ИМИ ГОРДИТСЯ СТОЛИЦА

---------------------------------------
ЭПИЗОД МЕСЯЦА: «Ne me quitte pas»

ИСТОРИЯЗАКОНЫЧАВОРОЛИ
ВНЕШНОСТИНУЖНЫЕ

АДМИНИСТРАЦИЯ:
Александра Кирилловна; Мария Александровна.


Николаевская эпоха; 1844 год;
эпизоды; рейтинг R.

Петербург. В саду геральдических роз

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » 18.02.1844 г. «Главное - чтобы костюмчик сидел»


18.02.1844 г. «Главное - чтобы костюмчик сидел»

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Женщина должна быть одета так, чтобы её было приятно раздеть.
Коко (Габриель) Шанель
Слишком долго носить одно платье вредно для организма.
(Янина Ипохорская)
Суди о человеке не по его одежде, а по одежде его жены.
(Томас Дьюар)

I. Участники: граф и графиня Сумароковы
II. Место действия: дом Сумарокова в Петербурге
III. Время действия: 18.01.1844 г.
IV. Краткое описание сюжета (2-3 предложения вполне хватит):
Какая женщина не любит обновок? Все эти их модные журналы, что наводят на мужей смертную тоску и желание надежно спрятать кошелек, доставляют им огромное удовольствие. Кто же знал, что новоиспеченной графине Сумароковой эта наука придется не по нраву?

Отредактировано Константин Сумароков (2014-12-04 20:20:11)

+2

2

В петербургском доме Сумароковых ещё пахло пылью, свежей краской и суетой, что силилась сбежать сквозь законопаченные двойные рамы, да так и не сумела, только стекло исцарапала. Комнаты графини стояли убранными, но внимательный глаз всезнающей шувани везде натыкался на следы, видимые лишь ей. Мелькал голый, похожий на крысиный, хвост страха - какова-то будет новая хозяйка дома, забывшего женскую руку? Дробно топотало козлиными копытцами любопытство - и как только ухитрилась окольцевать? Пряталась по углам клевета - опоила, околдовала, силой под венец уволокла, брюхатой сказалась! Шипела ненависть, круто замешанная на непонимании, - ведьма, цыганка, проклятое племя, но тут уж Лита не стала времени терять, ложной надеждой себя тешить. Не успокоилось бы ничего само собой, не сплети она самые простые чары на изменчивый лунный свет. Как пошла на убыль луна, так умягчились злые сердца, отяжелели языки, умолкли несправедливые слова, а там уж графиня Елена Борисовна не зевала. Пошёл дом под руку тонкую да тяжёлую, под мозолистые ладони, под ловкие пальцы. Утихли шепотки, потянуло покоем да надеждой, а что ключница с чёрной кухаркой при виде Литы вздрагивают да через силу зубы скалят - не беда. Наведаться в кладовую да посмотреть, чем полки забиты: вчера с кухни прогорклым маслом тянуло, а лакеи за животы хватались.
Уткнувшись лбом в деревянное перекрестье, молодая женщина обводила пальцем морозные узоры. Тяжело, тяжело было у неё на сердце первое время, когда знать не знала, чьё оно: Литы или Елены Борисовны? Когда Тимка шарахался и боязливо спину гнул, а дворня константиновская, босоногую цыганку лучше, чем "Отче Наш", помнившая, смеялась да ждала, когда барин натешится и прогонит дуру. Добро, хватило ума молчать да терпеть, что ей, терпением обделённой, было ох как непросто! Первая бабская наука - терпение, вот и пришлось учиться скорее, наравне с тем, как четырьмя вилками в одном пирожном ковыряться. И как в каракулях домоправителя разбираться: Костя привык, а Лита четверть часа билась над тем, сколько варенья наварили в июле и где половина кухонной утвари. Утварь нашли и начистили, варенье пересчитали, а умаявшаяся к вечеру графиня уснула, не распустив кос и не дождавшись мужа. Муж, Костя, Костенька - да достанет ли слов во всех языках человеческих, чтобы сказать, как любила его Лита? И не соврала ведь ни словом, ни думой, ни делом: один он ей был нужен. Один - да весь целиком, от тёмных глаз и ласковых рук до мыслей самых шальных, потаённых, до тёплых снов, порой в её сны вкрадывающихся. Костя, Костенька, ненаглядный мой, сердце моё, радость моя. На губы вновь выползла робкая, не в пример мужниным поцелуям, улыбка. Дай Лите волю - не отпускала бы его от себя ни на мгновение, да только глупости всё это, нельзя так. Муж ведь, хозяин, целый дворянин со своими барскими делами. Вот и не стала противиться, когда молодой граф собрался в Петербург, наоборот, сама велела себя показать, чтобы не подумал никто дурного. Дурное - это то, что она, ведьма цыганская, всё-таки сожрала Константина Васильевича, а вместо него теперь упырь костями гремит. "Упырь" рассмеялся, но возражать не стал, как и она не стала перечить, узнав, что едет вместе с ним.
Задумавшись, она сперва и не обратила внимания на извозчичьи сани, остановившиеся под окнами: немало людей в Петербурге, разве уследишь за всеми? Но когда из саней на утоптанный снег выбралась важная дама в шляпе и, подхватив какие-то свёртки, решительно двинулась в дом, Лита вздрогнула. "Приехала-таки, холера", - подумала она и тут же устыдилась: как не приехать, коли велено было.
- Пора? - Лита обернулась на звук шагов и, отчаянно робея, отправилась на встречу с неизбежным.

Отредактировано Лита (2014-05-11 07:16:52)

+8

3

Но не знали они, что в седых берегах
Жемчуг стоит дешевле улыбки.

Никто не верил, что графа, о чьих кутежах знала вся столица, удастся окольцевать. Не верили потому, что почтенные маменьки водившие хороводы вокруг богатого наследника вот уже три года, так ничего и не добились. Свет в лице графа Сумарокова потерял завидного жениха, от чего эти самые маменьки слегли с мигренью. Костя же был уверен, что это все от желчи и жадности. Он прекрасно понимал, какую злую шутку с ними сыграл, взяв в жены не только бесприданницу, по меркам света, но и вообще девицу не дворянских кровей. Подобный поступок был звонкой пощечиной общественному мнению и вызовом свету. «Сам сын простой девки и женился на ведьме какой-то», - примерно так говорили в свете, едва узнали об очередной выходке столичного хлыща Сумарокова. Тогда, когда одни открыто заявляли, что «эту женщину» на порог благородного дома пускать не будут, другие делали ставки на то, через сколько дней граф наиграется новой игрушкой. Женщины фыркали, пользуясь тем, что их невозможно вызвать на дуэль, а мужчины в присутствии графа помалкивали, и распускали языки похлеще баб, едва Костя удалялся. А что же Сумароков? А Сумароков чихал на чужое мнение и был готов пристрелить или заколоть (зависело от предпочтения дичи) первого же, кто осмелится сказать что-то дурное о его супруге. Даже слуги, что в имении, что в столице фыркали едва она появилась. Но продолжалось это не долго, лишь до первого же обещания продать их со всеми потрохами садисту Звягинцеву, что кнутов и розг на своих крепостных не жалеет. После подобного внушения они не только замолчали, но и научились улыбаться молодой графине. Лита не знала об этом разговоре или же не говорила о том, что знает, но, тем не менее, Косте казалось, что его жена заметно повеселела, едва от нее перестали шарахаться в доме.
Впрочем, молодой муж не торопился тащить в свет свою красавицу жену и не потому что ее якобы стеснялся, а потому, что знал, каким ударом по ее самолюбию было бы шипение салонных змей. Сама бы она ни за что не призналась в этом. Снесла бы, молча и с гордо поднятой головой, как сносила и остальные свои неудачи на поприще молодой хозяйки. Многому ей предстояло научиться и ко многому ему предстояло привыкнуть. Он любил ее такой, какая она есть и не нужно было ему, чтобы она блестяще изъяснялась по-французски и умела фигурно расчленить отбивную пятью ножами. Да пусть она хоть руками эту курицу ест, да на стол с ногами забирается, все равно бы не стал ее любить меньше. Все эти глупые условности были для него ничем по сравнению с тем ощущением, что давало лишь ее присутствие рядом. Он смотрел и не мог насмотреться на нее, он держал ее в своих руках и не хотел отпускать. Граф столько лет чего-то искал, мечась из крайности в крайность, а его счастье оказалось так до смешного близко. Ему повезло с ней, но ей с ним нет. Он был в этом уверен и дело было не только в его характере, но том положении, в котором она была вынуждена оказаться. Каждый день ей приходилось учиться тому, что барышни его сословия учат месяцами. Костя смотрел на свою жену и восхищался.
Елена Борисовна со всей своей деловитостью взялась за наведение порядка в доме. Ее носик, казалось, уже успел побывать во всех щелях, все проверить и понюхать. Сумароков не противился, следуя принципу «чем бы дитя не тешилось», время от времени аккуратно направляя ее туда, куда нужно. Костя всегда старался сглаживать углы, не желая обидеть жену, но порой характер брал свое и с уст слетали едкие замечания, о которых он позже жалел. За все это время граф не услышал от нее ни одной жалобы. Даже когда он в первый же день заставил снять ее платок и велел, чтобы она больше не смела прятать свою красоту под тряпкой, Лита почти не возмущалась. Даже когда перед ней разложили все орудия пыток, которыми пользуются за обедом, он не услышал ни слова против. (За последний год, мужчина успел немного изучить ее характер, чтобы знать чего стоит ей это молчание, когда в душе горит огонь негодования. Восхищался и тем, как она обращается со слугами. Он не видел в ней ни грамма высокомерия там, где другая бы на ее месте охотно бы стала помыкать, зная, что ничего ей за это не будет. Она знал достаточно дам, чтобы оценить это качество в супруге, о чем время от времени для профилактики напоминал слугам) Кажется, они оба понимали, что это неизбежно, как и выход в свет, который диктовал свои условия, не смотря на то, что Сумароков пытался сбросить с шеи это ярмо. Рано или поздно ей все равно придется показаться с ним в обществе и этот выход не должен обернуться для нее кошмаром наяву. Там где мужчины промолчат, женщины выльют чарку яда, услужливо вырыв ямку поглубже для своей жертвы. Мостик для Литы, через эту ямку, строился из тех мелочей, которым он пытался ее научить. Сам или с помощью кого-то. Так со дня на день должна была прибыть почтенная дама, которую наняли по совету графа Строганова для обучению французскому и прочим премудростям, которым учат девиц их круга. Лита еще не об этом не знала, но Костя догадывался, что его яхонтовая будет не в восторге от затеи, хотя и не скажет скорее всего ничего против, лишь скрипнув в ответ зубами. С этой дамой граф еще не встречался, но доверял мнению графа и его сестры. А сейчас должна была подъехать портниха из салона мадам Дюбуа, что должна была не только снять с его жены мерки, но и разъяснить всякие нюансы, касающиеся моды. Граф Сумороков хоть и доверял, но предпочел присутствовать при этом сам, чтобы его ненаглядную не разрядили как последнюю Коломбину.
Подъехавшие сани, Костя увидел из окна кабинета, где сидел и проверял все то, что насчитала его супруга. На полях толстых тетрадей, красовались пометочки, сделанные его рукой. Эти вещи стоило объяснить и исправить. Какого черта его жене взбрело в голову пересчитывать все, что было наделано за лето, Костя не знал, но раз взялась за это, то пусть считает пока не надоест. Он понимал, что Лита в одночасье потерявшее свое место, не обрела ему замены, до сих пор мечась между двумя мирами. Если ей так проще, то пусть этим занимается, а он подскажет, лишь бы только чего обидного с поганого языка снова не слетело.
- Пора? – именно так встретила его жена, едва он вошел. Вот уж  граф ни за что бы не подумал, что подобная мелочь может напугать или смутить ее, но судя по взгляду смущала.
- Пора, - улыбнулся Костя, подойдя и взяв ее за плечи, - постарайся не убить ее взглядом, - с веселой улыбкой произнес граф, - и не заколоть иголками, - добавил он и поцеловал жену в макушку, - она весьма милая женщина и мне не хотелось бы скорбеть о ее безвременной кончине. Только он это сказал, как вошел слуга и доложил, что мадам из модного дома прибыла. В глазах графа плясали искорки азарта и велев слуге проводить мадам, сказал Лите:
- Пожалуй, я останусь, Елена Борисовна, - ее новое имя граф произнес так, точно смаковал, - хочу убедиться в сохранности мадам, - рассмеялся Константин Васильевич.
До сохранности мадам ему не было никакого дела, а вот собственную жену разрядить в воздух, пух и перья он не позволит.

Отредактировано Константин Сумароков (2014-05-12 01:11:07)

+7

4

- Думаешь, сумею? - Лита спрятала лицо на груди мужа и пробормотала, поддразнивая: - Иголкой непросто управиться.
О взгляде решила промолчать, зная своё умение смутить или вовсе испугать до икоты. Костя не пугался никогда, хоть и стелила перед ним в былое время шувани дорожку гиблую, злыми словами мощённую, и смотрела так, что любой умный человек перекрестился бы да исчез подобру-поздорову. Но назвать Костю шибко умным язык не поворачивался, хоть и дураком граф Сумароков не был; за дурака бы она замуж не пошла. Но разве пошёл бы умный человек поперёк всего, что ведьма - а ведь ведьмой была Елена Борисовна, не ошибались люди - сотворила, сердце своё оберегая? Умному человеку на такое духу бы не хватило. И стучать бы сердцу Литы в груди острым камешком, в кровь разбивая каждый вдох, а не трепетать малой пташкой всякий раз, как встретятся взгляды, руки и губы. Но и сама-то была ничем не умнее его, а уж как приходило на ум то чёртово сватовство, так и вовсе хотелось лицо в колодезную воду окунуть, пылающими от гнева и стыда щеками на закатное солнце став похожей. Радовать теперь друг друга дуростью до скончания веков, не иначе: в то, что они всё-таки поумнеют и перестанут наперегонки к столовой бежать, не верилось. Слишком тщеславный, чтобы позволить жене обогнать себя, Костя всегда был первым, и пусть Лита порой опережала его на пару шагов, когда в юбках не путалась, никогда не переступала порога столовой раньше мужа: граф ловил и перекидывал её, хохочущую, через плечо и приносил к накрытому столу.
Одной минуточки не хватило, чтобы совсем страх из головы выкинуть, а к дверям уже шуршало по-мышиному и по-мышиному же постукивало каблуками-коготками. "Кабы чего не вышло", - подумала Лита, отстраняясь от мужа и снимая с плеча тёплую руку. Спрятала за спиной переплетённые пальцы, принимая обычный мрачноватый вид, и замерла истуканом. Скажут назавтра, что у графа Сумарокова жена злющая, лицом чёрная и с зубами аршинными, а в каждом глазу по сотне чертей сидит, вот и взвоет тогда, жалеючи, что на ней женился. Лита знала, что Костя скорее зарычит, чем завоет, но судьбу решила не испытывать и осторожно искривила уголки губ, дожидаясь, пока вслед за оборкой на юбке покажется швея.
- Ваше сиятельство... - швея, чьи любопытные глаза немедленно впились в молодую женщину, что-то говорила, но графиня не слышала её, во все глаза глядя на то, как лакеи тащат в гостиную один свёрток за другим. Два маленьких узелочка, которые она заметила из окна, появились последними, вслед за маленькой круглой скамеечкой на резных ножках. - ...образцы тканей, шитья и журналы с последними парижскими модами.
Лита лишилась дара речи. Видит Бог, она бы со всем справилась, ведь знала и видела, как живётся Бутурлиным, и слышала, что в столице всё и того смешнее и нелепее, но... "Скамейка?!" - ясно читалось в обращённом к мужу взгляде, хоть Костя и сам, кажется, удивлён был чуть-чуть меньше. Почувствовав на себе пристальный взгляд, графиня Сумарокова посмотрела на портниху, с неодобрением изучавшую её наряд. Чтобы понравиться столичной модистке, было нужно что-то большее, чем усилия девичьей, в два дня сообразившей из "Я прошлым годом на старухе Бутурлиной такой рукав видела" и первых под руку попавшихся тряпок платья вроде тех, какие обычно носили барыни. На "старуху Бутурлину" Лита взъелась так, что сама едва не испугалась, а у пигалицы с русой косой до пояса вовсе душа в пятки ушла. Ишь, выдумала! Одни глаза выросли, а всё туда же, на Антонину Денисовну гавкать!.. Платье нынче на ней было самое простое и любимое, коричневое в мелкий узор палочками, такое, чтобы самой можно было надеть и делами домашними спокойно заниматься - с пуговицами на груди и подолом, из-под которого носки туфель виднеются, чтобы не наступить ненароком.
- Начнём, пожалуй, с  мелочей? - И, дождавшись кивка, швея вдохновенно забормотала себе под нос, изредка окидывая Литу цепким взглядом и черкая карандашом в маленькой книжице, притороченной к поясу. - Сорочек по две дюжины, чулок вдвое больше, перчаток, юбок и прочего припаса в достаточном количестве... Корсета узкого не брать, ни к чему, да на шнурование. Чепцов с два десятка...
- Два? - в ещё более, чем обычно, хриплом голосе Литы явственно звучало отчаяние.
- Утренних четыре, дневных четыре, под шляпу, гостей принимать, визиты делать, с оборками широкими и узкими, с шитьём, да чтобы всё к платьям подходило - вот и все два десятка, - заметила модистка, не прекращая делать записи.
- Не надо чепцов, - коротко сказала Лита. - Разве что под шляпу и визиты делать.
- Как же это "не надо"? - карандаш громко царапнул бумагу. - Утренних четыре...
"Хоть десять", - едва не съязвила Елена Борисовна, но прикусила язык. Не объяснять же, в самом деле, что чепцов не носит и носить не будет потому, что муж запретил. Сразу, как платок с головы снял и велел спрятать подальше, мол, волос не видно и красоты едва не в половину убыло. Лита остолбенела: это как это так, чтобы она, мужняя жена, и с непокрытой головой ходила? На что тогда с десяти лет берегла яркий платок, хоть и не верила толком, что доведётся в нём покрасоваться? Отец на него лишь под бабкино ворчание и расщедрился, ещё и причитал без устали, что дурные, ой, дурные бабы, а он дурнее их всех - считай, все деньги с лучшего коня на белый с розами алыми шёлк спустил... А она с мужем из-за этого платка в первое же утро едва не разругалась. Пришлось прятать, да растрепавшиеся косы заново прибирать, выдумывая, как бы с ними справиться, чтобы и делам не мешали, и Костю радовали.


Пост написан при содействии и поддержке Александры Кирилловны Воронцовой-Дашковой.

Комментарий Александры Кирилловны:

Все числа взяты произвольно, но с оглядкой на господствовавшие в то время правила. На данный момент я не имею никаких письменных источников, позволяющих точно высчитать число различных наименований одежды, полагающихся дворянке.

Отредактировано Лита (2014-06-03 18:09:28)

+2

5

- А то нет! – хитро-хитро прищурился Константин, - неужели моя жена не знает сей простой вещи? – в его голосе уже почти звучал смех, - вот уж не верю! Зря что-ли ведьмой мою Елену Борисовну прозвали? – его взгляд в раз стал серьезным, - Неужто обманули и я женился зря? - лицо его было натурально испуганным и озадаченным, но глаза смеялись, - как же это я так? – он все еще пребывая в «недоумении» развел руками, но в мыслях уже пожалел о подобной шутке. С его благоверной станется доказать супругу, что она та еще ведьма и начнет она доказывать это чего доброго прямо сейчас и не на нем, а на портнихе. «Потом же к нам ни одна швея в дом носа не сунет, - весело и немного тревожно подумал Сумароков, - придется самому мерки снимать» А в том, что он их наснимает граф не сомневался практически так же как в том, что его на этом поприще от полного фиаско спасет лишь вхождение в моду дорийских хитонов и пеплосов. Впрочем, против ионийских хитонов Константин тоже ничего не имел. Они даже казались ему более изящными.
Жена почти не выдавала своего страха, но Костя видел, что она боится. По тому как Лита разом помрачнела, как отошла от него, как посмотрела на дверь… Он не понимал чего, но раз страшно, значит, есть от чего и тогда бросать ее сейчас было просто неприлично. Это позже она пообвыкнет и он замучается платить за ее платья, а сейчас ее нужно поддержать. Не держать за руку, а просто быть рядом. Костя подался вперед и, поцеловав завиток волос у виска тихо сказал:
- Не бойся.
Едва сказав это, граф услышал как позади закряхтело и зашебуршало. Портниха вестимо.
- Добрый день, - сияя радостью, радушный хозяин поприветствовал вошедшую женщину и даже учтиво поцеловал пухленькую ручку, - я рад, что именно вы будете помогать мне создавать достойную оправу для моего бесценного самородка, - женщина не выказала ни капли удивления. То ли она была хорошо воспитана, то ли еще не поняла, что красавица с лицом мрачнее тучи позади нее не просто так здесь стоит, - Вы знаете, графиня Строганова очень ценит вас и рекомендовала вас вперед остальных. Я сомневался, но вижу, что она была права! Костя сыпал комплиментами и задабривал швею, во-первых, по привычке, а во-вторых, подстилая соломку там, где сегодня предстояло расшибиться, коли его супруга выйдет из себя. Он знал еще пару тройку швей, что могли бы потягаться с нею в мастерстве, но зачем же расстраивать такую милую женщину? Тем временем в комнату вносили какие-то свертки, коробочки, бумаги, а его любимая становилась все мрачнее то ли от вида орудия пыток, то ли под взглядом милейшей женины, до которой,  видимо, дошло ком будут шить обнову.
- Замечательно! Что у нас тут? – почти хлопнул в ладоши Сумароков и тут же добавил, - вон та, вторая слева, ткань не подойдет ей. Можно убрать, - он подошел ближе к образцам и схватив один из них подошел к супруге, весело шепнув на ухо «Не пугай несчастную женщину» . Костя поднес сверточек к своей возлюбленной супруге и нахмурившись долго что-то разглядывал, после чего изрек:
- Это тоже можно убрать, - и сверток отправился к уже забракованному под неодобрительное бормотание портнихи. Действительно, что мужчины в этом понимают? 
- А теперь можно и к мелочам! – весело и как ни в чем не бывало, заявил Костя, почти протанцевав к креслу. Почти сразу молодой муж пожалел, что не взял газеты. За нею бы ох как удобно было прятать изумленные глаза, а изумляться было чему. От одного перечисления всех дамских «мелочей», о которых граф раньше и не задумывался, разве что время от времени, сетовал на корсеты, что так неудобно было расшнуровывать, а еще тяжелее после приводить в надлежащий вид, глаза лезли на лоб. А глаза ему нужны были на месте. Не пугать же жену?
- Не надо чепцов, - коротко сказала Лита. - Разве что под шляпу и визиты делать.
- Как же это "не надо"? - карандаш громко царапнул бумагу. - Утренних четыре... – швея не отступалась, намереваясь вновь зачитать весь список.
- Утренних два, под шляпу штуки четыре, с рюшами по одному, с широкими и узкими, - Костя перевел веселый взгляд на жену, - Мопсы Марфы Николаевны не поймут, если моя жена будет без чепца с чудовищными рюшами, - пояснил он с улыбкой и продолжил, -несколько для визитов и, пожалуй, хватит. Пока, - то, что эти чепцы будут одеваться по торжественным случаям посещения молодой четы графиней Марфой Николаевной, да и то по началу, пока графиня Чижикова не привыкнет, Костя не сомневался, но два десятка? Это слишком! Он не был скупердяем, но прятать такие косы под рюшами? Его жена не Марфа Николаевна! - Что у нас следующим? – хотел бы Костя назвать ее по имени, да не запомнил его, а сейчас переспрашивать было не очень удобно, - И скажите, пожалуйста, - Сумароков лукаво улыбнулся, - для чего скамеечка? – он кивнул на одно из орудий пыток. Он не боялся показаться смешным, да и ему действительно стало почти интересным, зачем оно ей.

Отредактировано Константин Сумароков (2014-07-23 01:23:54)

+3

6

После слов графа швея сердито засопела, но не сказала и слова против: видно, не её это дело господам перечить, особливо если господа - всамделишние, не такие, как босявка таборная, у которой с рук мозоли не сошли. Под неодобрительное молчание сердито пишущей женщины Лита оглядела свои руки: вроде её - и не её вовсе, и не скажешь толком, что за рука. Вот у портнихи видно, какими пальцами иголки держит, какими - ткань зажимает, подбирает хитро, невесть что из простого куска полотна творя. Вот у Кости ладонь - мягче всякой подушки, так и зовёт щекой прижаться да уснуть в тепле, пока другая рука макушку наглаживает. А её - что за дело такое, коли и разгорячённого коня за повод голой рукой не словить, и уголёк из огня не выхватить, и до убора кружевного не дотронуться, чтобы не распустилась ненароком красота необыкновенная, только на морозных узорах до нынешней зимы и виденная? Не Литы рука, не графини Елены Борисовны, одному Богу известно чья. Даже пальцы пахнут не мылом дегтярным и травами, а душистым, греховным, как райский сад сладким. А запястье под манжетой широкой - её, Литы, пусть и нет теперь на нём многоцветных каменных нитей да узорчатого серебра. И кольцо драгоценное, обручальное - её, Елены Борисовны, и дорожит она им пуще всех чудес мира, и блестит на тонком пальце её новая жизнь, мысли дурные отгоняет, когда совсем невмоготу приходится.
- Что у нас следующим? - Будь на то его воля, Костя бы соловьём запел, лишь бы жена со швеёй сию же минуту не сцепились, как кошка с собакой. Не понял ещё, что против слова ласкового, против слова мужниного, против него самого не сотворит ничего Лита, пусть зубами скрипеть будет громче санных полозьев о крещенский лёд, но не ослушается. "Саво тыкно, дэвлалэ", - с нежностью подумала она, глядя на его улыбку. На десять лет старше, а ведь мальчишка мальчишкой, вон, как глаза горят! - И скажите, пожалуйста, для чего скамеечка?
- Чтобы ваша супруга стояла смирно, а я не протирала коленями пол, ваше сиятельство, - непонятно ответила портниха и подхватила со стола тяжёлую стопку бумаги, едва-едва не рассыпав её. Но один лист ускользнул из намозоленных пальцев и неспешно лёг у ног графини. Лита нагнулась, чтобы поднять его, мельком оглядела раскрашенную картинку и едва не разжала похолодевшие пальцы. Это что же это... Сглотнув ком в горле, молодая женщина так и села на подлокотник кресла, ближе к мужу, чувствуя, как по щекам краска разливается.
- Верно ли я понимаю, что гардероб придётся отшивать полностью? - Дождавшись кивка, швея забормотала, обращаясь не то к графу, не то к графине, а то и вовсе вслух думая, быстро перебирая модные картинки и всё больше и больше воодушевляясь. - Что ж, это существенно упрощает задачу, но увеличивает сроки... Манто для прогулки, для экипажа, для вечернего выезда - мадам согласна на крытую бархатом лису? И подклад из броше? По нынешним холодам к ним подойдут ковровые шали, а ещё бархатную шаль с аграмантом. Кашемировый бурнус, отделанный горностаем, и муфту из такого же меха... Шляпы, шляпы... Капор с плерезами, отороченный чёрным мехом, и велюровые шляпки, гарнированные шелковыми шу, и непременно сделать сатиновую на ватной подкладке с синей шенилью! Ботинки английские, шерстяной редингот, лучше клетчатый, из альпаки. Платьев визитных... Зелёный пекин с чёрным муаром, вишнёвый велюр, серый креп - непременно с пелериной и стёганым подкладом! - и чёрный бархат с бахромой. Домашним пойдёт тибет и кашемир, а для небольших приёмов подойдёт розовый газ с шёлковыми лентами и голубой люстрин с басоном. Платьев вечерних и бальных сделаем до конца сезона, для дачных же увеселений...
Хорошо, если хоть десятое слово узнавала Лита в том безудержном потоке, что изливала на неё портниха. Вот же глупость тряпичная, а возни сколько! Вон, даже скамейку притащили, чтобы графиня смирно стояла, будто попросить нельзя было. И вдруг сделалось ей тоскливо и душно: зачем всё это, зачем трещать да веселиться, на её вытаращенные глаза глядя? Нет бы заранее придумать, с мужем о цене договориться - ох, ведь об заклад биться можно, что Костя во сне самом страшном такого увидеть не мог! - да и оставить её в покое, позволить делом заняться, а не заставлять сидеть здесь. Покуда дождёшься, когда мнением графини поинтересуются, целый день пройдёт, да и не возразит она ничего, не зная, что ей по нраву придётся, а что - нет. Лита распрямила загнувшийся уголок плотной бумаги, который до сих пор в руках держала, и снова дыхание перехватило: срам-то какой!
- Костя, - тихо, чтобы не помешать бубнящей себе под нос женщине, позвала Лита мужа. - Воля твоя, но я этого не надену.
Тонкий палец ткнул в бабу с голыми плечами.


Пост написан при поддержке и содействии Александры Кирилловны Воронцовой-Дашковой.

+

1) Саво тыкно, дэвлалэ - Какой маленький, боже мой!
2)

Баба с голыми плечами (предоставлено Александрой Кирилловной Воронцовой-Дашковой)

http://sd.uploads.ru/uln14.jpg

Комментарий Александры Кирилловны:

Броше - набивной шёлк.
Аграмант - плетеная или стеклярусная тесьма для женского платья, занавесок и т.д.
Бурнус - просторное женское пальто с широкими рукавами и капюшоном, отделанное тесьмой.
Плерезы - здесь: украшение для шляпы из страусовых перьев, ниспадающих на шею и плечи.
Шу - рюш в форме розетки, изящное, легкое украшение из лент, тюля или кружев.
Шениль (синель) - пушистый, с бархатистым ворсом шнурок для вышивания, плетения отделок, изготовления бахромы.
Редингот - верхняя одежда, застегивающаяся на пуговицы, с довольно высокой застежкой.
Пекин - полосатая шелковая ткань.
Муар (муаре) - ткань, на поверхности которой после специальной обработки остаются волнистые разводы.
Тибет - разновидность ткани саржевого переплетения из шерсти горных коз.
Газ - ткань из шелка или тонко скрученного хлопка, легкая и полупрозрачная.
Люстрин - шерстяная или полушерстяная ткань с глянцевитой блестящей поверхностью, которая образуется в результате специальной обработки уже готовой материи.
Басон (галун, тесьма) - текстильные изделия, предназначенные для украшения: шнуры, тесьма, кисти, бахрома и тому подобное. Часто - узорные плетёные, иногда - с металлическими нитями.

Отредактировано Лита (2014-09-10 10:08:23)

+4

7

Суровая и мрачная цыганка, встретившая его зимой в избушке запала ему в душу сразу. Казалось, ничто не может ее напугать, ко всему она привычна, но кто бы знал, что обновки, которые со скандалом выпрашивают иные жены у мужей, обернется для нее пыткой. Даже ее нынешнее положение, о коем мечтало половина столицы, да еще треть Москвы словно тяготило ее.  Каждый раз, когда она вот так задумчиво разглядывала, свои руки у него сжималось сердце. Граф знал, что это означает, но как всегда не знал, что делать. Костя, поймав себя на мысли, что хмурится, ласково улыбнулся жене и, поднявшись из кресла, развил бурную деятельность вокруг тканей, забраковав несколько рулонов дорогой, но совершенно не идущей его жене, ткани. Одни из них делали бы Литу старшей сестрицей мопсов графини Чижиковой, другие же громко кричали о том, что графиню Сумарокову обрядили в портьеру, третьи просто  выглядели жутко.
-Я просил пекина не брать, - отрывисто напомнил Сумароков, отодвигая еще один рулон, - да еще и такого невиданного цвета... - пренебрежительно пробормотал он, скорее размышляя вслух, нежели обращаясь к женщине, - и вот эту зелень невиданную тоже убрать. Елена Борисовна не купчиха Пестрохвостикова, а графиня Сумарокова!- воскликнул хозяин дома и, убедившись, что на первый взгляд успел отбраковать самое неподходящее, преспокойно направился в кресло. За всем этим портниха наблюдала зло закусив губу, но спорить не порывалась, не смотря на все, что она думала про это чудоковатое семейство.  Но по ее глазам, граф понял, что вырасти снова в ее глазах ему поможет только крупный заказ, но и тут ее ждало разочарование, однако, пока портниха этого не знала и проглотив профессиональную обиду вновь принялась за свое дело, за которым Сумароков наблюдал уже из кресла, попутно отметая неподходящие варианты. 
- Так давайте ее сразу на стол поставим! – весело отозвался новоиспеченный муж, - И вам удобно, и мне любо - дорого посмотреть, - добавил он, помогая на лету ловить разрозненные листы бумаги, что выпали из рук у портнихи от такой неслыханной наглости. Краем глаза, Костя видел, как присевшая возле него жена с удивлением (и это мягко сказано) рассматривала одну из не пойманных картинок.
- Верно, ли я понимаю, что гардероб придётся отшивать полностью? – деловым тоном осведомилась женщина, устремив на него вопрошающий взгляд. Костя утвердительно кивнул и посмотрел на  ту самую картинку, что она всё еще вертела в руке. Для иной женщины подобное могло рассматриваться как толстый намек на то, что следующее платье должно быть именно таким, но его супруга была совершенно иной и, судя по ее лицу, она явно не знала, что с этим делать. Костя тоже не знал. В нем одновременно боролись два чувства. С одной стороны, он был бы рад одеть жену по самой последней моде, чтобы главные модницы столицы сгрызли агенды от зависти, но с другой он прекрасно понимал, что прежде чем сможет появиться со своей супругой в свете пройдет не месяц и даже не два. И к тому же он решительно не желал, чтобы на его цветок пялились другие цветочники. Будь его воля, он закутал бы ее с ног до головы, чтобы только глаза были видны, но до такой моды ни Петербург, ни Париж еще, к сожалению, не дошли. Портниха же разошлась не на шутку, перечисляя всё, что ее разумению следовало пошить для Елены Борисовны и под конец своей речи она так воодушевилась, что находись в этой комнате дядюшка, того бы на месте задушила жаба. На свою яхонтовую он даже боялся смотреть, будучи уверенным в ее реакции, однако граф положил свою руку поверх ее и ободряюще улыбнулся, точно говорил "Всё будет хорошо".  Портниха же, вновь набрав в грудь воздуха, продолжила свой кошелеоблегчающий монолог.
- Не надевай, - пожал плечами Константин и вновь улыбнувшись, взял у нее эту злосчастную картинку из рук и передал бубнящей портнихе, после чего, вновь положил свою руку поверх руки Литы и еле ощутимо сжал, - я бы тоже не надел,- улыбнулся он ей. Собственник в его душе ликовал и праздновал победу, пусть и чужую. Он никак не желал делить свою красавицу с другими, а в том, что красота его жены останется незамеченной он не сомневался.
- Это всё? – вопросительно приподняв бровь, сказал мужчина, когда очередной словесный поток иссяк, - тогда давайте смотреть, что вы нам приготовили, - добавил он, получив утвердительный ответ. Он перенял из рук женщины стопку с разнообразными моделями.
Первыми из стопки откочевали в сторону все вечерние и бальные платья, а так же платья для приемов. До того момента, как Елена Борисовна сможет выходить в свет мода успеет еще поменяться, но портнихе этого было не объяснить и потому она тут же начала квохтать о том, что благородной даме без вечерних платьев совсем никак и вообще, это же первая необходимость! На что Костя лишь строго на нее посмотрел, заставив умолкнуть и изрек:
- Манто для вечернего выезда и бархатная шаль нам тоже пока без надобности.
На сей раз портниха не стала спорить, а лишь обиженно поджала губы. Костю это вполне устраивало и он принялся дальше за картинки от чего в комнате только и делали, что раздавались фразы, сказанные сухим и властным тоном, не терпящим возражений.
- Капоров не надо. Они Елене Борисовне не к лицу, - говорил он и продолжал исследовать не иссякающую кучу бумаги. Критически осмотрев остаток он, наконец, огласил список того, что по его разумению следовало пошить, и где среди всех прочих вещей оказались: кашемировый бурнус с горностаем и муфта, манто для прогулки и шали, шерстяной редингот, что потеплее, шляпы сатиновые и велюровые, ботинки и платья (визитные и домашние, что были выбраны графом в большом количестве и составляли отдельную стопку). 
- Пожалуй, - лениво изрек Сумароков, резюмируя свое выступление, - манто для экипажа тоже можно. После этого, граф стараясь не смотреть на оскорбленное лицо портнихи, вложил стопку с отобранными визитными и домашними платьями в руке Литеи сказал:
- Выбирай, какие нравятся, - он лукаво улыбнулся, заглянув ей в глаза, - а не то это сделаю я, - грозным, но в то же время веселым тоном добавил граф Сумароков и встал из кресла, чтобы пройтись по комнате и не мешать супруге с выбором. "Пусть думают, что она для меня как кукла, которую можно наряжать, как захочется, но я не позволю обрядить ее как скомороха на ярмарке, - он нахмурил брови и на лбу появилась морщинка, - когда она научится отделять красоту от безвкусицы пусть выбирает что хочет, но не сейчас". На мгновение он замер у окна, наблюдая за Персивалем и Тимофеем. Кто из них кого выгуливал, как обычно, оставалось для графа загадкой. Здоровенная псина, абсолютно довольная жизнью заливисто лаяла (и при этом осыпался снег с деревьев) и тянула за собой упирающегося камердинера, коему всегда доставалась эта сомнительная честь - выгуливать барского любимца. Он улыбнулся глядя на эту картину и морщинка на лбу разгладилась. Когда же они скрылись из виду, он переплетя по-другому руки на груди, решил еще раз просмотреть ткани, будучи уверенным в том, что любая приличная портниха почитает своим долгом всучить безвкусицу первой же дуре, расписав сей ужас, как последнее веяние моды. Позади слышался шепот и, навострив уши, Костя прислушался. Портниха разговаривала с его супругой и то, что она говорила Лите ему крайне не нравилось.
- Что это?! – грозно вопросил хозяин дома, двумя пальцами приподнимая кусок материи, точно держал в руках что-то противное, - креп! Да еще и серый! Убрать! – воскликнул он, сурово сдвинув брови.
*Спасибо графине Воронцовой за помощь со всеми этими женскими штучками.

Отредактировано Константин Сумароков (2014-09-29 01:34:02)

+2

8

Как Костя до руки её дотронулся, Лита вся обмерла, дышать позабыв. Умом-то понимала, что платья эти срамные - не такие уж, видно, срамные, если барыньки их носить не стыдятся, да ещё и хвастать друг перед другом не устают, но сама такое надеть в жизни бы не осмелилась. Хоть и блестят глаза недобро, а почтения и ума в дочери Бахтало и внучке Хитаны достаточно, чтобы никого нарочно не опозорить: ни брата, ни мужа. Драгомир, бывало, ругался, однажды даже кнутом грозился поперёк спины вытянуть, да не случилось: не то не успел, не то испугался, что сестрица пакость какую учинит - шувани и сам чёрт не брат, что уж о кузнеце говорить. А мужа Лита ослушаться не смела. И не потому, что боялась - не боялась она его вовсе, а любила и верила, что зла не причинит, от чужой зависти защитит, от ошибок убережёт, а нужному - научит.
- Не надевай, - беспечно отозвался граф Сумароков, пожимая плечами, и сердце зашлось, радостью успокоенное. Лита только об одном пожалела: что нельзя сию же минуту поцеловать Константина, стыд позабыв и губы дыханием обжигая. Не будь здесь портнихи, непременно прильнула бы всем телом, только бы обнял крепче, поцеловал жарче, плечи оглаживая, будто бы нарочно под его ладони выточенные... Всё для него одного, для мужа любимого, кем до гробовой доски дышать будет: брови эти тонкие, чёрные, глаза неласковые, от мужниного взгляда совсем уж непроглядной чернотой темнеющие, ресницы, в которых бесовской огонёк путается, румянец на высоких скулах и жадные до Костиных губ губы. Косы эти до колен, тугие и тяжёлые, такие, что голова сама назад запрокидывается, будто нарочно нежную смуглоту шеи выставляя, эти плечи птичьи, руки, грудь - всё его.   
Тем временем граф Сумароков, не подозревающий об изменившемся настроении жены, принялся спорить с портнихой, и Елена Борисовна наконец-то улыбнулась. Дэвла баро, и за что это счастье?.. Не за дурной нрав же и не за тех, кто её в дурной час на своём пути встретил и с тех пор заикается. Добро бы портниха в их число не вошла ненароком со своей тряпичной глупостью, из-за которой уже пол-дня потеряли, а конца-края не видно. Одних отрезов натащили с полсотни, а уж тесьмы, пуговиц и картинок срамных... В руки молодой женщины перекочевала стопка бумаги, но уже без голых плеч, а Костя отошёл к окну. Лита пересела на его место, мельком огладив тёплую обивку кресла, и принялась перебирать картинки. Платья домашние, платья визитные - всё равно что платья, деньгами расшитые. Каждую копеечку видно, каждая пуговка едва ли не червонец стоит, каждая ниточка будто из золотой кудели вытянута. Нарисованные дамы и девицы улыбались в пустоту, и Лита присматривалась к платьям, сперва казавшимся одинаковыми, но потом всё легче и легче отыскивая в них различия. Вот у этих двух - ткани разные, потому складки легли иначе. Вот тесьма узкая на рукавах, а вот - широкая по подолу. Здесь сбоку лента пришита, здесь - вокруг пояса вьётся. Мелкие пуговки в один ряд или побольше, в два ряда, как на мундире, если, конечно, носит кто пукетовый мундир. Вот у горла гладко-гладко, вот изгиб заутюженный, а вот воротник кружевной привольно раскинулся...
- С такими плечами мадам будет блистать на любом вечере, на любом балу, - зашептала портниха, подсовывая ещё один лист. - Выберите вот это, берта из чёрного кружева будет как нельзя лучше к низкому срезу... Мужчины, увы, ничего не понимают в моде, и я настоятельно рекомендую впредь не слушать эти самодурские рассуждения...
- Не сметь, - прошипела графиня Сумарокова, вскинув голову.
- Что это?! - Константин, сам того не ведая, спас модистку от расправы страшнее, чем суровый окрик и нахмуренный лоб. Окаменевшее от гнева лицо Литы помрачнело, и всё время, пока муж возмущался не приглянувшейся ему тканью, цыганка не отводила тяжёлого, давящего взгляда от лица портнихи. Вот оно, значит, как: приехать-то гаджи приехала, да ругаться вздумала, холера. Ума у ней, что ли, совсем нет? Дрогнули уголки губ, едва удерживаясь от злой гримасы, и пальцы принялись теребить серьгу - непривычную, маленькую. После свадьбы новоиспечённой графине Сумароковой досталась шкатулка со старинными украшениями, которые когда-то носила бабушка Константина Васильевича, но Лита поинтересовалась ими лишь для порядка, наперёд зная, что тоненькая вязь бледных камушков будет ей не к лицу. Всё оказалось не совсем так, но продолжала носить любимые серьги из тёмной винисы, когда-то купленные братом, потому что тяжёлые ожерелья и серьги, к которым нужно было волосы наверх взбивать, молодая женщина научилась бы носить ещё очень нескоро. Но то ли Костя сам пришёл к такому же выводу, то ли решил что-то своё, но подаренные им серьги хоть и казались мелковаты по сравнению с томящимися в шкатулке драгоценностями, но были до того красивы, что Елена Борисовна ничего иного возжелать не могла. Лазоревые яхонты будто светились, вспыхивая от каждого луча света, и ещё темнее казались глаза шувани и ярче - губы.
- Вот это, - вмешалась Лита, едва Костя остановился перевести дыхание. - Вот это, клетчатое, пускай шерстяным будет. А с воротником сделайте лазоревым, - тонкая рука указала на нужную ткань. - С оборкой пусть таким и останется, а визитные... - Графиня сунула портнихе облюбованные картинки и шагнула к разложенным отрезам, вытаскивая на свет Божий вишнёвый атлас и жемчужно-бежевый шёлк.
- Значит, пора к меркам? - Приунывшая швея черкнула что-то в записной книжке и потянулась к обвязанному вокруг пояса мерному шнурку.
- Погодите. Костя, хорошо ли?


Пукетовый - о ткани, расписанной цветами (от испорченного "букет") - прим. Александры Кирилловны Воронцовой-Дашковой.
Виниса - старинное название красно-фиолетового граната.
Лазоревый яхонт - старинное название сапфира.

+1

9

Было непривычно видеть, как самые модные фасоны французского платья заставляют смущаться его супругу. За эдакую красоту даже его кузина не постеснялась бы оторвать модную иллюстрацию вместе с руками того, кто ее держал, лишь бы стать первой обладательницей подобного. Елена Борисовна же смотрела на оголенные плечи светской красавицы и смущалась. Граф прекрасно помнил ее уверенный взгляд в тот день, когда они впервые встретились, и потому понимал ее состояние сейчас. Вокруг нее все изменилось с такой стремительной быстротой, что  она не успевала привыкать ко всему, что должно было стать и уже становилось ее жизнью. Константин понимал, что ей нужно время, и он не собирал ее торопить, зная, что спешка хороша лишь в одном случае. Граф Сумароков лишь отложил злосчастный рисунок, отметив, что и вправду неплохо было бы его отправить кузине и сжал аккуратную ручку супруги, ничем не уступающую изяществом ручкам урожденных дворянок.
- Дыши, - прошептал Константин любимой жене и только крепче сжал ее маленькую ладошку. При всём этом граф не пропустил ни единого слова портнихи, прикидывая в уме что из всего перечисленного им еще заказывать слишком рано, что не подойдет его обожаемой супруге не при каких обстоятельствах, а что будет для них вещами первой необходимости. Константин видел недовольную мину мадам, но не стал обращать на нее внимания, прекрасно зная, что главный здесь тот, кто платит. Так было, есть и будет. Он самолично отобрал платья из которых Лите предстояло выбрать себе обновы. Такой же строгой ревизии подверглись и ткани, среди которых всё же оказались те, которые он просил ни в коем случае не брать. Граф был в уверен в своем вкусе и остром взгляде и покуда графиня Сумарокова не научится этому сама, он будет выбирать всё сам. Она достойна самого лучшего, что можно найти, и он готов положить это к ее ногам. Да что там тряпки! С тех пор, как он узнал ее и полюбил, мужчина был готов положить к ее ногам весь мир и достать Луну с неба, если только она понадобится его ненаглядной. А свет пусть говорит, что хочет. Ему нет дела до вечно скучающих и озлобленных мегер-маменек и не уступающих им доченек. А те, чьим мнением он дорожил по-настоящему, если не приняли, то хотя бы поняли его выбор и старались не касаться скользкой темы.
Спрятавшийся за вишнёвым атласом серый креп был легкомысленно и недальновидно просмотрен Константином. На фоне воистину царского оттенка спелой вишни серый креп казался тушкой невинно убиенной мыши и кричал о своей неуместности в этой комнате о чем граф, еще не простивший ее высказываний портнихе высказал в весьма резких выражениях. Он бы еще что-то добавил, но Елена Борисовна, точно предчувствуя бурю, вставила свое слово, наконец-то определившись с нарядами. Граф  подошел к дорогой сердцу женщине и стал внимательно смотреть на ее выбор и одобрительно кивать с каждой отобранной тканью. Было то врожденным вкусом или же чутьем мужчина не собирался разбираться, он просто радовался верному выбору жены.
- Хорошо, - он ласково улыбнулся жене и, подойдя к ней, обнял рукой за плечи, - ступай к мадам и не бойся. Я останусь здесь, - тихо-тихо добавил Сумароков ей на ухо. Коротко и нежно, совершенно не чувствуя угрызений совести перед мадам, Костя поцеловал супругу в висок и удалился в уже облюбованное им кресло.
- Приступайте, мадам, - одним движением головы дав понять, что на данном этапе домашний сатрап всем доволен и можно приступать к следующему действию.

+1

10

- Хорошо, - и Лита тут же посветлела лицом. Уж куда как не любила она в дураках оказываться, даром что было такое от силы раза три за всю жизнь, и жалели потом о случившемся всем табором. В первый раз Бахти месяц на животе спал, отцовских розг да кулаков Драгомира отведав, после того, как шестилетнюю Литу на болоте оставил: леший ему, видите ли, в кустах почудился! Девочка вернулась уже в сумерках, перемазанная ягодным соком, чумазая с головы до ног, но довольная и спокойная, а вот когда бабка со страху вовсе запретила к лесу подходить, таким криком зашлась, что соседская кошка одним махом на крышу взлетела. Во второй раз - когда вслед за братом из Калуги вдруг сваты приехали. Шувани долго не думала и жениху незваному да нелюбому по лицу подолом махнула. Долго потом жалела, что не сдержалась: Мирек косы ей едва не оторвал, а потом и вовсе под замок посадил и поехал калужских догонять, прощения за сестру непутёвую вымаливать. Вымолил, но о замужестве больше не заикался, да и смотрели друг на друга Морозовы волками до самой осени. А в третий... Ай, ведь и не помнила Лита половины, только как брат на крыльцо её вытолкнул и дверь захлопнул. Увидела глаза эти больные, усталые, и едва без чувств не хлопнулась хуже всякой барыньки малахольной. Это уж потом тётка Роза рассказывала, как племянница вся побелела, в дверную скобу вцепилась и едва не оторвала, как орал и тянулся к кнуту баро, несолидным для его лет галопом примчавшийся к дому Морозовых, а Мирек - вот же отчаянная голова! - только зубы скалил. Потом, конечно, перестал, вспомнив, чем сестра грозила, едва Константин за порог шагнул.
Тёмный, густо крашенный атлас холодно блестел среди остальных отрезов, казавшихся вылинявшими тряпками, и смирно стоящая на невысокой скамеечке Лита не могла оторвать от него взгляда. Такое, верно, только царица носить осмелится... или жена графа Сумарокова, пошли ему Бог терпения. Что себе думал Костя, когда замуж её позвал, Лита не спрашивала. В пору было вообразить, будто и в самом деле приворожила, но тут она забожиться могла, что и мысли такой не было. Скорее, отворот бы сделала, да уж поздно было: что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И ведь двадцать лет ей минуло, дэвлалэ!.. На виске ещё дышал теплом целомудренный поцелуй, портниха возилась с мерным шнурком, то тянула его к плечам, то оборачивала вокруг руки, и что-то споро записывала в книжечку, задумчиво покусывая губу. Глаза её вновь заблестели, и во взгляде швеи появилась весёлая чертовщинка, какую молодая женщина не раз видела у бывалых кофарей, выдающих старую клячу за кобылу-трёхлетку.
- Скоро ли? - негромко спросила Лита, но портниха только невнятно промычала что-то, и графиня Елена Борисовна опять застыла истуканом, уголком губ улыбаясь собственным мыслям. Двадцать лет... Девочки цыганские чуть разругаются, так сразу проклинать начинают: "Чтоб тебе, курица вислоухая, до двадцати лет замуж не выйти!", - а она не боялась, и того больше в девках сидела, уверенная, что мужней женой не быть никогда. Радовалась даже, что бабка всех сватов ещё у ворот заворачивает, а отец до коней большее разумение имеет, чем до свадьбы дочери. Оно и понятно: Лита хорошей хозяйкой была, дом в чистоте содержала, а уж накормить могла так, что ремни трещали, так чего её зря неволить? Тётка Роза вздыхала, даже плакала, гордость кляня да красоте скорый конец предрекая, а Морозова только посмеивалась, дразня сестру матери: до красоты ли, когда старый Мануш вот-вот пылью рассыпется, а отцовские кони все как один начали звёзды считать? В двадцать лет за всякой уважающей себя цыганкой стайка малышни бегала, а к подолу Литы одни репьи цеплялись. И если бы сказал кто ей, что жить шувани в богатых хоромах и нос морщить от неугодных душе тряпок, что величать её будут Еленой Борисовной да обращаться не иначе как "ваш-сиясь...", оглох бы бедняга от её хохота, оглох как Бог свят! А теперь что? Стоит смирно, как на параде, даром что Костя, утомившись в кресле ждать, встал и опять ушёл к окну.
Улыбка молодой графини стала шире, и, отведя руку портнихи, вознамерившейся в четвёртый раз измерить талию, Лита спрыгнула со скамейки и подошла к мужу. Месяц прошёл, как обвенчались, а она всё наглядеться на него не могла, вернейшим бабьим чутьём понимая: пропала. По привычке просыпаясь ещё затемно, не вскакивала с пышной перины, порываясь куда-то бежать и что-то делать, а подпирала кулаком подбородок и ждала - полчаса, час, два. Мрак ночной уходил, позволяя любоваться спящим мужем, который бессовестно сопел в подушку и знать не ведал, до чего ей тяжело себя в руках держать да не тревожить его лишний раз. Но тут уж не стерпела, благо, не спал Костя, торга с совестью вести не заставил. Графиня пощекотала его большую, надёжную ладонь, оплела пальцами широкое запястье под туго накрахмаленной манжетой и с самыми честными глазами пожаловалась:
- Коли вы, Константин Васильевич, велели с меня мерки на статуй каменный снять, - выражение её лица было донельзя серьёзным, а не обращать внимания на тихо ахнувшую швею оказалось проще простого. - То зачем же честную женщину обманули, тряпок натащить велели? Умаялась, поди... Отпустили бы вы её, покуда мы обе в соляные столбы не обратились.
Однако ж думала Лита вовсе не о благе мучительницы с мерным шнурком, а о собственном. В одну минуту навалилась на плечи такая усталость, что только зубами скрипя и вытерпишь, а видеть этого никому не надобно было, даже Косте, к которому, посмеиваясь, обратилась нарочито-почтенно, будто позабыв, что совсем недавно запросто по имени его звала. Да и вовсе надоело ей из себя даму важную корчить: вон, за руку графа Сумарокова ухватила, держит крепко-крепко, как драгоценность великую, с надеждой в глаза заглядывает, ожидаючи, когда снова вдвоём останутся.


+

"... жениху незваному да нелюбому по лицу подолом махнула" - самое страшное оскорбление, которое может нанести цыганка - задеть мужчину юбкой или подолом платья.
"... начали звёзды считать" - недостаток лошади, когда она при натягивании поводьев задирает голову и не слушается команды.

+1

11

Костя даже думать не хотел, во сколько ему обойдется преображение собственной супруги и он только радовался, что дома нет дядюшки, который услужливо бы это подсчитал и не забыл бы напомнить родному племяннику, что Елена Борисовна обошлась ему дороже всех этих платьев вместе взятых. Он всё это понимал и ни минуты не жалел. Дорого заплатив за свое счастье, Сумароков знал, что платить ему еще придется и потому-то с жадностью выхватывал у судьбы те спокойные дни, что выпадали на начало их семейной жизни. Было всякое и недопонимания, и нелепые обиды, но граф понимал, что все это забудется, а самое сложное еще ждет их, как и понимал то, что его Лите придется еще хуже, чем ему, потому и не жалел ее, пытаясь научить всему, что барышни с малолетства учат.
Константин откровенно наслаждался, разглядывая свою супругу, и впечатление не портила даже излишне усердно порхавшая вокруг нее модистка.
- Никак нет, душа моя, - на его губах играл лукавая улыбка, - посчитай сама: пока мерки снимут, пока ткань раскроят, пока булавками наколят…Строгий взгляд мадам, в котором было столько укора, заставил графа замолчать, но не ухмыляться в кулак он не мог. Понимая, что деятельность модистки он не может оставить без внимания, кое несомненно будет смущать супругу, граф отошел к окну, где попытался отыскать взглядом своего питомца. Персиваля он не видел, зато слышал доносящийся откуда-то радостный громоподобный лай и громкое чертыхания Тимки. Чуть позже он увидел и его самого, походившего больше на снеговика и ведомого домой Персиком (верный пес, нагулявшись тащил за собой домой бедного слугу). Константин с азартом наблюдал за перетягиванием поводка и не обращал внимания на квохтанье мадам, до тех пор, пока его руки не коснулась Лита, вид которой был до комичности серьезным. Сам же граф не знал то ли ахать от речи любимой супруги, то ли попытаться не рассмеяться над словами его Елены Борисовны. И то и другое было бы ей обидно, чего допустить было невозможно. Он лишь порадовался, что мадам Гренье уже скоро прибудет в поместье, а его рука обвила тонкий стан Литы.
- Мадам, моей супруге еще трудно ко всему привыкнуть, поэтому нужно сделать перерыв. Мы, - он посмотрел на жену, ожидая подтверждения, -приглашаем вас с нами отобедать, а после вы продолжите свою работу.Он улыбнулся модистке, которой, польстило данное приглашение и которая по такому случаю даже оставила все свои возражения и неодобрительные взгляды при себе.
Едва модистка покинула комнату, как Костя, легко подхватив свою графиню, взвалил ее на плечо, которое по случаю  прекрасной погоды даже не стреляло, и потащил прочь, весело смеясь и на все возражения своей супруги, неизменно отвечая, что она у него устала.
- Пусти! - Лита беззлобно ткнула кулаком куда дотянулась, и, подметая косами пол, попыталась взбрыкнуть. - Костя, увидят же!
- Душа моя, - ухмыльнулся Константин и многозначительно добавил, - этот дом видел вещи и похуже.
- И ещё не то увидит, если сей же час не поставишь туда, откуда взял, - посулила женщина. - Устала я, чтоб спорить, отпусти.
Граф лишь рассмеялся и крепче сжал свою дорогую супругу.
- Брату твоему пожалуюсь, - веселился Константин
- Он тебя на смех поднимет. И меня вернуть потребует, раз силёнок не хватило совладать.
На это граф лишь обидно расхохотался и поволок свою ношу дальше по коридору, насвистывая веселую песенку фривольного содержания. Песенка эта не имела, конечно же, с их споров, но была на диво приставучей.
- Я всё думаю, - он внезапно остановился посреди коридора, прерывая свист, - это Тимофей выгуливает Персиваля или наоборот? Не дождавшись ответа, Константин, понес свою жену дальше, на ходу раздавая слугам приказы. К обеду Елене Борисовне следовало переодеться и совсем не важно, что вечером она будет сидеть на кровати совсем по таборному и сама расплетать свои косы. Лицо ее будет сумрачным и она будет ругаться. О, как она будет ругаться на своем певучем гортанном языке! Из него Костя поймет лишь пару слов, но и их будет достаточно, чтобы понять, чем именно недовольна графиня.  И это им еще тоже предстояло пережить, и этому – научиться.

0


Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » 18.02.1844 г. «Главное - чтобы костюмчик сидел»


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно