Мария Васильевна прекрасно слышала хлопок входной двери, и тяжёлые мужские шаги, но не двинулась с места. И никто из слуг не поскрёбся осторожно в дверь спальни, не смея нарушить новый, заведённый сестрой хозяина порядок, требовавший лишь одного: не тревожить её во время молитвы. Со дня приезда графини Каменской в Петербург прошло почти две недели, и новая хозяйка большой квартиры в доме Лопатина ещё не сделалась понятной и близкой в доме Александра Васильевича и не торопилась менять размеренную жизнь брата. Саша был слишком занят, чтобы желать в своём доме какого-то особенного уюта: ему хватало чистой постели и сытного обеда, а на остальное не хватало времени. Может быть, он и побаивался, что с появлением сестры квартира превратится в шкатулку с безделушками, но этого не случилось, и единственным, кто осмеливался докучать графу Каменскому по вечерам, была кошка, с которой Мария, уезжая из дома тётки, не смогла расстаться.
- Аминь, - упало в тишину последнее слово, и женщина поспешила покинуть комнату. В доме всё было по-прежнему и совершенно иначе: уже выставили двойные рамы, до блеска натёрли полы, как следует вычистили щётками мебель и шторы. Совсем расхрабрившись, Мария третьего дня велела перестелить в столовой скатерть: старая, изрядно побитая молью, вызывала ужас даже у кухарки.
- Ты сегодня раньше обещанного, - в окна гостиной ярко светило солнце, и женщина щурилась, пытаясь разглядеть спрятавшегося за спинкой кресла брата. - Саша, что-то случилось?
Однако из кресла поднялся кто-то совершенно незнакомый. Кошка, сорвавшаяся с колен гостя, где, видимо, уютно устроилась до этого, метнулась к хозяйке, намереваясь пожаловаться на непочтительное обращение, но Марии было не до неё. Спутать незнакомца, высокого и крепкого, со среднего роста и поджарым Александром Васильевичем не смогла бы даже близорукая сестра графа Каменского, но, увы, именно это она и сделала. Залившись краской, женщина шикнула на путающуюся под ногами кошку и взглянула на гостя.
- Прошу прощения?..
Ей пришлось постараться, чтобы не опустить глаза и не подпустить в голос предательскую дрожь.

Теперь мало кто мог не согласиться с тем, что Мария Васильевна принадлежит к тем людям, что, кажется, физически не способны долго удерживать взгляд на чём-то или ком-то. Прошли те времена, когда она могла, затаив дыхание, часами любоваться дорогими сердцу людьми и вещами, не стесняясь своих чувств к ним. Сейчас ресницы её трепетали, раз за разом пряча глаза. Причиной тому было как нежелание смутить собеседника слишком пристальным взглядом, так и попытка выгадать мгновение, чтобы спрятаться за маской безмятежности и не выдать охватившей её тревоги.
- Мария Васильевна Каменская, - голос, однако, был тих и спокоен, а кроткое выражение лица не позволяло усомниться в дружелюбии женщины. - Я младшая из сестёр Александра Васильевича.
Тонкие пальцы перебирали чётки, торопясь найти в простом механическом движении какую-то опору для продолжения разговора. Но беспокойство от того, что Марию рассматривали, было сильнее привычки, всегда приносившей Марии спокойствие. Её оценивали. Искали в облике, словах, манере держаться, каждом вдохе и выдохе что-то, что было известно человеку, назвавшемуся другом её любимого брата, а ей - нет. Мария Васильевна покраснела ещё больше. В висках предупреждающе заныло - уйди, спрячься, что тебе за дело до незнакомцев, чей взгляд заставляет дрожать от испуга, берегись их, береги себя - но она не послушалась. Она не сможет прятаться до конца жизни, ей никогда не удастся скрыться от самой себя, и если только ей хватит храбрости ответить таким же прямым взглядом... Если хватит отваги и искренности ещё на один честный жест или поступок... Если, конечно, она ещё способна хоть на что-нибудь честное.
- Я очень рада знакомству, - ложь далась Марии с трудом, и улыбка едва нашла дорогу к тяжёлым от чувства вины губам. - Прошу, садитесь... Не желаете ли ещё чаю?
Она попятилась, уловив замешательство гостя, но не в силах догадаться о причинах. В её словах не было ничего, что могло бы вызвать неудовольствие: никаких двусмысленностей, обычная вежливость формально знакомых друг с другом людей. Так отчего же этот высокий, сильный мужчина чувствует себя настолько неловко, что не в силах толком этого скрыть?
Внезапная догадка заставила её остановиться и поднять глаза.
- Вы - Шувалов? - И, испугавшись того, как нелепо прозвучали её слова, Мария Васильевна поспешила исправиться. - Саша рассказывал... В Севастополе, в двадцать седьмом году...

- Прошу прощения, - повинилась Мария. - Я никак не ожидала...
Она не договорила, и в этой оборванной фразе было всё: и неловкость за холодный приём, и сожаление о собственной недогадливости, и просьба простить вызванное её глупостью недоразумение. Оставалось только надеяться, что её не сочли слабоумной. От неожиданности и удивления женщина выставила себя в неприглядном свете; пусть и не самое плохое, что с ней случалось, но всё же доставившее неприятные ощущения событие. Гораздо хуже было бы навредить брату: Бог знает, что подумал его друг после такого неловкого знакомства.
- Александр очень мало говорил о вас. Почти ничего, - Шувалов коснулся кителя, будто бы желая ослабить ворот. Солнечные лучи согревали гостиную, но Мария Васильевна, присевшая в соседнее кресло, не чувствовала тепла. Бусинки чёток быстро проскальзывали в озябших пальцах, прячась в закрытых митенками ладонях, а от неловкой улыбки не осталось и следа. "Мало говорил"?.. А что Саша мог о ней сказать? Какое дело было его другу до девочки-смолянки, до поглощённой заботами о своей семье женщины, до той, что навлекла позор на своих родных? Никакого, и Александр Васильевич не мог этого не понимать.
- Он немногословный, вы же знаете, - по безмятежному лицу нельзя было ничего прочитать. - Он и о вас рассказывал мне самую малость. Но всегда говорил с большой теплотой.
Саша рассказывал о своих друзьях, приятелях и сослуживцах редко и не слишком подробно. Уважая его право на молчаливость, Мария не спрашивала много, но, хорошенько подумав, всё же могла выделить одного человека, которого с уверенностью могла считать другом брата - графа Шувалова. Но, почти ничего о нём не зная, даже вообразить не могла, что однажды с ним познакомится. Вот и сегодня имя Леонида Андреевича ничего ей не сказало, и лишь чуть погодя она сопоставила того Шувалова - гвардейца, живущего в Санкт-Петербурге - с нынешним визитёром. Неожиданное вторжение в маленький мир, где Мария Васильевна едва-едва начала обживаться, нарушило её покой, но ещё оставалась надежда, что всё обернётся к лучшему. По крайней мере, ей верилось в то, что гость окажется обладателем многочисленных достоинств: с дурным человеком Саша не стал бы даже говорить, не говоря о многолетней дружбе.
- Вы, должно быть, недавно в Петербурге?
- И двух недель не прошло, - Мария кивнула и, выдержав крохотную паузу, заметила. - Здесь всё очень изменилось.
Столицу она знала плохо: из окон экипажа, в котором вывозили воспитанниц института, можно было увидеть совсем немного. А после выпуска младшую из девочек Каменских захватил пёстрый вихрь светских увеселений, и в памяти отложились не картины, а впечатления. Мария не помнила, как был украшен дом, где проходил её первый взрослый бал, но помнила, с каким воодушевлением и любопытством ждала своего дебюта. Не помнила, как её представляли высочайшим особам, но помнила, как кружилась голова и как казалось, что красивый мужчина с ласковой улыбкой, который не сводил с неё глаз, улыбается ей отовсюду. Не помнила спора матери с приказчиком, рвавшимся сбыть залежавшиеся кружева, но не могла забыть своего равнодушия к хлопотам вокруг свадебного платья и страстного желания приблизить тот чудесный день, когда её назовут не девицей, а женой... Отгородившись воспоминаниями от реальности, она не чувствовала, как, вопреки заметной грусти во взгляде, с лица сошло настороженное выражение.