания непременно обратиться к врачу и не заниматься самолечением. Но этим советам, надо думать, следовали далеко не все. Врачей было сравнительно мало, а услуги их довольно дороги. К тому же многие практикующие врачи без разбору применяли мучительные для больных и совершенно бесполезные при ряде болезней средства: бесконечные кровопускания, пиявки и шпанские мушки, клизмы, ледяные ванны, с помощью которых пытались понизить температуру тела и пр. Поэтому в большом ходу были разнообразные "Лечебники", своего рода пособия по самостоятельному лечению. Характер этих изданий явствует из их названий, например, "Домашний лечебник, или Обстоятельное и ясное показание, как во всех опасных, скоропостижных и продолжительных, как наружных, так и внутренних болезнях, при отсутствии врача, можно подать нужную помощь посредством одних домашних средств и диеты; сверх того, как поступать касательно предупреждения болезней и хранения своего здравия... Сочинение профессора медицины К.И.Килиана, дополненное штабс-лекарем П.Бутовским" (СПб., 1835). Ограниченные возможности медицины заставляли больных искать спасения в различных "народных" средствах. В ходу были и совершенно безобидные способы лечения, такие как "чаем и вином, / И уксусом и мятною припаркой", и весьма экзотические, например: засыпать больного холерой "от груди до ног распаренной в кипятке сенной трухой" (Северная пчела. 1830. №124, 16 окт.) В образованном обществе в моде были разнообразные эликсиры - настойки из лекарственных трав. Существовали любимые семейные рецепты таких настоек; знакомясь с ними, врачи порой приходили в ужас.

По статье "Медицина" (с небольшими сокращениями).
Источник: "Быт пушкинского Петербурга: Опыт энциклопедического словаря. Л-Я.")