- Саша, сегодня такая чудесная погода, - ее голос вырвал Каменского из молчаливой задумчивости. Мужчина повернул голову в сторону женщины, которая держала его под руку. Юный офицер смотрел на эту женщину без каких-либо эмоций, лишь с какой-то старческой усталостью в темных глазах. По его глазам едва ли можно было понять, что эта темноволосая девушка в белом платье и ажурным зонтиком – его молодая жена. Они поженились меньше двух месяцев назад, а он смотрит на нее с такой усталостью, с которой смотрят на ту, с которой прожили десять лет в самом несчастливом браке.
- Да, Соня, погода хороша, - спустя какое-то время ответил граф, переводя взгляд с девушки на море, что ласково облизывало песчаный берег. Его тянуло в море, неведомой силой манили эти глубины, это непредсказуемое спокойствие, туманная даль – он мечтал сорваться с пристани прямо в эти соленые воды. Он мечтал убежать от этой женщины, которую обязан был называть женой, но не испытывал к ней ничего, кроме равнодушия. Но он не мог, ему постоянно об этом твердили, вбивая в разум одну лишь мысль: «он не имеет права порочить честь семьи». И поэтому девятнадцатилетний Александр Васильевич покорно шел с молодой женой под руку по набережной, тягостно втягивая носом чуть солоноватый воздух. Справедливости ради, стоит отметить, что Софья, шедшая рядом, была вовсе не дурна собой и была бы вполне желанной женой любого менее упертого мужчины, но сердце Каменского было отдано волнам и пенным гребням,  а уж никак не темным волосам и бледным пальцам жены.
- Александр Васильевич, - ее тонкий девичий голосок теперь звучал как-то потеряно, но в тоже время требовательно, - неужели я Вам нисколечко не нравлюсь?
Разумеется, равнодушие графа обижало женщину, всякая женщина обидится, когда мужчине нет дела до ее стройного стана, алых губ, пушистых ресниц.
Граф остановился, вновь обратив взгляд на Софью Федоровну. Он смотрел на нее минуту, две, пять, пытаясь найти в ее внешности хоть что-нибудь, что заставило бы екнуть его сердце, но тщетно. Он не мог не признать, что она миловидна, даже красива, но эта красота не трогала его, не задевала за живое, но ему совсем не хотелось обижать жену прямым и честным ответом на вопрос. Александр усвоил, что, задавая вопрос, женщины вовсе не хотят услышать правду. Граф сжал руки жены в своей ладони и поднес к губам, сухие губы обожгли поцелуем бледную кожу женщины.
- Софья Федоровна, это все вздор, - его голос звучит по-прежнему сухо, он ищет взглядом ее взгляд, который она все время отводит, - вы моя жена,  а я ваш муж так есть и так будет всегда – все остальное ерунда, - он выпускает руки жены и медленным шагом идет дальше. Софья молчит, обиженно дует губы, но держит его локоть в белом мундире. Образцово-показательная пара на людях, на самом деле двое абсолютно чужих друг другу людей.
Александр Васильевич смотрит вдаль, а Софья разглаживает складки на юбке, но вдруг их внимание привлекает всплеск воды, который совсем не похож на прибой. Граф поворачивает к морю, внимательно вглядываясь в водную гладь, стараясь заметить, где же она была потревожена и чем. И находит. Он видит человека в воде…

Отредактировано Александр Каменский (2014-04-27 22:52:28)

У него не возникает вопроса, что делать. Пока остальные стоят: мужчины вертят головами во все стороны будто флигели, а дамы делают огромные глаза и закрывают ладонью рот, - Александр Васильевич скидывает китель, торопливо суя его жене в руки, снимает фуражку и мчится к заграждению, отделяющее море от набережной. Уже на бегу, торопливо стягивая туфли, Каменский через плечо кричит жене:
- Соня, иди домой!
Александр Васильевич так и не узнал, послушалась ли его жена, ибо уже в следующий момент граф рыбкой ныряет в соленую воду. На какое-то мгновение его ослепляют пенные брызги, мужчина открывает глаза, чувствуя как соленая вода саднит их. Граф начинает метаться под водой, ища взглядом того, кто так неосторожно решил искупаться. Поиски занимают у него не меньше трех минут, и ему удается найти взглядом тонущего мужчину, который без какого-либо сопротивления камнем идет на дно.
«Без сознания» – понимает Каменский и начинает быстро грести по направлению к мужчине. Плавать в одежде тяжело, рубашка и брюки насквозь промокли и весят, кажется, целую тонну, а граф мысленно радуется тому, что китель и ботинки остались на берегу. Каждое движение руками или ногами требует неимоверных усилий, но Александр Васильевич неумолимо приближается к тонущему мужчине. Граф хватает мужчину за ворот военной формы и начинает грести вверх.
- Черт тяжелый, – пытается высказать свое недовольство Каменский, но изо рта вместо слов вырываются лишь крупные воздушные пузыри. Мужчина обхватывает несостоявшегося утопленника подмышками и изо всех сил тянет вверх, где над морской толщей уже виднеется солнце. Александр Васильевич чувствует, что запас воздуха неумолимо приближается к концу, а сила в мышцах тает, но, стиснув зубы, молодой моряк тащит мужчину вверх. И когда, наконец, его голова оказывается над поверхностью воды, он выплевывает воду и делает большой глоток воздуха. Осталось доплыть до берега, а лицо несчастного чуть не утонувшего мужчины становится нежно-сливового цвета, Каменский сильнее толкается от воды ногами, неумолимо приближаясь к берегу. И вот наконец-таки двое мужчин оказываются на берегу: один мокрый как морской черт, с взъерошенными волосами, а второй и вовсе без сознания. Александр Васильевич присаживается на корточки возле своего нового знакомого, прикладывает ухо к груди и с облегчением понимает, что слышит мерное сердцебиение. Граф резко надавливает на грудную клетку в районе диафграмы, заставляя мужчину выплюнуть морскую воду и залиться сухим кашлем, приходя в себя.
- Что ж Вы, сударь, – полу-укоризнено, полушутливо спрашивает Каменский и пришедшего в себя солдата, - плавать не умеете, а в воду полезли? Как Вас зовут, сударь? – голос Александра Васильевича звучит с хрипотцой, граф чувствует, как морская соль скребет горло и невыносимо хочется кашлять и пить. Каменский закашлялся, а на глазах выступили слезы.

Вокруг молодых начали собираться люди, судя по всему, друзья молодого, чуть не утонувшего, офицера, или просто зеваки, для которых рядовое утро обернулось настоящим приключением. Каменский смотрел на них с какой-то печальной отрешенностью, стоя чуть поодаль и заложив руки за спину. Вся их компания, включая явно лишнего Александра, была совсем молодой, никому из нельзя было дать и двадцатипяти, и рядом с ними Каменский чувствовал себя стариком, хотя был им ровесником, но Александр Васильевич чувствовал  невыносимую усталость на своих плечах. Граф осмотрелся вокруг, пока друзья Леонида (а именно так назвал несостоявшегося утопленика один из друзей) топтались вокруг него. Сони нигде не было, все же послушалась его и ушла домой, и этому Каменский был чрезвычайно рад, впечатлительная Софья Федоровна сейчас бы точно дала волю своим чувствам, а этого Каменскому совсем не хотелось. Обув ботинки, которые по счастливой случайности оказались рядом, Каменский вновь обратил свой взгляд на Леонида. И как раз вовремя. Голос офицера звучал сипло, и Александр его прекрасно понимал, ибо он тоже знатно нахлебался соленой воды и теперь чувствовал как скребет горло.
- Граф Каменский, Александр Васильевич, - по всей форме представился офицер, коротко кивнув, отчего мокрые волосы спали на лоб.
- Вы нормально себя чувствуете или стоит позвать доктора? - это было даже не правила приличия, а действительно искренняя заинтересованность, ибо Каменский чувствовал на себе весь груз ответственности за этого молодого человека.
- Если с Вами, сударь, все нормально и ваш друг позаботится о том, чтобы вы были доставлены домой и испили горячего чая, ибо купания в холодной воде вряд ли пойдут на пользу Вашему здоровью, то я спешу откланяться и боле не мешать Вам, - Каменский коротко улыбнулся, от чего его молодое, но неприветливое лицо, посветлело и будто бы преобразилось, убрал мокрые волосы со лба, утер тыльной стороной ладони лоб и уже собрался уходить.

Отредактировано Александр Каменский (2014-05-04 10:17:19)

Слава Всевышнему, на улице было лето, жаркий июль, когда в тени температура достигает двадцать трех градусов, а на солнышке чувствуешь себя как в печке, Каменский легко переносил жару, даже весь день находясь в не самом легком кителе и при фуражке, а сейчас мужчина и вовсе благодарил погоду. Будь на дворе хотя бы март – для обоих купающихся их небольшое приключение могло обернутся воспалением легких, но показаться доктору Леониду Андреевичу стоило не только из-за купания, но и из-за шока, который он, несомненно, испытал, погружаясь на дно. Но когда Шувалов отмахнулся от услуг долктора, Александр лишь пожал плечами. Юноша не умел настаивать на своем, этому ему еще придется научится, а пока что он считает, что каждый сам творец своей судьбы и лезть в чужую жизнь – дело, недостойное офицера.
- Как знаете, Леонид Андреевич, как знаете, – вздохнул Каменский.
Графу казалось, что Леонид выглядит не просто плохо, а ужасно: бледный, словно смерть, глаза красные от морской воды и ужасный кашель, который иногда пробивал и Александра Васильевича.
Приглашение испить чаю от Леонида Андреевича прозвучало несколько неожиданно, но отказать графу Каменский не мог. По многим причинам… Во-первых, он чувствовал некую ответственность за него. Во-вторых, этот Остап, друг Леонида Андреевича, не внушал Каменскому никакого доверия. И в-третьих, наконец, ему совершенно не хотелось идти домой, где его всенепременно ждут расспросы жены, а следом пойду причитания, которых Каменский, выросший преимущественно в мужском коллективе и совершенно не знающий как общаться с женщинами, терпеть не мог.
- Хорошо, Леонид Андреевич, я принимаю Ваше приглашение, – отозвался Каменский, одергивая уже немного подсохшую на солнце рубашку.

Шувалов действительно жил недалеко и трое мужчин: два рядом, один поддерживал второго, а третий несколько поодаль, - добрались до дома графа достаточно быстро. Дойдя до дома Шувалова, заботу о своем хозяине принял престарелый
Слуга, а Остап покинул своего друга, коротко попрощавшись с Каменским. Александр Васильевич вошел в дом следом за Леонидом Андреевичем. Молчаливой тенью следуя за хозяином дома, Каменский прошел в гостиную, где слуга уже разжигал огонь. Граф опустил на стул подле кресла, в которое сел хозяин дома, закутавшийся в плед, от предложенного же ему пледа Александр Васильевич отказался.
- Вам все же стоит показаться врачу, Леонид Андреевич. Погода хоть и подходящая для купания, но не в таком состоянии. Тем более у вас рана на голове, – голос графа звучал хоть и без особых эмоций, но с нескрываемым беспокойством.

Каменский не был героем: он не спасал демонстративно красивых барышень, не входил в горящие дома, не бросался под копыта гнедого коня и даже не застилал своей шинелью лужу перед дамой, - Александр Васильевич не считал все это необходимым и старался пустое геройство обходить стороной. Но близкие люди знали, что если вдруг случится беда, действительно беда, граф всегда сделает все, чтобы помочь. И вот сейчас, сидя в доме Леонида Андреевича, допивая горячий ароматный чай, Каменский совершенно не чувствовал себя героем, на его щеках не играл смущенный румянец, а глаза не блестели от собственной важности, - нет, он скорее выглядел усталым человеком, который сделал лишь то, что от него требовалась, и никакая благодарность ему не нужна. Александр Васильевич действительно был воспитан отцом и училищем так, что в данный момент и помыслить не мог, что ждет от Леонида какой-то пресловутой благодарности. Это такой вздор, что не заслуживает даже упоминания. Юноша нахмурился, когда Шувалов завел разговор про долг и его возврат, такие разговоры Каменскому были не по душе.
- Это все вздор, Леонид Андреевич, – коротко оборвал его Александр Васильевич, строго смотря на своего нового знакомого, - ничего Вы мне не должны и благодарить меня не за что, – голос графа звучал строго, не терпя возражений и враз отметая все предположения, что Александр Васильевич произносит эти слова лишь только из вежливости.
Каменский, получивший военное образование, запомнил на всегда, что говорить стоит лишь только то, что думаешь, а помысли о награде и благодарности не достойны офицера.
- Я не спасаю людей каждый день, Леонид Андреевич, однако считаю, что ничего выдающегося я не сделал, и так бы поступил каждый оказавшийся на моем месте, – голос графа дрогнул от улыбки, появившейся на губах, - поэтому никакой награды мне не надо, просто пообещайте больше так опрометчиво в воду не прыгать, лучше бы туда упала бочка – черт с ней, – граф улыбнулся еще шире.
«Отвлек?» – мысленно переспросил Александр Васильевич, немного нахмурившись. От вопроса графа Шувалова в мыслях сразу же появилась Софья, которая наверняка изводила себя, мучаясь в неведенье, но Каменский эгоистично не желал идти домой, ибо общество Софьи Федоровны за два месяца порядком ему наскучило, и граф пользовался любой возможности отстрочить время его появления дома.
- Вы ничуть меня не отвлекли, мы с женой всего лишь гуляли по набережной, – вздохнул Александр Васильевич с какой-то старческой грустью в глазах и голосе, - и эти прогулки, должен Вам признаться, Леонид Андреевич, порядком мне наскучили. – с губ слетело откровение раньше, чем Каменский это осознал, но сказанного не воротишь.

Одному лишь Богу было известно, как граф не любил все эти обмены любезностями, у Каменского едва ли не скрипели зубы от раздражения. Александр действительно не понимал необходимость в этих объяснениях, юноша не понимал зачем попросту сотрясать воздух. Для моряка существовали лишь факты, события, которые уже произошли и их не отменить, так было и в этот раз. Бочка «убежала» от трактирщика с пышными усами, Шувалов бросился ей наперерез, не справился и полетел в воду, Каменский это увидел и немедля бросился следом, не дав Леониду Андреевичу утонуть, - вот и все, и графу не хотелось больше возвращаться к этой теме.
Александр, молча, кивнул на возражения Леонида Андреевича, надеясь свести рассуждения о его мнимом геройстве на «нет».
- На том и порешим, – согласно кивнул Александр на обещание Леонида быть осторожным, подводя решительную черту под всем этим разговором, который был неудобен графу, словно туфли на размер меньше нужного.
Однако, рядом с Шуваловым Александр чувствовал себя несколько неловко, в свои девятнадцать лет граф был больше похож на брюзжащего старика, а не на молодого моряка, у которого вся жизнь впереди. Леонид был полной его противоположностью: веселым, безрассудным, с живым блеском в глазах, - таким, каким и должен быть юноша в свои годы.
«Сразу видно – не женат» – не без зависти подумал Александр, чуть улыбнувшись. Граф давно заметил за собой дурную привычку винить во всем женитьбу, хотя, если рассуждать объективно, ранняя женитьба, увы, быстро состарила графа, превратив его из молодого офицера в женатого человека, который не может позволить себе ребячества. А женитьба на нелюбимой тяготит вдвойне, и Каменский чувствовал, что сердце, зажатое в тиски обручального кольца, ушло куда-то в подполье, не позволяя моряку испытывать хоть какие-то чувства, кроме ужасной усталости.
Если бы хоть кто-нибудь знал, как Александр завидует своим неженатым сослуживцам… Порой Каменский сам пугался той зависти, что распускала свои липки щупальца в его душе. Вопрос Шувалова резанул по сознанию Каменского, словно острый клинок, заставив графа на секунду потерять дар речи, а в следующую секунду, не задумываясь, выпалить:
- Жена… – короткое, хлесткое признание фактически незнакомому человеку далось легко, без сожаления и стыда.
Ему давно было необходимо это произнести, чтобы хоть кто-нибудь еще, кроме него, это знал, знал, как тяготит его Софья Федоровна, как тяготит желтый металл, опоясывающий палец. Граф бессознательно прокрутил обручальное кольцо на пальце. И какой бы Софья не была чудесной девушкой, когда она его жена, ничего прелестного он в ней разглядеть не может.
- Я женился буквально два месяца назад, – Каменский грустно улыбнулся, - а уже цепляюсь за любую возможность не прийти домой…
Голос графа звучал грустно, он чувствовал себя как на исповеди и у него была какая-то жизненная необходимость сказать спасенному им человеку всю правду.

Александр сформировался как личность в стенах уличища, где прошли сознательные годы его детства, и именно там Каменский стал тем, кем он есть. В училище приехал задорный мальчишка, который всегда был не прочь пошалить да поиграть, а получил диплом и погоны уже совсем другой человек: серьезный юноша, строго урезонивающий своих сокурсников, когда те перешептывавались на построении. Да, Каменский был заместителем командира взвода и как мог поддерживал дисциплину. Виной всему гиперответственность, которую Саша впитал, кажется, с молоком матери, Каменский просто физически не может не исполнить поручения, так и в этот раз: он просто не мог ослушаться отца. Александр понимал, что всю жизнь будет жалеть о том, что не настоял на своем, что позволил надеть на свою шею ярмо. Каменский лишь грустно усмехнулся на предположение Леонида Андреевича. "Слюбиться..." - про себя повторил Александр, едва нахмурившись. Граф очень сомневался, что сможет полюбить свою жену. Возможно, если бы им обоим дали возможность познакомиться, приглядеться друг к другу, а не познакомили перед алтарем, то все возможно было бы по-другому, возможно, они полюбили бы друг друга. Софья была хорошей девушкой, красивой, богатой, доброй, но совершенно чужой и необходимость делить с чужим человеком постель угнетала Каменского. А отец уже поговаривал о внуках, но  Александр всячески избегал этих разговоров. К детям с этой женщиной он точно не был готов.
- Ваши слова да Богу в уши, - наконец, ответил Александр, понимая, что молчание несколько затянулось, - но этот человек мне совершенно чужой...
Граф умом понимал, что эти откровения даром не нужны его новому знакомому, но, кажется, остановить поток откровения было уже невозможно. Из-за ранней женитьбы Каменский оказался без друзей: друзья по училищу потерялись как-то сами собой, а завести новых у Александра не было возможности, ведь он всегда находился подле жены. Да, это было неправильно, даже, возможно, глупо, но поделать с собой Александр ничего не мог, и это его бесконечно печалило.
- Только если на службе, но на корабле не проведешь всю жизнь, все равно приходится возвращаться домой, - голос графа звучал тихо, что можно было расслышать треск паленьев в камине.
- Завидую я Вам, Леонид Андреевич, по-доброму завидую, - вздохнул Александр, слабо улыбнувшись уголком губ, - искренне надеюсь, что вы женитесь исключительно по любви. - граф улыбнулся шире.