Удобно расположившись за письменным столом, Эмилия отодвинула в сторону стопочку книг, оставленную здесь, похоже, предыдущим посетителем. «Жорж Санд» - гласила надпись на одной, «Ж.Ж.Руссо» - было написано витиеватым почерком на другой, третья же, находившаяся слева от нее, очень напоминала ее дневник. Обмакнув перо в чернильницу, испанка ровным витиеватым почерком обозначила дату на новой страничке и принялась писать, то и дело поглядывая в окно.
В иные дни этот дневник был ее единственной отрадой и единственным другом, с которым она могла поделиться своими мыслями и переживаниями. В нем была вся она, ее мысли и чувства. Он был толст и потрепан. Некоторые его страницы были вырваны и измяты, но затем, аккуратно разглажены и возвращены на место. Среди этих страниц находились так же и главные ее ценности: несколько акварельных рисунков (копий с тех самых портретов из их гостиной) изображающих маму, бабушку, дедушку и ту самую прабабушку, которую она так почитала за силу воли. Кроме того, здесь было и два письма. Письмо от Керолайн, на которое она так и не смогла ответить, вначале не найдя нужных слов, а затем ввиду того, что Керолайн приехала в Мадрид сама. Второе же письмо было адресовано Эдуарду, которое она так и не смогла отправить. Главной же ценностью был засушенный цветок. Тот самый, что подарил ей Эдуард в тот день, когда делал ей предложение. Она считала это безумием хранить его, но все же не находила в себе силы выбросить его, ведь он напоминал ей об одном из самых счастливейших дней ее жизни.
«Этот мир все больше напоминает мне сумасшедший дом» - писала она, вспоминая вчерашний день и сегодняшнее утро. Эмиля и до сих пор не могла поверить, что тогда в парке они уплетали пирожки с самим наследником российского престола и его сестрой! Ей было невообразимо стыдно за то, как она сегодня утром накричала на него, назвав подлецом и лгуном и если бы не вовремя вошедшая принцесса Мария, то неизвестно чем бы все для нее это закончилось.
«Именно поэтому я сразу же после завтрака ….» завершить фразу испанке так и не удалось. Она с шумом захлопнула дневник, даже не дав высохнуть последним фразам, и посмотрела на вошедшую гувернантку. Бедная девушка стояла в дверях перепуганная и раскрасневшаяся.
- Успокойся, милая, что случилось? – мягким голосом спросила ее баронесса.
- Сеньора Эмилия, я нигде не могу найти Елену! Я оставила ее в гостиной у окна, отойдя лишь за принадлежностями для рисования, а вернувшись  через пять минут я ее уже не застала.
«Куда эта егоза опять убежала?» - вздохнула Эмилия внимательно слушая гувернантку.
- И давно она пропала? – строго спросила Монтеррей.
- Уже полчаса как пытаюсь ее найти.
- Ты везде посмотрела? – встревожено спросила она.
- Да, сеньора, - кивнула ей в ответ девушка.
- Давай еще раз посмотрим да и слуг спросим. Мало ли что? Вдруг кто видел ее. Ребенок же не иголка в стоге сена.
С этими словами Эмилия взяла со стола свой дневник (точнее она думала, что взяла его, взяв по ошибке книгу, лежавшую рядом) и вышла из библиотеке вместе с гувернанткой Елены.

Не говори мне ни о чём.
Слова всегда косноязычны,
И взгляды страстные двуличны
От испытания огнём.

Не делай вид невинных дев,
Стоя на узеньком карнизе.
Откажет небо в срочной визе,
Узрев твой бесполезный гнев.

Не уходи в остатки дня
Из недописанной поэмы.
Я тоже часть неброской сцены
На скользких тропах ноября.

Не говори мне ни о чём.
Слова- всегда полны намёков.
Но чувства- выше всех упрёков...
Когда сливаешься с огнём.
Елена.  В первые минуты поисков, Эмилия готова прибить племянницу за очередную ее выходку, добавляющую седины не только несчастной гувернантке, но и испанке. Но после осмотра первых двух этажей, беспокойство начинает нарастать прямо пропорционально осмотренным комнатам. «Девочка, моя, куда же ты могла деться?» - беспокойно думала женщина, поднимаясь на последний этаж.
- Найдись же… - практически умоляющим тоном проговорила себе под нос Монтеррей. Комната слуг, затем еще две были осмотрены. Испанка, прислонилась спиной к стене прикрыла глаза и проборматав: «Oh, Dios mío! Chica, ¿dónde estás?» нервно провела свободной рукой по шее.
- Сеньора, что с вами?- обеспокоенно спросила подоспевшая гувернантка.
- Все хорошо, querido, - попыталась ободряюще улыбнуться женщина, - просто душно. Ты смотрела в северо-восточном крыле на этом этаже?
Девушка отрицательно покачала головой.
- Куда же она могла убежать? – недоумевающее и обеспокоенно спросила сама себя Эмилия.
- Мы сидели в гостиной и рисовали…
- Я это уже слышала, - резко оборвала гувернантку Эмилия, но увидев наворачивающиеся слезы на лице девушки, коснулась ее плеча:
- Извини. Я просто беспокоюсь за Елену. Все таки чужой дом, а она такая непоседа! – Монтеррей тяжело вздохнула и, убрав руку с плеча гувернантки, добавила:
- Посмотри  в том крыле, а я посмотрю здесь. Не могла же она сквозь землю провалиться!
Вскоре поиски увенчались успехом и девочка была найдена. Баронесса не знала злиться ей или радоваться, что нашла наконец Елену. В итоге она пожурила малышку за то, что та убежала без предупреждения и Эмили была самым жарким образом заверена, что такого больше не повториться. Горячо обняв девочку и обрадовав гувернантку (которая тоже пожурила девочку) находкой все вместе спустились на первый этаж. Эмилия обещала им присоединиться к ним скоро. Баронесса собиралась оставить дневник в своей комнате и взять принадлежности для рисования, чтобы вместе с гувернанткой учить Елену правильно рисовать, так понравившуюся куклу. Однако, зайдя в комнату, испанка все же решила завершить недосказанную мысль в дневнике. Едва открыв его, женщина охнула и отшатнувшись, словно от гадюки ,выронила его из рук. Это был не ее дневник. Это была простая книга. «Что же я наделала?» пронеслась в ее голове безумная мысль. Плохо было не то, что раскроют ее тайны, а ужасно было то, что вместе с ее тайнами раскрылся десяток-другой тайн. Так и оставив валяться на полу книгу, Монтеррей вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью и очень быстро пошла в библиотеку, надеясь, что ее святая святых не успела стать достоянием общественности.
Ей казалось, что ее сердце пропустило несколько ударов, когда женщина поняла, что в библиотеке кто-то есть. Кто это? Как ей поступить? Все эти мысли навязчиво крутились у нее на уме. Тихонько, почти неслышно, женщина вошла в открытую дверь и замерла на пороге. Это был Шереметев и он читал какое-то письмо. Эмили было необходимо всего несколько секунд, чтобы понять, что именно он читает. То самое письмо, которое она не решилась отправить много лет назад, наконец нашло своего адресата. Был ли он потрясен или читал с презрением Эмилия не могла пока понять. Понаблюдав за мужчиной меньше минуты, баронесса наконец нарушила мочание:
- Ну вот письмо и дошло до своего адресата, - холодно произнесла Эмилия и почувствовав, что вот-вот слезы из ее глаз польются градом, отошла к окну. Первым ее порывом было отнять дневник у этого человека, накричать на него, швырнуть в него чем-нибудь, что первым попадет под руку, но она не нашла в себе сил. Переживания за Елену опустошили ее, и она еще не успела восстановить себя.
Из окна библиотеки открывался вид достойный кисти художника. Каждое деревце, будто сошло со страниц русских сказок. А солнце, игравшее лучами на искрящемся снегу, делало всю эту картину просто великолепной. Внезапно, женщина повернулась лицом к супругу и с едкими нотками в дрожащем голосе произнесла:
- Я надеюсь, тебе хватило совести... – Эмилия замолчала, поджав губы, оборвав себя на полуслове, после чего вновь отвернулась. К ее горлу подкатил ком, и она была готова расплакаться от обиды на себя. Она во всем вновь винила себя. За рассеяннось, за то, что просто не забрала дневник, а устроила спектакль с крокодиловыми слезами, за то, что … она могла бы продолжать этот список бесконечно, но смахнув, набежавшую слезу, дрожащим голосом произнесла, все так же смотря куда-то вдаль:
- Я прошу тебя отдать их мне и забыть все, что здесь было. Ты не должен был читать даже этого письма.

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Она стояла возле окна бледная. Почти как снег. Казалось, вся кровь, что текла в ее жилах исчезла в мгновение ока и сейчас она напоминала восковое изваяние, с той разницей лишь, что восковые фигуры не дрожат, как дрожала она. Нет. Ей не было холодно в этой хорошо протопленной комнате, но только этот человек умел доводить испанку до такого нервного состояния. Когда это началось? Это началось  в конце первого года их совместной жизни, когда на нее навалилось столько, что она была надломлена. Ухудшение состояния матери, окончательный разлад с отцом, град сплетен мерзких завистников, которые посыпались на их семью градом, и лодка их семейной жизни дала течь. Все это было так давно, что казалось, раны должны были зарубцеваться, однако прошлое, напоминая о себе, вскрывало их вновь и вновь. «Как это глупо, - думала она, все еще стоя отвернувшись к окну, - спустя столько лет пытаться разобраться в чем-то. Ведь уже ничего не вернешь»
Она пыталась уколоть супруга, но ее самообладания не хватило для того, чтобы завершить начатую фразу и она вновь принялась разглядывать играющих в снежки ребятишек. Баронесса не оборачивалась, но чувствовала, что он подошел к ней настолько близко, что удавалось расслышать дыхание.  Женщина прикрыла глаза и нервно стиснула кулаки так, что в комнате раздался противный звук, он задевших мрамор ногтей. «Святая Дева Мария, дай мне сил, - она закусила губу, - не придушить его прямо сейчас» произнесла она одними губами. Постояв так еще несколько секунд, женщина глубоко вздохнула и, не оборачиваясь, попросила вернуть ей дневник. Возможно, при других обстоятельствах она бы обрадовалась тому, что он узнал обо всем сам, но сейчас она не могла, перебороть в себе отвращение от того, что в ее душу залезли без ее разрешения (а она считала, что было прочитано не только письмо). Уже много лет Эмилия пыталась понять, куда делся тот пылкий и искренний мужчина, которому она отдала свое сердце и доверила свою жизнь, и откуда взялся этот черствый и равнодушный, совершенно незнакомый ей, мужчина с вечно уставшим лицом.
Когда ей вернули дневник, испанка поняла, что уже некоторое время находится в каком-то оцепенении, полностью погруженная в свои мысли, женщина не чувствовала, что из ее глаз стали течь слезы. Она быстро раскыла дневник и пробежалась по страницам. Письма, рисунки – все лежало не так, как она оставляла. «Он все таки читал» - подумала она, продолжая листать страницы. «А где?... – она растерянно обернулась, бросив взгляд на Эдуарда, который уже вернулся в кресло, - все понятно» - закончила она мысль.
На секунду ей показалось, что граф находится в растерянности и что внутри него идет какая-то борьба. «Опять пытается найти подвох»
- Должен не должен, уже не важно. Я его прочел. Почему ты не отдала мне его тогда?
Их взгляды встретились. «Почему?» - этот вопрос вновь, словно по живому полоснул ее. Она и сама задавалась этим вопросом давно. В самом начале знакомства, она не придавала этому значения, потом молчала, боясь потерять, итогом всего этого были пять сожженных писем и одно, которое держал в руках граф.
- Потому, что боялась потерять тебя навсегда...
Сказав это, женщина закрыла свое лицо ладонями и заплакала, практически бесшумно, лишь изредка всхлипывая и дрожа всем телом.

Как это давно было. Восемь? Нет. Десять лет назад. Она была испуганной восемнадцатилетней девчонкой не знавшей как поступать правильно. Она нуждалась в твердом плече, на которое можно опереться в любой момент и в верной руке, которая будет вести ее сквозь тернии жизни. Эмилии казалось, что она нашла этого человека, когда поняла, что ее чувства взаимны. Тогда он стал для нее смыслом жизни и центром ее маленькой вселенной. Это качество было характерно для женщин их семьи. Именно это, как позже поняла испанка, и было первым звоночком к семейной трагедии. Возводя кого-то в ранг идола, сложнее заставить себя поверить, что придуманный образ совершенно (или частично) не соответствует реальности. Если этот человек по натуре жестокий и честолюбивый, то жизнь превращается в ад. Эдуард, по мнению Монтеррей, был совершенно иным, но это не отвратило от их семьи катастрофы.
После увиденного и после сказанного, женщина чувствовала себя совершенно разбитой. Больше всего ей сейчас хотелось уткнуться кому-нибудь в плечо и просто молчать. Молчать и не думать ни о чем. Вместо этого она сидела в одной комнате с человеком, которой, так же как и она сама, не знал, что делать. Он откашлялся и что-то сказал. Кажется, что не читал дневника. Не важно. То, что он не читал его, она поняла в тот момент, когда он спросил, почему она не отправила письма. Эмилия не смотрела на него. Она продолжала сидеть, согнувшись в кресле, спрятав в ладони лицо. Из ее глаз лились слезы.  Ей захотелось стать снова маленькой девочкой, когда можно было спрятаться в теплых объятьях любимого дедушки и не беспокоиться ни о чем. Единственное в чем она сейчас нуждалась была капелька заботы и понимания. За эту малость она была готова простить что угодно. Но в библиотеке повисла тишина. Гнитущая, тяжелая, отбирающая еще больше сил, чем их разговор. Им было что сказать друг друга, но оба не знали о чем говорить. Очень скоро, граф начал мерить шагами комнату. Так он всегда делал, когда нервничал. Эми ненавидела эту его привычку, но никогда не говорила об этом.
-Ты так не любила говорить о своей семье, всегда отвечала скупо с неохотою - неожиданно начал он, тихо, но с затаённым глубоким чувством. - Твой отец не принимал меня, знаю, но после свадьбы мы не разу не встречались с твоими родителями. Я боялся задавать вопросы, а ты боялась говорить.. Она подняла заплаканное  лицо и встретилась с ним взглядом. В нем было что-то такое, что тронуло ее настолько, что она почувствовала, что тот человек, которого она безуспешно пыталась разглядеть под броней равнодушия и презрения все еще жив. Она боялась, что опять попадает под чары своих иллюзий. 
- Мы нарушили клятву, что давали перед богом: "Делить все печали и радости". Не справились - он усмехнулся, и отвернулся.
Женщина грациозно поднялась и тихонько подойдя к супругу сзади, положила на его плечи свои руки, на одной из которых блеснуло обручальное кольцо, которое она никогда не снимала с тех пор, как его надели ей на пальчик.
- Не говори так. Может еще не поздно все исправить, - прошептала она с нотками надежды в голосе, уткнувшись лбом в его плечо. Ее глаза были прикрыты и из-под ресниц все еще бежали соленые ручейки. Но сейчас у нее на душе становилось тепло, в первые за эти годы в ее душе затеплился слабый огонек надежды.

Сон или явь? Две грани одной и той же сущности. Стоит подуть ветерку и одно переходит в другое. Порой, мы даже сами не способны отличить одно от другого,  задаваясь вопросом «а не сон ли это?» Тем же самым вопросом задавалась сейчас и Эмилия. Женщина буквально боялась шелохнуться, чтобы не очнуться от сладкого сна. «Дева Мария, сколько же я об этом мечтала» Он обернулся, взяв ее ладонь в свою и сердце женщины забилось еще сильнее. Настолько, что Монтеррей казалось, еще немного и оно выскочит у нее из груди.
- Это не сон? – чуть слышно прошептала испанка, - нет, - тут же ответила она себе и поднесла их руке к своей щеке.
- Мне трудно даже представить с чего начать просить прощения. Я так виноват перед тобой - он поморщившись, опустил голову. Она улыбнулась и коснулась указательным пальцем его губ.
- Не нужно, - сквозь слезы проговорила Эмилия. Она не могла остановить их. Женщины – странные существа. Они плачут, когда им горько, они плачут, когда им радостно. Кто-то плачет, чтобы вымолить жалость, кто-то – от избытка чувств, а кто-то просто от обиды. Когда пальцы Эдуарда коснулись ее лица, Монтеррей вздрогнула и заглянула супругу в глаза. Испанка прочитала  в них неуверенность. Будто он тоже не знал, верить тому, что сейчас здесь происходило или нет, - мы оба друг перед другом виноваты, - тихо проговорила женщина, кладя голову ему на грудь и прижимаясь к нему всем телом так, слово он был единственным человеком в мире, способным защитить ее ото всех невзгод. Она готова была стоять вот так целую вечность. Ей не хотелось ,чтобы эти минуты кончались. Она боялась будущего. Она всегда его боялась. Но сейчас, после долгожданного примиреня, она его боялась пуще прежнего.
Ее взгляд упал на окно. Она смотрела вдаль, будто смотрела в будущее. Белоснежная даль, как символ чистого листа их истории. Скачущий всадник, как символ движения вперед.
- Ах! – внезапно восклицает она, отпрянув от мужа и прикрыв рукой рот, слово боясь слов, - кто это? – спрашивает она у Эдуарда, указывая на того самого всадника, за которым только что наблюдала. Это была Жаннет. И она уже въезжала в черту леса.