ИМИ ГОРДИТСЯ СТОЛИЦА |
❖ ИСТОРИЯ ❖ ЗАКОНЫ ❖ ЧАВО ❖ РОЛИ |
Петербург. В саду геральдических роз |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » Осень 1836. Надежды юношей питают
I. Участники: Евгения Эйзенбергская (26 лет), Александр Белозерский (19 лет).
II. Место действия: Петербург.
III. Время действия: Осень 1836 года.
IV. Краткое описание сюжета: Иногда судьба преподносит сюрпризы тогда, когда совсем не ждешь. И новое знакомство оборачивается взаимной неприязнью - так ли истинно первое впечатление?
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-10 21:09:26)
Некоторые утверждают, что путешествие – это лишь попытка убежать от себя самого и обыденной реальности, связанная к тому же, с большими финансовыми расходами, тревогами и прочими неизбежными издержками, вроде необходимости постоянного привыкания к чужим местам, непонятным языкам, необычным, а порой даже весьма странным традициям. Ограниченные люди! Евгения никогда их не понимала! Прожив из двадцати шести лет собственной жизни приблизительно восемь в разных городах и странах, она лишь изредка и весьма ненадолго возвращалась в Саксонию, где все это время, напротив, практически неотлучно обитал в родовом замке Эйзенберг ее благоверный – чтобы засвидетельствовать ему почтение не только в письмах, но и лично. Прекрасный, но невыносимо скучный человек, Иоганн этого сполна заслуживал. Равно как и тех знаков супружеского внимания, которые Нини щедро дарила ему, когда бывала дома. В качестве благодарности за то, что сам супруг так великодушно когда-то подарил ей: за ту самую жизнь, о которой Евгения грезила с детства, когда, часами просиживая в отцовской библиотеке, мечтала о дальних странах. Вначале лишь с интересом рассматривая картинки в географических атласах, а после уже и увлеченно прочитывая путевые записки известных путешественников. Теперь, объехав практически всю Европу, она, пожалуй, и сама могла бы уже написать целую книгу. Благо Иоганн, любивший слушать, как супруга рассказывает о своих впечатлениях от очередной поездки, не раз, смеясь, говорил, что если у них вдруг когда-нибудь возникнут материальные затруднения, всегда есть отличный шанс быстро поправить положение – если только Нини решится изложить свои истории на бумаге в письменном виде и издать эти заметки. Разумеется, преувеличивал, хотя, признаться честно, Евгения и сама не раз уже думала о том, чтобы когда-нибудь попробовать осуществить этот план. Конечно, не под своим именем, а под каким-нибудь скромным мужским псевдонимом, ибо не пристало же самой герцогине фон Эйзенберг заниматься такими пустяками! И, конечно же, не теперь, а после, после! В старости, до которой еще много-много лет и впечатлений от новых путешествий, и одно из них – прямо теперь. Возможно, самое интересное и необычное из всех, что пережиты по сию пору.
О поездке в Россию Евгения мечтала давно. Ее не пугали ни рассказы о жутких зимних морозах, ни легенды о медведях, гуляющих чуть ли не по улицам Санкт-Петербурга – то ли в сопровождении хозяев, вечно пьяных «les moujiks russes», то ли поодиночке… Такие истории она изначально считала совершенно бредовыми. Наблюдения более здравомыслящих людей, вроде попавшихся ей недавно заметок одного французского путешественника, конечно, заслуживали большего доверия, однако и его довольно злым заметкам о жизни страны, которую вознамерилась посетить, а также об обитающих в ней людях, герцогиня тоже была склонна не слишком доверять. Мнение о России она составит свое собственное – когда все увидит своими глазами. А в отношении к русским людям Нини и теперь была не согласна с французом коренным образом и относила это к не изжитым до конца остаткам унижения, испытанного его соотечественниками после разгрома Наполеона, которого саму ее с детства учили презирать и ненавидеть. Кроме того, в России у герцогини имелись друзья – Зеленины. Супружеская чета, с которой Евгения познакомилась еще два года тому назад в Швейцарии, где вначале все вместе они провели замечательный месяц в Лозанне, а потом еще посетили Берн и Интерлакен. После чего разъехались: супруги отправились в Лондон, где Николай Сергеевич тогда служил чиновником при Русском Императорском посольстве, а сама Нини в очередной раз ненадолго вернулась в замок Эйзенберг. Однако, несмотря на это, дружеская связь не прервалась, продолжаясь посредством довольно интенсивной переписки с Лидией Львовной. Из нее герцогиня и узнала, в частности, что прошлым летом господин Зеленин получил новое назначение – должность в русском Министерстве Иностранных Дел, и потому друзья ее после нескольких лет жизни в Англии, вернулись в Петербург насовсем, с тех самых пор настойчиво, почти в каждом послании приглашая Евгению к себе в гости. И вот, наконец, она собралась.
Как и следовало ожидать, ни медведей, ни пьяных мужиков в Петербурге не обнаружилось. Или же они слишком хорошо от герцогини прятались. Зато обнаружился удивительной красоты и величия город, временами отчетливо напоминающий мадам фон Эйзенберг Венецию. Но когда она поделилась этим наблюдением с Лидией, та лишь рассмеялась и ответила, что Нини – далеко не первая, кому это сравнение приходит на ум, что было даже немного обидно в плане гипотетической будущей книги: а вдруг окажется, что и иные ее впечатления и сравнения столь же банальны и всем известны?
Еще Евгению до глубины души потряс масштаб и размах светской жизни русской столицы. Сравнимый, разве что, с блестящими парижскими или лондонскими Сезонами. Чуть ли не с первого дня, едва лишь опомнившись после длительного переезда, волей Зелениных вовлеченная в круговорот балов, раутов, суаре и прочих увеселений, она чувствовала себя почти что юной барышней, которая впервые в жизни вкушает удовольствие быть в центре всеобщего внимания. Это действительно было так. Благодаря доброжелательной поддержке своих друзей, а также извечному интересу к знатным иностранцам, герцогиня фон Эйзенберг вскоре стала весьма популярна, с ней многие хотели познакомиться, а познакомившись – желали видеть у себя в гостях. Вот и сегодня, вместе с Зелениными она была гостьей младшего брата мадам Лидии, Дениса Львовича Делянова, с которым Нини встретилась и познакомилась еще на второй день пребывания в Петербурге, когда тот приехал навестить сестру и зятя. И с этого же самого момента, вероятно, решил за ней волочиться – что было самой герцогине смешно, учитывая немалую разницу в их годах. Тем не менее, petit jeu эта ее бодрила и пока развлекала, и потому юному Денису было позволено немного больше, чем другим кавалерам, также порой проявлявшим свой интерес к миловидной и главное – одинокой путешественнице-иностранке. Впрочем, все было исключительно невинно и в пределах хорошего тона, искусством не переходить границы которого герцогиня фон Эйзенберг, кажется, обладала от самой природы.
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-12 15:37:30)
События недавнего прошлого описаны с разрешения и согласования с Евгенией.
Белозерский переступил порог дома Делянова. Крыла, которое было отдано ему полностью рукой богатых и щедрых родителей. По пути к его дому Александр приобрел в одной из кондитерских лучшее на его взгляд печенье в городе.
- Здравствуй, - он передал кулек с печеньем хозяину дома. - Что за срочность?
Встречающий его Делянов выглядел взволнованным - от чего-то он оставил своих гостей и пожелал встретить друга лично, а значит хотел переговорить. Просьба посетить маленький прием сегодня вечером в доме Дениса Львовича поступила в виде записки всего пару часов назад.
- Спасай! - Взмолился Делянов вместо приветствий. - Здесь Лидка и Николя!
Белозерский молча забрал из его рук кулек с печеньем, выражая тем самым серьезность принятого решения, развернулся и бросил через плечо:
- Я пошел.
- Белозерский! - Денис схватил его за локоть. - Все еще хуже! Они притащили с собой Настю!
- Ооо... - Алекс дернул локтем, освобождаясь, и продолжил свой путь к выходу.
- Ну неужели я так часто тебя о чем-то прошу!
Ситуация и в самом деле сложилась весьма сложная. Лидия Львовна Зеленина (в девичестве Делянова) была женщиной со стальным характером и острым языком. Ее супруг – нетитулованный дворянин Николай Сергеевич Зеленин – уважаемый серьезный человек, с которым было интересно пить и играть в карты. Каждый из них был интересен по отдельности, но стоило только в комнате собраться треугольнику Денис-Лидия-Николай, как мужчины тут же превращались в подкаблучников и даже слепому было очевидно, кто в доме хозяйка, а кто ее лакеи. Лидия относилась к брату с презрением, а когда он злил ее (а злил он ее одним только присутствием), тут же срывалась на мужа. Вечер в такой компании не мог пройти без скандала.
- На кой черт ты позвал ее?
- Я был вынужден, Саня! К ней приехала знакомая иностранка. Такая женщина! - Делянов наморщил нос, выражая глубочайшую восхищенность. - Ее зовут Мария Евгения фон Эйзенберг... Как тебе имя, а? Я пригласил их двоих – ее и сестру. Двоих, понимаешь? И Лида прекрасно знала, зачем я их позвал. И она, казалось, пошла мне навстречу. На этом вечере настаивала она сама. А в итоге!..
- Я понял. Она привела своего Николя и Настеньку.
- Именно!
Настя была юной барышней семнадцати лет отроду, приходилась Николаю Зеленину младшей сестрой. Оставшись рано без родителей, она попала под опекунство четы Зелениных. И они грезили ее выдать замуж за кого-нибудь побогаче. И поскорее. Несчастная Настя была самой невинностью - умела говорить только заученными фразами и при каждом внеплановом происшествии начинала трястись, словно осенний лист на ветру, и принималась менять цвет лица. Говорить с ней было совершенно не о чем, потому что она не умела поддерживать беседу, и любого собеседника (особенно мужского пола) боялась, словно лающего цепного пса.
Лидия мечтала выдать Настю за Делянова. Чтобы выгодно сплавить одну и насолить другому. И теперь вместо флирта с какой-то там шикарной герцогиней-иностранкой он был обязан нянчиться с Настей и осыпать ее любезностями. Очередной тонкий, хитрый, продуманный ход Лидии Львовны.
Однако по большому счету Деляновой было все равно, кому сплавить девицу. И она не пропускала возможных партий. Холостой Белозерский, как любимчик Лидии, был в числе ее жертв.
- Спасай, Белый... Возьми Настю на себя, а...
- Ты понимаешь, о чем просишь? В прошлый раз твоя сестра при всех назвала нас женихом и невестой, я еле выпутался! А этот вечер вообще может окончиться помолвкой!
- Давай я покажу тебе герцогиню. Ты все сразу поймешь. Пойдем.
Они окольными путями лабиринта особняка поднялись на второй этаж так, чтобы гости в гостиной их не заметили. И тихо выглянули с парапета.
Внизу в большой голубой гостиной, тускло освещенной интимным, теплым светом, стоял столик для игры в карты и вокруг него три небольших синих диванчика на двоих каждый. На одном сидели супруги Зеленины. На втором в ворохе светло-бежевых кружев сидела Настенька, наряженная так, словно ее уже собрали под венец. А на третьем...
- Вот ч-ч-черт, - сквозь зубы прошипел Белозерский и поспешно скрылся за дверью.
- Хороша? - Вопросил Делянов, улыбаясь.
- Эта мерзавка вчера облила мой мундир красным вином.
- Что?!
- Вчера...
Вчера Белозерский был на званом вечере четы Калининых, как и сотня других жителей и гостей столицы. Бал был поистине шикарным, Александр кружился в вальсе, пил шампанское, и снова кружился с новой партнершей. Он давно приметил, что на подобные вечера стоит приходить в мундире — эполеты на плечах молодого красивого офицера действуют на дам, как валериана на котов. В каждой тут же возникает желание потереться о них лицом и замурлыкать. А потому Белозерский был одет в свой любимый белый парадный мундир и пользовался сумасшедшей популярностью у женской половины присутствующих.
Все предвещало приятный, яркий осенний вечер, если бы не она. Эта мерзавка. В красном платье, в ожерелье с красными рубинами и с бокалом красного же вина! Белозерского, который вел в вальсе свою фаворитку вечера, угораздило натолкнуться на эту неряшливую фигуру, которая благополучно облила его белый мундир вином.
- Сударыня! - Удостоверившись, что вино не попало на платье партнерши, Александр обернулся к незнакомке. - Здесь бал. Здесь, как видите, танцуют! Вам следовало быть внимательнее и аккуратнее. - Заметил он, выделяя интонацией нужные слова.
- В самом деле? - Ответила незнакомка нахально и насмешливо, будто облила его вином нарочно. - А я-то, видно, по рассеянности подумала, нахожусь на плацу во время строевой подготовки. И даже разговариваю с каким-то грубым невежей-фельдфебелем… Но если я ошиблась, и здесь действительно танцуют, то вам, молодой человек, следует научиться использовать в танце не только ноги, но и глаза! Поверьте, это всегда пригодится!
- Да? - Белозерский, привыкший к общению с воспитанными и скромными девицами, от этого нападения просто опешил, забыв окончательно, что с дамой в таком тоне говорить совершенно неприлично и за это можно легко схлопотать дуэль от ее защитника. - Поверьте, с плаца за небрежность и нахальство вас прогнали бы взашей! И я бы вам посоветовал на будущее давать советы о том, о чем имеете представление. Но уж никак не о глазах!
Он высказал бы еще несколько оскорблений, если бы не барышня, с которой он танцевал. Девушка, пришедшая в ужас от происходящего, настойчиво тянула его прочь, чтобы прекратить этот цирк. И Белозерский последовал за ней, бросив последнюю фразу через плечо.
- Это она от зависти, - шепнула девушка, когда они уже отошли.
- Я тоже так думаю, - кивнул злой и расстроенный в равной степени офицер.
Об этом Александр и рассказал Денису Львовичу, чем тот был немало удивлен.
- Тесен Петербург становится, - отозвался он задумчиво.
- Теперь ты поймешь, если я уйду?
- Нет, Белый! На тебя одна надежда, брат! Не оставляй меня с ними, они меня сожрут и не подавятся! Я долги тебе прощу!..
- Ой, прекрати, - Белозерский нахмурился.
Делянов и правда редко обращался к Александру с просьбами. Скорее он сам приходил к богатому и влиятельному другу со своими проблемами. И теперь, когда он так просил, Белозерский не мог отказать.
- Твоя взяла, - вздохнул, - но только на пару часов!
- Спасибо! Спасибо! - Залепетал, пожимая спасителю руку. - Только учти одно! Герцогиня моя. Понял?
- Да пожалуйста! - Фыркнул в ответ.
Надо сказать, что перед барышнями у Белозерского было явное преимущество над Деляновым. Не потому что он был офицером. А потому что обладал физической привлекательностью и широкой, доброй и искренней душой. Денис в противовес ему пусть и был богат и хитер, но обладал совершенно заурядной внешностью, а вместо сердца в его груди гоняли кровь кредитные билеты. А потому уточнение банкира было ему самому весьма необходимо.
Они спустились вниз по тому же пути, отдали принесенное Белозерским печенье прислуге и вошли в гостиную якобы прямиком из прихожей.
- Ой, это же Са-а-а-ашенька, - своим нарочисто ласковым голосом начала Лидия Зеленина, поднимаясь с диванчика и подходя к Белозерскому, он послушно дал ей себя расцеловать. Как только она вступила в игру, Делянов смолк и словно слился с со стенами, но зорко наблюдал за происходящим и хмурил брови. - Как же давно я вас не видела, как давно не целовала.
- Рад видеть вас, Лидия Львовна. Вы, как всегда, безупречно выглядите. Николай Сергеевич, добрый вечер, - пожимая руку Зеленина, - вы просто обязаны мне рассказать о саде с молодильными яблоками, которые выращиваете для супруги.
- Он так шутит! - Лидия рассмеялась. - Ах, он так остроумно шутит! Прелестная шутка, Сашенька, прелестная.
Сашеньку начало тошнить.
- Настенька, ты же помнишь князя Белозерского?
Тощая девица в ворохе кружев по приказу опекунши вскочила на ноги, резко побледнела, сделала чопорный книксен и что-то там пропищала на французском себе под нос в качестве приветствия.
- Bonjour, douce dame. Vous avez une bonne mine. - Ответил Белозерский, не выносящий смешение языков, и поцеловал ее бледную дрожащую ручку.
- Сашенька, - вновь влезла Лидия, едва он успел отпустить руку девицы, - как я счастлива, что вы составляете нам компанию именно сегодня! Счастлива, потому что имею возможность представить вас нашей гостье Нинни! Она прелесть, просто прелесть. И сейчас вы в этом убедитесь.
Белозерский вслед за Деляновой подошел к диванчику, на котором восседала эта мерзавка фон Эйзен-как-то-там. Александр заглянул в ее глаза, читая в них, что она тоже его узнала.
- Мы не представлены друг другу, однако имели честь встретиться прошлым вечером, Лидия Львовна.
- Ах, как? Неужели на балу у Калининых? И где, спрашивается, в этот момент пропадала я?
- Не могу знать, Лидия Львовна. Вот только повод встречи с вашей гостьей был пренеприятный...
- Не может быть такого! - Перебила его Зеленина, словно зная о том происшествии и не желая заводить о нем разговор, и затараторила еще быстрее. - Не может быть! Вас надо срочно знакомить и мирить. Срочно! Ваши юные, светлые годы нельзя портить раздором. И сегодня, даю вам обоим обещание, я сделаю все, чтобы вас подружить. Я не сдамся, пока вы мне не поддадитесь, так и знайте! Итак... Мария Евгения Гаэтана, моя милая, рада вам представить князя, - Зеленина говорила так, словно объявляла выступление очередного оперного певица и ожидала шквал аплодисментов, - Александра Васильевича Белозерского, лучшего друга нашего Дениса Львовича, офицера, остроумного шутника и замечательного человека.
- Вы безбожно льстите мне, Лидия Львовна...
Момент истины! Белозерский завел одну руку за спину, чуть согнулся в поясе в приветственном поклоне и протянул иностранке руку, прося разрешение дозволить поцеловать ее пальчики.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-18 17:59:44)
Сегодняшний спокойный и тихий вечер у Деляновых казался абсолютным антиподом своему вчерашнему собрату. Однако герцогине фон Эйзенберг, которая всю жизнь обожала коллекционировать не наряды и украшения, которых, впрочем, все равно хватало, но новые и яркие впечатления, даже нравился подобный резкий контраст. Вчера – шумный бал с обилием событий, громкой музыкой, танцами до упаду и новыми встречами, а нынче – чинная и благостная атмосфера; по выражению мадам Зелениной, чьей идеей как раз и было провести вместе с родными и дорогой гостьей остаток этого дня в компании ее младшего брата, «почти домашняя». Однако ж, именно что почти – не нужно было сверхъестественной проницательности, чтобы достаточно быстро догадаться, что между Лидией Львовной и Денисом Львовичем на каком-то из этапов их жизни успела пробежать… даже не одна, а целая стая черных кошек. И потому теперь они с огромным трудом и не всегда в полной мере удерживались от взаимных колкостей даже в присутствии посторонних. К коим относила себя и герцогиня, от природы не имеющая склонности интересоваться чьей бы то ни было частной жизнью, за исключением своей собственной и родных. Чужие же семейные дрязги навевали на нее непритворную скуку, а то и вовсе отталкивали. Равно как попытки в них вовлечь. Поэтому и теперь, быстро уяснив для себя, что отношения между братом и сестрой Деляновыми крайне далеки от общепринятого идеала, Дженни прилагала все усилия, чтобы сохранять максимально возможный нейтралитет и остаться в приятных дружеских отношениях с обеими сторонами застарелого конфликта. Тем более что непосредственно с ней Лидия Львовна была и оставалась исключительно мила, а Денис Львович – и того милее! Возможно, затем, что видел в этом дополнительную возможность как-нибудь насолить старшей сестрице. Или же просто потому что… Но об этом, как уже говорилось выше, самой Евгении было смешно даже думать. Хотя до некоторых пор она держалась с ним очень приветливо и даже с легкой примесью веселого и чуть насмешливого кокетства. Причем мера его была выверена настолько точно и тщательно, что никому в здравом рассудке и в голову бы не пришло подумать, что герцогиня раздает какие-то авансы. Никому – кроме, разве что, самого молодого человека, который, кажется, все более Евгенией увлекался и потому терял способность смотреть на вещи здраво. Чем начинал уже слегка её раздражать. Так что нынче она была с ним строже обычного: меньше шутила, реже обращалась с вопросами – и тем, должно быть, привела Дениса Львовича, и без того напряженного и нервного в обществе сестры, в совершенно подавленное состояние. Настолько заметное со стороны, что сжалившись над бедным юношей, Нини даже решила, в конце концов, вновь сменить гнев на милость. Но тут в гостиную вошел лакей и, почтительно склонившись перед Денисом Львовичем, что-то шепнул ему на ухо, заставив вскочить с места и, несколько раз извинившись перед остальными присутсвующими, поспешно покинуть комнату.
- Ах, боже мой! Право, иногда просто не верится, что мы выросли в одной и той же семье! – вместе с желчной репликой, мадам Зеленина бросила вслед брату презрительно-снисходительный взгляд, а затем вновь обернулась к герцогине. – Что за дикие манеры у нынешней молодежи, Нини?! Мне страшно даже представить, какое мнение сложится у вас о нравах русского света после общения с невежами вроде моего младшего братца!
- Вы слишком строги к нему, дорогая Лидия, - отставляя в сторону пустую фарфоровую чашку, из которой только что сделала последний глоток чая, Евгения мягко улыбнулась и прибавила через мгновение. – Да и к остальным своим соотечественникам тоже. Впрочем, признаюсь откровенно: в Петербурге мне уже довелось столкнуться с отдельными проявлениями mauvais tone… Но, поверьте, это никак не отразилось на моём мнении о русском обществе в целом. А брат ваш, между тем, и вовсе – приятный и воспитанный молодой человек. И он, конечно, никогда бы не покинул нас без веской причины, о которой после наверняка расскажет – если сочтет необходимым.
- Если я строга, то вы, душа моя, порой чересчур снисходительны. Возьму на себя смелость немного перефразировать изречение месье Неккера: «Bon ton est dans la nature des choses»! Разве вы с этим не согласны?
- Разумеется согласна! – сдержанно кивнула в ответ Евгения, для которой «в природе вещей» на самом деле всегда был, прежде всего, здравый смысл. И уж только потом все остальное. Однако развивать беседу в этом направлении, а уж тем более спорить с Лидией ей совершенно не хотелось. Потому, немного помолчав, она повернулась к притихшей, словно напуганная мышь за печкой, Настеньке и попыталась завести с той разговор на какую-то отвлеченную тему. Но бедная девушка оказалась или очень стеснительна, или слишком глупа – Евгения так толком этого и не поняла. Потому отвечала на ее вопросы так, что герцогиня вскоре ощутила себя кем-то вроде суровой директрисы, экзаменующей робкую гимназистку. Это показалось ей неприятным и, не желая далее мучить Настеньку, Нини оставила свои бесплодные попытки и в гостиной ненадолго повисла пауза, финалом которой стало возвращение Дениса Львовича, да еще и не одного, а со спутником, которого…
Нет, ну конечно же, она сразу его узнала! Трудно было бы не узнать – после короткого, но весьма пылкого «обмена любезностями» на вчерашнем балу. Правда, тогда Евгения в первый момент даже растерялась от удивительной наглости совсем еще молодого офицера, который, вальсируя в опасной близости от тех, кто танцевать не желал, а просто наблюдал за причудливыми пируэтами кружащихся по паркету пар, только что – совершая одно из этих затейливых па, буквально выбил из ее руки неудачно отставленным в сторону локтем узкий хрустальный бокал, примерно на одну треть наполненный великолепным бордо.
Вина, конечно, было жалко. Еще жальче было белоснежного мундира, которым юноша был горд столь явно, что для понимания этого, Нини достало и пары секунд. На него-то вино и выплеснулось, описав до того в воздухе причудливую дугу, похожую на интересный фонтан, однажды виденный герцогиней в Брюсселе: устройство его было таково, что через равные промежутки времени из специальной трубки подавались вверх небольшие порции воды, которые вылетали вверх в виде этаких «колбасок». А после, описав в воздухе полукруг, обрушивались обратно в чашу, рассыпаясь миллиардом серебряных брызг. Здесь брызги тоже были, правда, больше похожие не на серебро, а на свежую кровь. А сам облитый офицер из-за этого отчетливо напоминал смертельно раненого на поле битвы. И Евгения, верно, охотно поделилась бы с ним своими наблюдениями – вместе с извинениями, разумеется. А после они бы посмеялись, да и забыли об этом нелепом происшествии… Если бы не его реакция, совершенно недостойная джентльмена. А еще – не выражение глаз его юной спутницы, которая осмелилась взглянуть на все еще не пришедшую в себя герцогиню с таким презрительным сочувствием, что та, наконец, очнулась. И, коротко переглянувшись с опешившей не меньше нее супругой испанского посла, с которой до того мирно беседовала, тоже бросила дерзкому мальчишке прямо в лицо что-то резкое и язвительное, заставив это самое лицо буквально перекоситься от гнева и досады.
Совсем иное выражение было написано на нем теперь. И первое время, когда их еще не представили, Евгения с молчаливой иронией наблюдала за представлением, которое тотчас же начало разыгрываться перед ее взором тем, о ком пока было единственно известно, что зовут его «Сашенька», и прочими присутствующими в комнате персонами. Причем, внезапное преображение юного хама в очаровательного светского повесу показалось ей не менее забавным, чем метаморфоза Лидии Львовны Зелениной, которая из почти невыносимой брюзги в мгновение ока вновь обернулась милейшей собеседницей, что тут же принялась рассыпаться в комплиментах тому, кто, на взгляд герцогини фон Эйзенберг, был менее всего этого достоин. А впрочем, откуда им всем было это знать?
- Не стоит отказываться от собственных достоинств, князь! Наша дорогая Лидия Львовна прекрасно разбирается в людях, - улыбнулась она, обращая на Белозерского взгляд, в котором по-прежнему отчетливо прочитывалась ирония, и по ответному взгляду понимая, что тот ее тоже узнал. – Так что у меня нет ни малейшего повода сомневаться ни в одной из ее лестных характеристик. Что же, будем знакомы!
Она протянула ему руку для поцелуя и тотчас повернулась к мадам Зелениной, что с умилением взирала на эту картину:
- И уверяю, нас не нужно мирить. Мы с Александром Васильевичем вовсе не в ссоре, а всего лишь немного поспорили. О вкусах – вопреки народной мудрости. Когда вдруг внезапно выяснили, что я люблю красное вино, а он, напротив, нет!
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-16 22:55:41)
Белозерский, приняв фарфоровую ручку даму, поцеловал ее пальчики сухими губами, глядя на герцогиню игривым взглядом снизу вверх. А все-таки вечер в компании этой прохвостки обещает быть интересным - она так ловко выкрутилась из обещания Лидии Львовны “мирить” новых знакомых, что Белозерский невольно восхитился - и намекнула, что вчерашней ссоре не придает большого значения и при этом попыталась избавиться от пристальной слежки мадам Зелениной. Правда, последняя славилась упрямством, и вряд ли от нее можно было так просто отделаться. Белозерский подозревал, что за этим, казалось бы, невинным выражением “обещаю помирить”, в котором на первый взгляд читалось лишь добродушие и любовь к друзьям, на самом деле таился очередной хитрый стратегический ход прожженной интриганки.
- Все верно, - согласился Белозерский с Евгенией, улыбаясь. - Герцогиня любит бордо, а я люблю белый, - он подарил ей пристальный взгляд и приподнял брови, выдерживая короткую паузу, - мундир.
- Есть такое вино! - Встрял внезапно Делянов, отвечая на безмолвный вопрос Николая Зеленина. - Белое! Кстати про вино. Дамы, господа? - И на правах хозяина дома начал задавать скучные вопросы, что кому подать и чем угодить.
Белозерский веселился. Надо же! О вчерашнем происшествии не знали только Николя и Настя, а остальные выкручивались из этой темы как ужи, изворачиваясь и хитря. Надо непременно еще раз упомянуть происшествие! Непременно!
Мужчинам принесли коньяк. Дамам - вино белое и красное на выбор. Чай для Насти, которым она, наверное, и питалась день ото дня.
- Вы позволите, Анастасия Сергеевна? - Спросил Алекс барышню перед тем, как занял место на диванчике рядом с ней. Он так и не понял, что ему ответила Настя, но все-таки опустился на отведенное ему место. - Разрешите за вами поухаживать. Вам добавить сахара в чай? Нет? А печенье будете? Я принес с собой лучшее печенье в Петербурге. Попробуйте, если не верите.
Лидия Львовна взглядом опытного коршуна следила за обеими парами: Настей, рядом с которой ворковал Белозерский, расхваливающий печенье; и Евгенией, к которой, не теряя времени, уже подсел Делянов. Рядом с нахмуренной Зелениной сидел ее супруг и откровенно скучал.
- Знаете, - убедив, наконец, Настю съесть печенье, Белозерский обратился ко всем присутствующим, - вчера я для себя открыл удивительный факт. Представляете, пятна красного вина с белых тканей не выводятся!
- От чего же только с белых? - Ответил ему Николай Сергеевич, по наивности своей не подозревающий о реальном стечении обстоятельств. - Красное вино не выводится с тканей вовсе. Помнится, в тридцать первом я заказал к юбилею нашей с Лидочкой свадьбы серый в полоску фрачный костюм. Так одну неосторожную даму угораздило в самом начале празднества облить меня красным вином. Рукав пришлось перешивать!
Лидия, пьющая в тот момент вино из своего бокала, едва не поперхнулась.
- Неосторожная дама? - Вспылила она. - Смотреть надо было под ноги, Николя! В тот раз ты сам на меня свалился!
Николай Сергеевич, который вообще не планировал упоминать имя виновницы испорченного фрака, принялся супругу успокаивать, а она не унималась и все сыпала на него обвинения в неуклюжести. Белозерский, с трудом сдерживающий смех, белозубо улыбнулся герцогине.
- Я считаю, - в конце-концов устав от спора, Зеленина сбавила тон и от чего-то глядя в сторону Белозерского, продолжила, - что мужчина должен признавать ошибку перед дамой, даже если ошибка не его и на самом деле он прав. Хотя бы для того, чтобы снять с дамы бремя вины. Вы так не считаете? - Спрашивая всех.
- То есть ты признаешь, что виновата? - С улыбкой спросил ее муж, привыкший к ее трехходовкам.
- Нет! - Снова вспылила Лидия и на этот раз Белозерский не смог сдержать смех.
- Вы как всегда правы, Лидия Львовна, - отозвался он, с умилением глядя на супружескую пару. - Всем нам известно, какими нынче женские натуры могут быть ранимыми. Еще печенья, Анастасия Сергеевна? - Он подал ей вазочку с печеньем, от которого она вежливо отказалась. - В таких случаях мужчине следует непременно взять всю вину на себя, чтобы бедняжка не мучилась от чувства вины. Но, слава Богу, таковыми являются далеко не все. И на смену галантным, однако глупым поступкам, как, например, признание незаслуженной вины, приходит культ логики и здравого смысла. Ведь если дама понимает, что виновата сама и по этому поводу не переживает, а кавалер берет на себя ее вину, это можно счесть подхалимством. Это может оскорбить ее чувство собственного достоинства, которое, надо сказать, с годами в женских сердцах только растет. Она может подумать, что ее сочли беспомощной, а на это все чаще дамы обижаются. Вот вы бы обиделись, Анастасия Сергеевна? - Бледный болезненный цвет лица Настеньки начал обретать синюшный оттенок. - Не обиделись бы, - ласково ответил он за нее сам, избавляя от необходимости что-то говорить, - потому что у вас тонкая и ранимая душа, которой непременно необходим защитник от чего бы то ни было. А вы, Мария Евгения, - он улыбнулся на этот раз ей, - ответьте - обиделись бы?
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-18 17:58:10)
После того, как их представили друг другу – и до момента, пока Белозерский вновь не обратился к ней с вопросом, Евгения почти не замечала его присутствия. Во-первых, иного этот юный наглец пока и не заслужил. А во-вторых, воодушевлённый тем, что герцогиня вновь к нему благосклонна, ее вниманием почти сразу же опять завладел Делянов. К пущей досаде Евгении, болтал он практически непрерывно. Причем, как на грех, все о какой-то несусветной ерунде, совершенно не представляющей для нее интереса. Так что Дженни, которая изо всех сил пыталась остаться верной данному себе обещанию не отталкивать бедного юношу слишком уж явно, приходилось сейчас несладко: ведь нужно было не только сохранять на лице заинтересованное выражение, но и поспевать в определенные моменты вставлять в монолог собеседника подобающие случаю улыбки или междометия. Кроме того, надо было следить еще и за общей беседой в гостиной. А она – усилиями мадам Зелениной и все того же вездесущего молодого князя, успела, тем временем, вырулить в дебри каких-то сложных философских рассуждений на не менее сложные и витиеватые темы, сути которых Дженни почти не улавливала, хотя разговор шел на прекрасно знакомом ей французском языке. В немалой степени этому мешал Денис Львович, на голову которого, в конце концов, герцогине невыносимо захотелось накинуть темную тряпку, как обыкновенно поступают, накрывая клетку с чрезмерно растрещавшимся попугаем, чтобы его унять... Так что единственное, что ей в результате удалось расслышать – это новый оскорбительный намек на собственный возраст, случайный или намеренный, но весьма недвусмысленный и прозрачный, который позволил себе Белозерский, рассуждая о женщинах и присущем им чувстве собственного достоинства.
- Должна сказать, что даже не знаю, как и ответить на ваш вопрос, милостивый государь, - произнесла она после небольшой паузы. – Обидеться – означает признать, что я, по вашему суждению, совершенно лишена «тонкой и ранимой души». Но я так отнюдь не считаю. А не обидеться – это, выходит, объявить, что… мне претит, если рядом со мной мужчина поступает, как рыцарь? Не хотелось бы мне однажды оказаться в мире подобного равноправия! Впрочем, я уже не слишком молода... И потому надеюсь, что просто не доживу до этого странного времени!
- Ах, Нини, да что вы такое говорите! – всплеснув руками и округляя глаза, воскликнула Лидия Львовна. И сразу сделалась из-за этого похожей на огромную испуганную сову. – Какие ваши годы!
- А это не я говорю, это все наш Александр Васильевич! – Дженни, смеясь, вновь покосилась на Белозерского. – Правда-правда! Разве не его слова, что чувство собственного достоинства в женских сердцах растет «с годами»?! А мне оно присуще, скажу откровенно, весьма и весьма немалое. Вот и судите сами!
- Александр Васильевич глупость сморозил! – буркнул сидящий рядом с нею Денис, сопровождая свою реплику коротким выразительным взглядом в сторону друга. – И уже об этом сожалеет!
- Отчего же? Каждый имеет право на собственное мнение. Или вы так не считаете, мой юный друг? – мгновенно среагировала Евгения, не в силах отказать себе в удовольствии еще раз подразнить бедного Делянова, который лучше всех прочих понимал, что присутствует теперь фактически на линии огня. Или лучше сказать – между молотом и наковальней в лице схлестнувшихся между собой в поединке сарказмов лучшего друга и симпатичной ему лично дамы: вот и выбирай-ка после этого, на чьей ты стороне!
- Считаю, но… - молодой человек замялся и вновь взглянул на Белозерского, на сей раз немного растерянно. И тут, то ли в кои-то веки надумав прийти младшему брату на помощь в затруднительной ситуации, то ли просто из нежелания продолжать эту щекотливую для всех тему, негромким хлопком в ладоши, прозвучавшим, однако, в повисшей в комнате напряженной тишине, словно пистолетный выстрел, всеобщее внимание к себе снова привлекла Лидия Львовна.
- Господа, господа, а что же, в карты-то мы сегодня играть еще собираемся?! – с лучезарной улыбкой воскликнула она, делая вид, будто только что об этом вспомнила. – Денис, душка, ну скажи: мы ведь собирались, правда? А как ты внезапно ушел, так обо всем сразу и позабыли! Все из-за вас, Сашенька! – повернувшись к князю, мадам Зеленина шутливо погрозила ему пальцем. – И теперь, чтобы загладить свою вину, вам придется… тоже принять участие в нашей партии! Вы ведь не откажетесь доставить мне такое удовольствие?
По-прежнему улыбаясь, она чуть нахмурила брови и замолчала – тоном, не допускающим возражений.
Белозерский восхищался своей коварностью - так хитро он поставил мышеловку. Впрочем, он был уверен, что эта иностранная негодяйка выкрутится из нее. Но как? Вот самый любопытный вопрос!
- Александр Васильевич глупость сморозил! - Открыл свой рот Делянов именно в тот момент, когда вступить собирался сам Белозерский. - И уже об этом сожалеет!
- Постойте-постойте! - Влез он в диалог, обретая крайнюю заинтересованность в происходящем. - Попрошу не говорить за меня - я сам себе господин и ответить за себя в состоянии. Глупым сказанное мною я отнюдь не считаю и сожалею, разве что, о том, что выразился двусмысленно. Чувство собственного достоинства в женских сердцах растет, как верно выделила мадам фон Эйзенберг, с годами. Но я подразумевал под этим порчу общества в целом, и рост чувства во всех дамских сердцах, а никак не намекал о возрасте каждой отдельно взятой. И уж тем более не позволил бы такой толстый намек в вашу сторону, герцогиня. - Тонкий позволил бы, но об этом он умолчал. - Будьте благосклонны, простите меня за это. Я, судя по всему, недостаточно владею французским, чтобы выразиться точнее.
Хотя нечаянный намек вышел очень даже интересный. Белозерский, сам того не планируя, попал в одно из больных мест своей новой знакомой - в ее возраст. О нем Александр не задумывался вовсе. До того момента, как она сама о нем не заговорила. И тогда он задался вопросом - а сколько же лет этой особе, раз она превращается в ежика при единственном его упоминании? На первый взгляд ему показалось, что она немногим старше его самого. А потом поразмыслил и решил, что этот возраст был бы недостаточным для такой яркой реакции. Значит, еще больше? Тридцать? Тридцать пять? Любопытно, любопытно. Ах, вот, кто поставляет Лидие молодильные яблоки, вот!
Последняя призвала всех вернуться к картам, в которые планировалось играть.
- ...Вам придется тоже принять участие в нашей партии! Вы ведь не откажетесь доставить мне такое удовольствие? - Обратилась она к Белозерскому, он кивнул ей и хотел было ответить, но его вновь перебил Делянов, чем уже начал его раздражать:
- А ему придется, Лидия. Ведь я его для этого и позвал, нам необходимо шесть игроков для игры в вист. - Он достал карты и принялся их тасовать. - Только это будет необычный вист, а особенный. Позвольте мне объяснить правила...
Когда все взгляды устремились на хозяина вечера, Белозерский, из мыслей которого никак не выходил вопрос возраста женщины в красном, убедился в том, что на него никто кроме самого Дениса не смотрит и, беззвучно открывая рот, спросил у Делянова на русском: “Сколько ей лет?”. Денис зыркнул на него самым злобным из своих взглядов и, не прерывая своей речи о правилах, едва заметно пожал плечами и нарочно перевел взгляд на кого-то другого.
“Вот черт!” - Злился Белозерский. - “У кого остается спросить? У Зеленина? Да он и подавно не знает…”
Тем временем Денис объяснял правила карточной игры, которые были знакомы Белозерскому на зубок.
- Правила самой игры остаются теми же: ход переходит по часовой стрелке. Первую карту на стол выбрасывает раздающий или выигравший в прошлом кругу. Карту необходимо крыть той же мастью, но более старшей. Если такой нет, то позволяется крыть другой мастью или козырной. Когда настает момент, что крыть следующему игроку нечем, игрок, положивший верхнюю карту забирает себе ставку. Выигрывает тот, у кого очков в сыгравших ставках на конец игры больше остальных. Каждая карта считается отдельно по очкам: десятка - десять, валет - одиннадцать и так далее. За блеф и мухлеж очки снимаются.
- Ой, мы все знаем, как играть в вист! - Лопнуло терпение Лидии. - Не тяни кота за хвост, в чем твои новые правила?
- А новое, милая сестра, в том, что играть мы будем, как и раньше, парами. Но в правилах виста игроки в паре сидят друг напротив друга и не имеют возможности совещаться и смотреть в карты. А мы будем сидеть рядом. Ты, Лидочка, с Николаем. Александр с Настенькой. А я с Евгенией. Разрешается совещаться, действовать сообща и составлять свою стратегию. Сыгравшая ставка засчитывается паре. Таким образом в каждой партии будет пара проигравшая и пара выигравшая.
- Ну, хорошо, допустим, - Лидия деловито подняла носик. - А на что играем?
- В этих стенах играют на желания! Такова традиция этой гостиной. При этом желание выдумывает дама из пары победителей, а выполняет его кавалер из проигравших.
- Ой, такие правила мне очень даже по душе, дорогой брат! - Лидия заулыбалась.
Белозерскому, как уже было сказано, эти правила были знакомы не понаслышке. Делянов был хитрым повесой и выдумал такой вист неспроста. Маневр был прост, как и все гениальное - в паре с девушкой, играя заодно и сидя вплотную на одном маленьком диванчике было можно (нечаянно!) коснуться ее локотка своим, вдохнуть (совершенно случайно!) запах ее волос и плечика, провести (ненароком!) своим пальцем по ее пальчику, указывая на карту, которой стоит сейчас идти… Игра была ширмой, за которой прятался тонкий, ненавязчивый флирт. Белозерский усмехнулся, думая о том, что вся игра затеялась только ради итальянки, перед которой этот павлин Делянов старательно пушил свой хвост. Супругам Зелениным флирт уже давно был без надобности. А для Белозерского игра с Настей и вовсе будет пыткой.
- Постой-ка, - внезапно остановила Делянова его сестра. - Раз речь идет об игре совместной, тебе будет благоразумно уступить свое место Александру Васильевичу!
Делянов потерял дар речи, пьющий вино Белозерский едва не поперхнулся.
- Прости, но… - Хотел было сказать что-то наперекор Денис, но Лидия не унималась:
- Ты что, не видишь, что их необходимо помирить? Не видишь, как сконфужены они оба произошедшим недоразумением? Вставай, никаких отговорок даже слышать не хочу. К тому же… Ты будешь счастлив поиграть в паре с Настенькой, а она будет счастлива побыть под твоим опытным руководством! Правда, Настенька?
Настя, не находя слов для ответа, казалось, начала зеленеть. Белозерский чуть не расхохотался - Лидия Львовна так ловко разлучила Дениса с Евгенией и принудила его играть с ненавистной Настей. И он ничего не мог поделать! Делянов лишь вопросительно посмотрел на Белозерского жалобным взглядом. Внешний вид Алекса выражал лишь восхищение Лидией - ведь она с самого начала это задумала. А чего Денис ожидал? Что Белозерский за него вступится? Ради игры с Настенькой? Ну уж нет! Александр, бесконечно благодарный Лидие Львовне за ее коварство, вскочил с дивана первым.
- Слушаю вас, Лидия Львовна, и повинуюсь.
- Не то, что мой брат, - Зеленина презрительно посмотрела на Дениса, - не перевелись еще юноши, уважающие старших.
Обозленный Делянов не посмел перечить сестре, скрипнул зубами и тоже поднялся на ноги. Они поменялись местами, Александр опустился на синий диван рядом с женщиной в красном и, глядя, как ведущий партии раздает карты, вопросил:
- Вы хорошо играете в вист, герцогиня? Нам следует выбрать стратегию. Что вам больше по душе - риск или осторожность? Мастера игры советуют в коротком висте рисковать. А раз нас шестеро, карт всего по шесть каждому - эту игру заслуженно следует назвать коротким вистом.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-22 09:20:45)
Извинения, которые князь Белозерский, судя по его словам, посчитал себя обязанным ей принести, вышли ужасно многословными. А объяснения к ним – столь пространными и велеречивыми, что Евгения начинала уже всерьез побаиваться, что подобная манера изъясняться в принципе характерна для этого молодого человека. Что было довольно странно, учитывая мнение, которое сложилось о нем у герцогини изначально. Потому как на первый – да и на второй, и на третий тоже, взгляды Александр, безусловно, казался чрезмерно дерзким и даже невоспитанным. Однако напрочь лишенным того занудства, которое было, кажется, сполна присуще его приятелю, несмотря на юный возраст и явное желание понравиться. Но вот, раз за разом, князь упорно опровергал это первоначальное впечатление. Впрочем, возможно, дело было в том, что они просто… не понравились друг другу! Так ведь иногда случается, что человек, который вроде бы и не сделал тебе ничего дурного, и которому нисколько не испортил жизни ты сам, отчего-то не нравится – и ничего с этим не поделать. Хотя, признаться откровенно, Евгения не любила таких ситуаций и старалась по возможности отыскивать хорошее в каждом, с кем сводила ее судьба. Так же и с Белозерским, хотя этого он заслуживает не больше, чем долгих о себе воспоминаний… Да только стоит ли зацикливаться на отрицательных эмоциях? Скорее всего, они с ним больше и не встретятся вовсе, поэтому какой смысл копить в душе какие-либо чувства сверх тех, что обычно вызывает лишь краткое и поверхностное знакомство?
«Фонтан красноречия» рядом с нею, меж тем, все никак не кончался. И, молча внимая словам Александра Васильевича, герцогиня в мыслях уже подыскивала какие-нибудь мягкие и деликатные формулировки, с помощью которых можно было бы быстро успокоить его внезапно пробудившуюся совесть. В сущности, она ничуть не обиделась бы, даже если бы князь открыто назвал ее старухой. Во-первых, потому что это было бы очевидной глупостью, потому – смешно, а во-вторых – потому что возраста своего Евгения ничуть не стеснялась. Благо, что и стесняться пока было особенно нечего… Но тут уже дорогая Лидия, безупречным чутьем опытной светской дамы, верно, почувствовавшая, что вечер нужно спасать, вдруг «вспомнила» про якобы отложенную до возвращения брата партию в вист. И этим вызвала у Дженни приступ горячей благодарности, несмотря на то, что карточные игры – любые, даже самые простые и незатейливые, никогда ее не увлекали настолько, чтобы вникать в их детали. Но отказываться от возможности как-то переменить поднадоевшую уже тему, было грех – даже если бы мадам Зеленина вдруг предложила всем им сыграть не в вист, а в прятки.
Правил игры Евгения не знала, поэтому ей было ровным счетом все равно – обычный это вист или нет. По той же причине она не особенно внимательно слушала подробные пояснения Дениса Львовича. Уже понимая, что играть будет в паре именно с ним, она изначально видела целью своего участия не помощь, а лишь максимальное стремление не создавать помех – по всему выходило, что Делянов прекрасно справится: вон, как хорошо во всем разбирается! Но тут обстоятельства вновь коренным образом переменились. И к такому развитию событий жизнь Евгению, что называется, вовсе не готовила!
Не имея возможности как-то повлиять на происходящее – ну не кричать же, в самом деле, что она не хочет, чтобы Белозерский играл вместе с нею в паре, герцогиня лишь обреченно вздохнула и молча немного подвинулась, давая Александру Васильевичу место подле себя. Побольше места – находиться от него слишком близко было почему-то… неудобно. Странное чувство, но Евгения вновь сполна его ощутила, когда молодой человек беззаботно плюхнулся рядом… сразу занимая как-то слишком много пространства – разумеется, не физически. Князь был высок, но все еще по-юношески строен. Дело было в чём-то другом, но вот в чем – этого мадам фон Эйзенберг пока понять не могла. И подумать не было времени – партия уже начиналась.
- Увы, нет! – коротко взглянув на обращенное к ней в профиль лицо Белозерского, внимательно следящего за тем, как Делянов раздает карты, Евгения тут же вновь повернулась к столу. – Я люблю рисковать лишь в тех случаях, когда почти уверена в успехе. Поэтому готова полностью отдать вам здесь право думать за меня и, соответственно, за меня же решать… Пользуйтесь случаем, князь. Поверьте, я это редко кому позволяю, – внезапно прибавила она едва слышно и усмехнулась.
- Как же это? - Вопросил Белозерский, в свою очередь обращая свой взор к профилю лика герцогини. - Риск - это неуверенность в победе по определению. Сведение возможности фиаско к минимуму уменьшает риск и лишает всякого к нему интереса. - Вновь обращая взгляд на стол. - По-моему. - Добавил, чтобы Евгения ненароком не сочла, что Белозерский собирался с ней спорить. - С позволениями будьте аккуратнее, герцогиня, - он тоже усмехнулся, вновь даря ей короткий взгляд. - А то я могу внезапно вспомнить, что наглость - мое второе счастье.
То, что итальянка играла плохо в карты, было паршиво с учетом мастерства в этой сфере обоих Деляновых. Играть против них было сложно, но Белозерский за последний год приноровился и хотя бы не выглядел на их фоне дураком.
- Я, признаться, тоже не блещу навыками картежника, - между делом говорил он своей напарнице, принимая свои карты и складывая их в ровный веер. - Так что будем надеяться на удачные карты.
Вист давался не только мастерам этого дела, но и был отчасти игрой фортуны - когда карт на каждого выдавалось мало, их состав мог решить очень многое.
Делянов, завершив раздавать карты, поднял свою последнюю и показал ее всем - туз пиковый. Эта карта определила козырную масть.
- Везунчик, - отозвался Зеленин, цокнув языком.
- Чертенок, - поправила Зеленина, фыркнув.
Делянов улыбался - козырной туз был отличным преимуществом.
А меж тем на руках у Александра был всего один козырь и разная чепуха, среди которой самой старшей была одинокая в своем ранге червовая дама.
- У-у-у… - Разглядывая свой веер карт. - Герцогиня, позвольте, я посмотрю ваш набор.
То скромное место для личного физического и душевного пространства, которое благоразумно освободила Мария Евгения, немого подвинувшись в сторону (что, между прочим, не было замечено князем Белозерским), было без задней мысли им уничтожено. Он придвинулся поближе к Нинни, как звала ее Лидия, протянул одну руку за женским станом и оперся ею на подлокотник дивана, а второй по-хозяйски поправил веер карт в женских ручках так, чтобы им обоим стали хорошо видны уголки с мастью и достоинством.
Тонкий цветочный аромат пощекотал обоняние, словно мягкое гусиное перо. Кожа лица вдруг решила оповестить хозяина, что чувствует тепло чужого тела совсем рядом - щеке вдруг стало тепло так, как от огня в камине. Нужно ли говорить, что Белозерский забыл о картах! В какой-то момент он внезапно для себя обнаружил, что смотрит вниз, на декольте женщины рядом с ним, которое красной оборочкой скрывало все сладостные тайные прелести. Взгляд скользнул вверх, на выпирающие ключицы; тонкую шейку на которой, если приглядеться, можно было заметить мерно бьющуюся под кожей венку; аккуратную раковину ушка… Локон темных волос, струящийся крупными волнами с височка мягко качнулся от горячего выдоха мужчины. Словно магнитом, его глаза притянули чужие, и он утонул в них, видя перед собой не ту испортившую его мундир мерзавку, которой он считал ее пять секунд назад, и даже не ту дерзкую не умеющую играть в карты негодяйку, а женщину. Настоящую. Влекущую к себе ароматом, теплом, красотой, обаянием, шармом. Женщину, по щелчку пальцев которой мужской рассудок превращается в тлен. Женщину, которой здесь пять секунд назад не было! И быть не могло! Откуда она здесь?!
И отпрянул, испугавшись. Отсел дальше, чем сидел изначально, понял, что смотрит герцогине в глаза, а она смотрит на него, после чего с трудом заставил себя отвести взгляд.
- Прошу... - В горле внезапно пересохло, вместо голоса послышался хрип, Белозерский с усилием сглотнул и повторил. - Прошу простить.
И вернулся к своим картам, глядя на них невидящими глазами.
Страшно захотелось курить, до зуда в пальцах.
Понять, что только что произошло, Белозерский не мог. Он сделал большой глоток коньяка, попытался вернуть себе рассудок.
Надо же, этот юный офицер помнил как минимум трех девушек, которые были в этой самой гостиной на месте Евгении, и к которым он прижимался совершенно намеренно, окружая собой, своими импровизированными "объятиями". Намеренно давал понять им, как они для него привлекательны. Намеренно приближался настолько, что мог почувствовать запах кожи, воспоминания о которых вечерами не давали ему заснуть… И ни разу он не потерял самообладания и холода рассудка. Все его действия были намеренными и вели к четкой осознанной цели. А стоило ему подсесть к даме, в которой он не видел потенциальной любовницы, как тут же превратился в идиота. Нужно было отдать должное Делянову - его вист в парах сближал партнеров до интимности даже при не нарочном поведении. Необходимо было держать себя в руках, чтобы не выкинуть что-нибудь еще более компрометирующее. Тем более, что в отличие от предыдущих дам, с которыми Белозерский флиртовал, надеясь на близость, то от мадам фон Эйзенберг ему ничего не нужно было даже даром! Впрочем, он уже не был в этом уверен.
Последний, надо сказать, был свидетелем всего произошедшего и все правильно понял. А потому сверлил офицера взглядом, словно мог им испепелить его тело. Белозерский, как только пришел в себя и это заметил, пожал плечами, безмолвно говоря, мол, "а я что, я ничего, это все она, мерзавка, она".
Кроме Делянова произошедшее, к счастью, никто не заметил. Игра уже началась. Денис выбросил на стол шестерку треф, мадам Зеленина покрыла его семеркой, ее супруг - девяткой. Настал момент хода Белозерского. Из трефов у него была лишь восьмерка, но крыть ею девятку было нельзя, а значит он мог выбрать другую масть. Но какую? Следовало сходить так, чтобы не подставить герцогиню, чей ход был после. К ужасу своему Белозерский понял, что не помнил карт своей партнерши. Ни одной! Хотя смотрел на них считанные секунды назад.
Он ругнулся про себя, еще раз убедившись, что все женщины - ведьмы, ведь ничто, кроме магии, не могло объяснить произошедшего.
На этот раз он не придвинулся ближе. Не попросил разрешения. А лишь вытянув руку, чуть повернул веер карт в женских руках в свою сторону, посмотрел на них, запомнил, и, так и не одарив Евгению взглядом, небрежно выбросил из своего веера на стол бубновую десятку.
- Ходите дамой, - подразумевая бубновую, посоветовал он герцогине и откинулся на спинку дивана.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-23 18:27:48)
«Что – неужели только второе?! Не может быть!» - Евгения едва не произнесла это вслух, однако, удержавшись в самый последний момент, лишь едва заметно улыбнулась, чуть приподняв уголок рта. Но так, чтобы Белозерский – при желании – мог это заметить. И задуматься, что ее улыбка может означать: одобрение или снова насмешку… Впрочем, признаться честно, спроси об этом кто-нибудь сейчас у нее, герцогиня и сама вряд ли ответила, что именно чувствует.
Между тем, проклятый мальчишка раз за разом нарушал все известные ей правила игры – но только не той, которую увлеченно вели на ломберном столе, а другой, древней, как мир, но от этого не менее увлекательной. И тем все сильнее бесил Дженни, которая, не понимая почти ничего из того, что происходит в продолжающейся партии, тем не менее, четко понимала, что просто не может сконцентрировать на ее событиях даже остатки своего внимания!
Когда князь уверенно – будто бы имел на это какое-то право! – просунул руку между ее спиной и спинкой дивана, опираясь затем на подлокотник: жест, скорее всего, неосознанный, но все равно совершенно недопустимый для двух едва знакомых между собой людей, Евгения тут же невольно подалась вперед. Надеясь, что Белозерский поймет, что перешел границу приличий. А если и не поймет, то хотя бы почувствует ее неудовольствие происходящим. Да не тут-то было! Вместо того чтобы немедленно избавить ее от своих объятий и извиниться, он вдруг замер, словно истукан. И Евгения, которая в этот момент как раз позволила себе очередной короткий – на сей раз откровенно недоумевающий, взгляд в его сторону, вдруг с ужасом и смущением поняла, что пялится князь Белозерский прямиком в ее декольте! Благо сверху – с высоты роста юного наглеца, разница в котором была отчетливо заметна даже тогда, когда тот просто сидел рядом, «вид», и в самом деле, открывался весьма заманчивый… Здесь следует заметить, что герцогиня фон Эйзенберг уже много лет относила себя к той счастливой когорте женщин, которые достаточно уверены в своей привлекательности, а потому смущаются заинтересованных мужских взглядов лишь тогда, когда… сами этого захотят. Демонстрировать нечто подобное перед едва оперившимся юнцом совершенно не входило в планы Евгении, а желание флиртовать с ним она и вовсе допускала для себя лишь, как проявление горячечного бреда – да и то лишь в том случае, если лихорадка окажется настолько высокой, что не будет снижаться никакими доступными средствами. И все же, она была смущена… Вернее, нет! То, что она испытывала сейчас, куда честнее было бы назвать настоящим смятением, которое и вовсе превратилось в род тихой паники, когда растерянный взгляд юноши вдруг резко взметнулся вверх – и буквально натолкнулся на её собственный, такой же «поплывший» и будто бы даже недоуменный. Вопрошающий – что с ними обоими, черт побери, в конце концов, происходит?!
- Н-ничего… - только и шепнув в ответ на его сбивчивые извинения – а может, и в ответ на так и не заданный вслух вопрос, в безумной надежде, что никто не обратил внимания на их маленький обмен любезностями, герцогиня поспешно отвернулась и вновь тупо уставилась в свои карты… Ах, да, они ведь, кажется, еще играют в какой-то там необычный вист…
Глубоко вздохнув – и постаравшись, при этом, чтобы никто не заметил ее вздоха, она стала усердно пытаться сконцентрироваться на игре, попутно давая себе зарок никогда и ни при каких обстоятельствах более за ломберный стол не садиться. Ни одной, ни тем более – в паре с кем бы то ни было. Но мысли по-прежнему витали где-то слишком далеко от этой уютной гостиной, а обоняние тревожил легкий аромат кельнской воды князя Белозерского, смешанный с терпким табачным и еще каким-то непонятным, но все равно очень приятным. Про который, если бы Дженни была хоть чуточку более романтической особой, ей непременно пришло бы в голову, что именно так, должно быть, и пахнет сама юность.
- Герцогиня, теперь ваш ход! – в голосе Николая Сергеевича ей вдруг послышалась ирония. Быстро взглянув на него поверх карточного веера, который сжимала в пальцах так крепко, точно боялась, что карты из него разбегутся, Евгения поняла, что, кажется, снова привлекает к себе слишком много внимания.
- Да… всего одно мгновение, Николя! Я ведь предупредила, что совсем не знаю этой игры! – лучезарная улыбка должна была замаскировать вновь охватившее ее чувство неловкости, впрочем, на сей раз – совсем иного свойства. – Мне нужно подумать. И посоветоваться с партнером, - прибавила она, с тайным волнением думая о том, что сейчас им вновь неизбежно придется взглянуть друг на друга – и что тогда? Но все вышло ровным счетом наоборот. Высвободив, наконец, руку – отчего Евгения вдруг явственно ощутила, что спине ее стало как-то холодно и неуютно, Александр лишь развернул к себе ее карты и коротко посоветовал, с какой пойти.
- Хорошо, как скажете… - пробормотала он, послушно выкладывая поверх уже имеющейся на столе стопки карт бубновую даму и думая лишь о том, почему он все-таки не нее не посмотрел…
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-23 23:23:11)
А не смотрел он, потому что боялся. Во-первых, произошедшее пробудило в нем чувство неловкости, которое испытывал Белозерский очень и очень редко, а потому оно казалось ему ярче, чем было на самом деле. Во-вторых, он еще не забыл о том, что герцогиня занята предусмотрительным князем Деляновым.
Первая ставка перешла на козыри и сыграла в пользу Зелениной. Второй круг пошел быстрее. Когда наставала очередь Александра, он делал выбор уверенно, затем советовал Нинни карту, которой стоит ходить ей, она послушно следовала его советам, впрочем, так и не заслуживая взгляда. Денис руководил Настей, стараясь не приближаться к барышне слишком близко. Вторая ставка, небольшая, сыграла в пользу них. Третья, крупная, вновь в пользу супругов. У Белозерского и его напарницы до сих пор было пусто. На руках оставалось по две карты.
А вот следующая ставка вышла весьма и весьма интересной:
Благополучно начавшись с шестерки, она выросла до валета, не пропустив ни одного ранга. Ставка, конечно, не золотая, но урвав ее себе можно было хотя бы перегнать пару Настеньки и Делянова. Сверху был валет червей. Белозерский, глядя на него, призадумался… В его веере оставались пиковый валет и та самая червовая дама. По правилам именно ею Александр Васильевич и был обязан покрыть ставку. Оставшиеся карты герцогини он помнил - червей у нее не было, зато была козырная семерка. Поэтому, следуя правилам, ей останется пойти именно ею. Кроме этого Белозерский прекрасно знал, что на руках у Делянова оставался козырной туз. Да и у Насти предусмотрительный Денис не мог не оставить крупного козыря, который будет покрыт тузом и сыграет в их пользу. Тогда ставка уйдет к ним и они безоговорочно выиграют. А Александр с Евгенией проиграют. И тогда Настенька придумает желание на подобие кукареканья с балкона. И Белозерский будет вынужден превратиться в петуха. Мысль об этом в одно мгновение убедила князя бефовать, другого выхода просто не оставалось.
Червовая дама осталась в руках Белозерского, вместо нее на стол упал козырной пиковый валет.
- Вам нечем крыть, герцогиня, - то ли потеряв бдительность, то ли нечаянно забыв о неловкости, он посмотрел на нее и едва заметно улыбнулся, забирая ставку себе.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-24 10:33:08)
По размышленье здравом – ну хотя бы относительно, которое вновь стало удаваться Евгении лишь тогда, когда у нее получилось восстановить спокойствие и самоконтроль, вист оказался не такой уж сложной игрой. С детства имея привычку искать объяснение всего непонятного через какие-то простые и привычные вещи, она и теперь довольно быстро пришла к выводу, что на ломберном столе все так же, как в обычной жизни. Где правильным и привычным порядком вещей является тот, при котором старшие имеют власть над младшими… Возможно, конечно, и обратное. Но в редких случаях. И исключительно по их особому разрешению. Например, так, как это происходило прямо сейчас у них с князем Белозерским, которому Дженни добровольно делегировала право вести эту партию, в том числе и от своего имени. И это пошло на благо. Круг за кругом они постепенно набирали очки в ставках. Хотя уже теперь было ясно, что угнаться за супругами Зелениными просто невозможно – что, кстати, оказалось немалым сюрпризом для мадам фон Эйзенберг, прежде не подозревавшей в своей степенной и правильной приятельнице столь азартной, а главное – умелой картежницы. Поэтому состязание теперь шло основным образом не за то, чтобы выиграть, а ради того, чтобы не проиграть. И происходило оно между их парой, а также дуэтом Дениса Львовича и Настеньки, которая, по всему было видно, разбиралась в игре навряд ли лучше самой герцогини. Иными словами, всерьез и азартно сражались между собой именно двое молодых людей, будто бы забывших на время о своей давней дружбе ради соперничества. А вот из-за чего оно происходило на самом деле… Здесь, как говорится, были возможны уже совершенно различные трактовки.
Собственно, внешне это почти никак не проявлялось. Однако при всем расположении к Алексу, Делянов не был готов уступить ему ту, ради которой затеял всю эту игру. Ведь надобно было оказаться совершенно слепым идиотом, чтобы, постоянно, исподволь, наблюдая за герцогиней – а заодно и находящимся подле нее Белозерским, не заметить, что между ними происходит. Денис идиотом, несомненно, не был. И потому, внутри, все больше приходил в ярость при виде того, как его – вроде бы – лучший друг пытается очаровать его – ну, хорошо, почти уже его – женщину! И делает это, ничуть не таясь. На глазах у всех! Как будто, так и должно происходить! А она… явно отвечает ему взаимностью этому чертову доморощенному Дон Жуану! Но ведь и сам-то он, каков кретин! Будто бы и забыл вовсе, какой эффект обыкновенно производит на баб это присущее одному лишь Сашке странное сочетание ангельски-невинного облика и лихой бесшабашности вместе с изрядной примесью нахальства и каплей веселого цинизма. Делая Белозерского для них магнетически притягательным. Особенно заметно это стало после истории с Жанной, которая, вероятно, не только развила в Алексе некоторые врожденные таланты, но и заставила почувствовать себя в них уверенным, а это, как говорят, женщины – особенно те, что постарше и помудрее, всегда чувствуют и понимают даже без слов. И вот именно такого, во всех смыслах, козла, он сам – добровольно, пустил в свой собственный огород, а после еще удивляется, что тот со всех копыт с радостью понесся пожирать там капусту!
Впрочем, следует все же отдать должное. Едва лишь заметив, что от внимания Дениса не укрылись его маневры, Сашка тотчас же их и прекратил, вновь приняв свой обычный невинный вид, а может, просто увлекшись, наконец, игрой. Которой, в свою очередь, с этого момента вновь стал уделять все внимание и сам Делянов, потому что оставить Алекса в дураках хотя бы здесь, за ломберным столом – и тем проучить за попытку вероломства, превратилось для него теперь в весьма важную и хорошо осознаваемую задачу. А добиваться своих целей Денис Львович всегда умел – не наскоком, так измором.
Между тем, игра продолжалась с переменным успехом. И в какой-то момент их с Настей пара начала терять свое небольшое преимущество. Однако Денис помнил, что главная карта – пиковый туз, все-таки у него. Потому был относительно спокоен. Выложив после Настенькиного хода червовый валет, Делянов вопросительно посмотрел на Белозерского, мол, давай, решай, что будешь делать дальше! И, судя по тому, что думал тот довольно долго, несмотря на усердно хранимую на лице невозмутимую мину, их с Нинни нынешнее положение было отнюдь не блестящим.
Помедлив еще какое-то время, Алекс бросил поверх его карты пиковый валет и, не глядя на Делянова, который в этот момент мысленно обозвал его совсем не по-дружески словом, которое совершенно невозможно произнести в обществе дам, потянулся, чтобы забрать ставку. И тут произошло то, что заставило Настеньку побледнеть, Лидию Львовну весело расхохотаться, а Николая Сергеевича – удивленно присвистнуть. И виновницей всего этого калейдоскопа эмоции оказалась… разумеется, герцогиня фон Эйзенберг!
- Позвольте, князь! Я, должно быть, что-то не понимаю, - проговорила она вдруг, растерянно взглянув вначале в оставшиеся у нее в руках карты, а затем на Белозерского. – Но почему же, собственно, «нечем»? У меня ведь еще есть «семерка» пик против вашей червовой дамы!
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-26 13:10:00)
Из всех присутствующих реакция Белозерского на реплику Евгении была самой яркой, хоть и выглядел он совершенно хладнокровным. Он сжал до скрипа зубы, стиснул кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и посмотрел на свою партнершу, словно был готов ее укусить.
Вокруг поднялось кудахтанье:
- Ах, князь, как нехорошо вы поступили, как нехорошо, - говорил Зеленин.
- Вам лишь бы хитрить, юный офицер, вы такой прохвост, - одновременно с ним говорила его супруга.
- Это в привычке и нравах нашего Александра Васильевича, смею вас уверить! – Отвечал им довольный Делянов.
И только Настенька вращала своими глупыми глазами и хранила гробовое молчание, боясь происходящего.
А меж тем сам Белозерский не реагировал на шум вокруг и смотрел на Евгению:
- Герцогиня, - прорычал он ей, едва сдерживая в себе ярость, - это был блеф!
Она что, совсем дурная? Или подыгрывает Делянову? Да лучше бы была дурной, чем ему намеренно подыгрывала! Интересно, после мундира и игры в карты – что еще эта женщина сможет испортить?
- Я пошел против правил намеренно, понимаете? Чтобы не проиграть!
Белозерский, конечно, когда чуть остыл, понял, что итальянка поступила наивно, не будучи сведущей в тонкостях игры и уж подавно не зная блефа. Но желание ее укусить ради мести – до боли и визга – осталось.
- Тише, тише, прошу вас, дамы и господа! – Белозерский тряхнул свой шевелюрой и попытался унять шум вокруг. У него еще была соломинка, хватаясь за которую он мог выбраться. – Да, у меня на руках червовая дама, вот она, видите? Да, я блефовал. Но прошу заметить, что в висте за блеф не исключают из игры. Блеф в висте наказывают! Да-да! Двадцатью очками штрафа.
- Это какие такие правила, простите? – Округлила глаза Зеленина и тут же начала стратегию наступления. – Быть того не может! Семьдесят очков, не меньше, мой юный несведущий друг!
- Семьдесят? Пощадите, Лидия Львовна, - Белозерский пробежался по ставкам, которые сыграли в пользу его пары с Евгенией и подсчитал количество очков в них. – Да тут всего шестьдесят два!
- Итого минус восемь у вас, - Лидия улыбнулась своей хитрой лисьей улыбкой.
- В этой гостиной издавна играют по совсем другим правилам, в них отродясь не было семидесяти очков штрафа, уверяю вас! Денис! Что же ты молчишь? Скажи, наконец, своей любимой сестре, что я прав.
В этой гостиной и правда всегда было всего двадцать очков штрафа за блеф (если его, конечно, замечали). И блефовали Белозерский с Деляновым регулярно и весело. Но в этот раз Денис Львович не был настроен защищать своего друга (бывшего?). Хозяин дома помолчал, откинулся на спинку диванчика и небрежно закинул ногу на ногу.
- А я Лидию Львовну слушаю, - ответил он, выделяя слова, - и повинуюсь.
- Ах, так?! – Рассвирепел Алекс, отвечая другу тем же ненавистным взглядом, как бы говорящем «вызов принят». – Хорошо, Денис Львович. Пусть будет по-твоему. Еще посмотрим, кто останется в выигрыше! – Глядя на него исподлобья.
И ни для кого не осталось секретом, что речь шла не о карточном выигрыше.
- Спокойно, юноши, - вновь призвала их к порядку настоящая хозяйка вечера. – Нинни, голубушка, не обращайте внимание на этих бунтовщиков – они смолоду не перебесились еще! Ваш ход - давайте заканчивать партию, хоть и очевидно, что вы проиграли.
Белозерский, кровь в жилах которого закипела от азарта, злости и желания мести, выхватил из рук своей партнерши одну из карт и бросил ее на стол, начиная новую ставку. Было уже совершенно неважно, чем идти. И пока ход шел по кругу, он решил уделить этой очаровательной негодяйке внимание, теперь не боясь смотреть на нее. Он подсел чуть поближе к ней, чтобы та заметила его интерес, и неоднозначно улыбнулся.
- Смотрите, - он показал ей свою червовую даму, - она похожа на вас, не находите?
И убедился в том, что герцогиня разглядела нарисованную на карте женщину. После чего внезапно открыл рот, поднес к нему карту и, клацнув зубами, укусил ее так, что зубы попали аккурат на дамскую шейку. При этом с вниманием и любопытством наблюдая за реакцией самой мадам фон Эйзенберг.
- Боже правый, ты ударился в детство, Алекс, где твои манеры? – С ужасом воскликнул Делянов. – Будь добр, не порти мои карты. Уже твой ход, между прочим.
Последний круг прошел очень быстро, ведь карты были на руках у всех последние.
- Я их не порчу, Денис, я их краплю*, - отпустив даму червей из зубной хватки, ответил Белозерский, показывая Делянову рубашку карты с отметинами от зубов, после чего бросил ее на стол. Поверх дамы упала, наконец, семерка пик из рук Нинни, ставку ушла Зелениным и сыграла в их пользу. Следующая, довольная крупная, с козырным тузом и королем – Делянову.
Одержавшая фиаско пара офицера и иностранки так и сохранила счет в минус восемь. Счет остальных нужно было подсчитать, чем они и занялись. Назвать заранее победителя было невозможно.
Тем временем Белозерский, без особого интереса наблюдая за ними, приблизился к герцогине и молвил ей на ушко шепотом – так, чтобы слышала она одна.
- Если сейчас победит Делянов… и Настенька прикажет мне… кукарекать… знайте – я от всей души посвящаю эту петушиную песню вам одной.
*Крапленые карты - карты с особым крапом, то есть условными пометками на рубашках игральных карт, применяемыми шулерами.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-26 13:46:45)
- Теперь – да! – процедила сквозь зубы герцогиня не менее сердито в ответ на вопрос Александра, заданный тоном, в котором буквально звенело тщательно сдерживаемое бешенство. Не менее выразительным был и взгляд, обращенный на Нинни, которая в этот момент невольно подумала, что встреть она мужчину с подобным выражением лица где-нибудь на улице, должно быть, немедленно обратилась бы в бегство. И из-за чего! Из-за каких-то глупых карт! Что за безумец этот князь?! И что вообще может объединять его с Деляновым, который хоть и казался по-прежнему нестерпимым занудой, все же, в целом производил впечатление человека рассудительного и вменяемого. – Но и вы вполне могли бы как-то все объяснить мне заранее, если уж мы действительно играем эту партию вместе! – прибавила она и отвернулась, испытывая смешанное чувство обиды и досады. Причем, последнее – больше в свой адрес. Из-за того, что повела себя как наивная идиотка, разумеется. А из-за чего же еще?!
В гостиной, меж тем, продолжалось бурное обсуждение вопиющего проступка князя Белозерского. И он принимал в нем весьма активное участие, все еще пытаясь спасти, кажется, безнадежно проигранную партию, к которой сама мадам фон Эйзенберг утратила даже тот небольшой интерес, что до того испытывала. Видимо, карты, и в самом деле, не для нее. Поэтому и спорщиков, которых госпожа Зеленина уж успела иронически окрестить «бунтовщиками», Нинни слушала молча, почти равнодушно дожидаясь, когда, наконец, улягутся страсти. А когда Лидия предложила возобновить игру, приготовилась спокойно положить на зеленое сукно нужную карту, но тут снова вмешался Белозерский, буквально выхватив из ее рук совсем другую, и нервно швыряя ее на стол.
- Да что происходит?! Почему вы держитесь со мной столь возмутительным образом? – шепотом спросила она, когда ход перешел от них к Зелениным и Денису, и те ненадолго перестали смотреть в их сторону. – Кто вам позволил?!
Но вместо ответа Белозерский лишь плотоядно улыбнулся, заставив Евгению уже всерьез забеспокоиться о его душевном здравии. И чувство это лишь усилилось и окрепло в ее душе, когда, спустя минуту, Александр устроил новое представление – на сей раз с картой, которую демонстративно попытался… что? В самом деле, перегрызть?! При виде этого зрелища герцогине внезапно стало смешно.
- Я нахожу, князь, что… вы ведете себя, как паяц! – заметила она вслух, с трудом удерживая улыбку. Впрочем, на сей раз вполне добродушно: без обиды или сарказма. Лидия права: совсем еще мальчишки! Причем – оба. Пытаются – и, надо признать, порой не безуспешно, вести себя словно взрослые мужчины, но вот происходит что-то непредвиденное, и… Должно быть, это у них примерно так же, как и с голосом у юноши-подростка. Вот сейчас он говорит вполне себе басом, а через минуту вдруг даст «петуха»…
Игра, тем временем, закончилась. Две пары игроков из трех вновь склонились над столом, подсчитывая очки и выявляя победителя. Евгения спокойно поднялась из-за стола, еще раз клятвенно пообещав себе, что более никогда за него не сядет, и желая размяться, медленно пошла по комнате, остановившись затем у ближайшей стены, украшенной сразу несколькими акварелями работы неизвестного художника, делая вид, что очень увлечена их изучением. Когда Белозерский вновь неслышно оказался рядом, она слегка вздрогнула и резко обернулась – при этом, едва не столкнувшись с ним лбом: его лицо оказалось так близко, что это вновь застало ее врасплох. Как и волна мурашек, вдруг пробежавшая по всему телу, когда князь шепотом – едва не касаясь губами ее уха, сообщил, что готов посвятить ей свою петушиную песнь – буде возникнет такая надобность. «Неужто еще одна попытка иронии?! Напрасно, юноша!» - мелькнула мысль. И, в одно мгновение стряхивая с себя наваждение, Евгения насмешливо вскинула брови. А затем, не сводя глаз с его лица, проговорила – в отличие от самого князя, достаточно громко, чтобы ее могли услышать все, кто находился теперь в гостиной:
- Вы вообразите, господа, какую честь только что оказал мне князь Белозерский! – оставив свои подсчеты, семейство Зелениных в полном составе и примкнувший к ним Денис Львович разом с любопытством обернулись в их сторону. И она тут же безжалостно пересказала им слова Александра, со смехом пояснив при этом, что не видит никакой причины относиться к этому так уж серьезно, превращая тем свою возможную петушиную песнь – в «козлиную»*.
– Мы ведь здесь среди друзей и всего лишь шутим. Так что это ничуть не уронит вашего авторитета в моих глазах! – прибавила она под общий хохот Зеленина и Делянова, видимо, достаточно хорошо сведущих в греческом, чтобы оценить этот каламбур. А также хихиканье Настеньки и Лидии Львовны, которые если и не были в курсе, то вовсе не желали этого при всех показать.
- Ах, ну полно же вам потешаться над бедным Сашенькой! – в конце концов, воскликнула последняя, напуская на себя строгий и обиженный вид. – А заодно и надо мной. Неужели вы, в самом деле, верите, что я бы придумала для него настолько банальный фант, как прокричать петухом с балкона?!
- Да полноте, милая! Уж нам ли с Денисом не знать, какой Макиавелли в тебе порой таится? – усмехнулся Николай Сергеевич, быстро обменявшись с шурином многозначительными взглядами.
- Что есть, того не отнимешь! – ответила она в тон с довольным видом. А после посмотрела на Белозерского. – Так что, Сашенька, не волнуйтесь. Я придумала для вас нечто куда более приятное. А для нас остальных – интересное…
- Лидочка, да ты не томи уже, право! – воскликнул Денис, на лице которого теперь отчетливо читалось беспокойство: «интересные» идеи старшей сестры с детства чаще всего не сулили для него ничего хорошего. – Говори!
- И скажу! Желаю… - в этом месте госпожа Зеленина вновь сделала небольшую паузу, хихикнула и взглянула на герцогиню фон Эйзенберг, заставив внутренне насторожиться уже и ее, а не только младшего брата. – Чтобы князь Белозерский подарил нашей дорогой гостье… свой самый нежный поцелуй!
* Игра слов. «Трагедия» в буквальном переводе с греческого – «козлиная песнь»
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-27 00:18:38)
Женщины обретают особую красоту, когда искренне улыбаются. Стоило тысячу раз выставить себя дураком и съесть целую колоду карт ради одной такой улыбки, сдерживающей смех. Белозерский любовался Евгенией с восхищением. Обиду от проигрыша сняло как рукой. Пусть будет кукареканье! Пусть Белозерский залезет под ломберный столик и пропоет свою петушиную песню оттуда! Пусть! Лишь бы она еще раз улыбнулась…
Похоже, игра Евгении надоела, и сидеть за этим столиком надоело тоже. Едва она поднялась на ноги, Белозерский тут же последовал за ней, прихватив их бокалы.
Над собственной шуткой посвящения петушиной песни он смеялся вместе с остальными. Странно, почему он не чувствовал злости к герцогине? Она так подло его сдала, негодяйка! Но он ничуть не был этим расстроен - шутка и впрямь вышла забавная. Но желание укусить мадам фон Эйзенберг вновь появилось. Правда, почему-то на этот раз укусить хотелось ласково...
- В таком случае, я согласен кукарекать прямо сейчас! - Со смехом принял свою участь Белозерский, узнав о том, что такое представление не уронит его авторитета. - Ваше вино, герцогиня, - услужливо протягивая ей бокал. - Так кто же у нас победитель, в конце-концов?
То, что одержала победу пара Зелениных, его обрадовало. Лидия была очень умной и с хорошим чувством юмора, а значит кукарекать Белозерскому точно не придется. Зато придется сделать что-то другое. Но что? Хитрый прищур этой женщины заставлял беспокоиться.
- Желаю, - начала она и все вокруг притихли. - Чтобы князь Белозерский подарил нашей дорогой гостье… свой самый нежный поцелуй!
Несколько секунд царило гробовое молчание.
- Только заметьте, Сашенька, - пользуясь моментом, уточнила Зеленина, - вы должны поцеловать не так, как брат целует сестру. А по-настоящему.
И тут понеслось. Щеки Настеньки вспыхнули алым.
- Лидия! - Осуждающе воскликнул Николя, внезапно переведя разговор на русский.
Делянов побледнел и с трудом подобрал подходящие слова:
- Прости, но это… Неприлично! - Полным возмущения голосом.
- Неприлично? - Переспросила Зеленина, в привычке которой было защищаться нападением. - Неприлично - это то, как явно ты выкаблучиваешься перед Нинни!
Делянов потерял дар речи на мгновение. Цвет лица Настеньки приобрел равномерный алый оттенок.
- Позволь напомнить, что ты в моем доме, сестра.
- Позволь напомнить, - перебила она его, - что этот дом, - она показала пальцем на гостиную вокруг, - сколько твой, столько же и мой! И моим он был даже несколько раньше - до твоего рождения!
Николя благоразумно прервал этот извечный спор до того, как он перешел черту "вот если бы ты не родился", который то и дело всплывал при семейных встречах.
- Прошу вас, Денис Львович, будьте благоразумны. Лидочка, душа моя, давай я добавлю в твой бокал вина. Помнишь, врач говорил тебе, что нельзя много нервничать, от этого появляются головные боли.
- Головные боли появляются от глупых родственников, - Зеленина напустила на себя обиженный вид, что получалось весьма натуралистично.
Делянов тер переносицу и молчал. Николя внезапно вспомнил, что на эмоциях все смешали французский с русским, а последний итальянка не знает. И вновь, словно ничего не произошло, продолжил на французском:
- Придумай новое желание, Лидочка, давай не будем обижать хозяина этого вечера, - ласково просил ее Николя, добавляя вина в бокал.
- Вот уж нет, - упрямо отвечала надутая Зеленина. - Нет ничего дурного в поцелуе, который, заметьте, моего брата никак не касается. Это, если хотите, артистизм. Такая сценка. И пара проигравших должна ее сыграть. Ведь верно заметила душенька Нинни - мы здесь среди близких друзей и всего лишь шутим. К тому же, такое представление будет очень полезно… Настеньке.
Зеленина улыбнулась барышне, Настя начала багроветь от смущения.
- Одно дело - слышать о поцелуях или читать о них, а совсем другое - увидеть в живую…
Пока Зеленина рассуждала вслух, Белозерский рассуждал про себя.
По отношению к своему другу Денису Александр поступал, конечно, совершенно по-свински и осознавал это. Впрочем, Делянову было не привыкать - девушки в их компаниях часто предпочитали веселого офицера занудному банкиру. К тому же вся эта ситуация была с самого начала устроена Зелениной, а никак не Белозерским. То, что он не перечил ей, конечно, его не оправдывало, но и сильно виноватым он себя тоже не чувствовал. В конце концов, все было в руках герцогини и право ставить точку в любом вопросе принадлежало только ей.
Мысль о том, что здесь и сейчас на глазах у всех Белозерский может поцеловать ее в губы, как сказала Лидия, по-настоящему, опьяняла и сводила с ума. Даже если бы Белозерский не был уверен в том, что после всего произошедшего Делянов не вызовет его на дуэль, он не смог бы отказаться от шанса поцеловать Евгению. В конце концов, он почти был уверен, что она откажется. Ведь это глупо. Он, совсем еще юный, зеленый офицеришка, который ведет себя как паяц, ест червовых дам и ерничает, играя чувствами лучшего друга. И она… такая бесконечно красивая, умная, повидавшая половину мира, замужняя взрослая женщина. Нет ничего глупее этого поцелуя. Это глупее кукареканья.
- Позвольте, - влез, наконец, в этот спор Белозерский, - я согласен с вами, Лидия Львовна, в той части, где вы говорите о сценке с поцелуем. Здесь, в почти семейной обстановке нельзя считать это неприличным. И я, как проигравший, ваше желание принимаю, но с условием, что вы мне обещаете больше не нервничать - ваше здоровье прежде всего. И, разумеется, я выполню это желание только с позволения самой мадам фон Эйзенберг, потому что делать что-либо с ней против ее воли считаю невозможным, - он улыбнулся ей, пытаясь прочесть ее мысли. - По условленным правилам желание должен выполнять именно я. Но так получается, что мы с вами, герцогиня, оба… наказаны.
Последнее слово прозвучало совершенно неуместно. Считать поцелуй наказанием Белозерский не мог, это скорее было балование, сладкий пряник вместо кнута. А вот было ли это задание наказанием для самой герцогини - оставалось вопросом.
- Если вы, мадам, не против сыграть со мной эту сценку на радость Лидии Львовны, потеху мужчин и, конечно же, ради урока для Анастасии Сергеевны, то я, - комичность ситуации заставляла широко улыбаться, - готов!
Вдруг согласится? Господи, я у тебя так редко что-либо прошу! Пусть она согласится!
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-29 08:26:54)
- Что?! – будучи высказанной вслух, идея мадам Зелениной показалась Евгении настолько дикой, что в первый момент она решила, будто просто по какой-то причине неправильно ее поняла. А дальше последовала непродолжительная пауза, сразу после которой мгновенно вспыхнула бурная дискуссия, о смысле которой герцогиня могла лишь с трудом догадываться, потому что происходила она на русском языке. На который немедленно перешли между собой Лидия, Денис и Николя, как только их спор вступил в особенно горячую фазу. И которого сама Евгения, разумеется, не знала.
- Что здесь происходит? О чем они спорят? – недоуменно проговорила она, обращаясь к князю Белозерскому. Обращаясь, конечно, вынужденно, так как рядом больше не было никого, кто мог бы ей перевести. Но тот лишь как-то странновато усмехнулся, не переставая при этом внимательно следить за происходящим. А после, когда наконец соизволил заговорить, все с той же гадкой ухмылкой заметил, что вряд ли сможет адекватно перевести для герцогини на французский язык отдельные исконно русские идиомы. И Нинни, чье любопытство после таких «пояснений» разгорелось пуще прежнего, тут же невыносимо захотелось треснуть этого мерзкого гаера чем-нибудь тяжелым. Но вместо этого, она лишь слегка дернула уголком рта, что могло бы означать «не очень-то и хотелось», фыркнула и, отодвигаясь от Белозерского, который по-прежнему, так к ней и льнул, снова обиженно отвернулась. Благо в этот самый момент, должно быть, вспомнив, наконец, о ее присутствии, Николя не только призвал всех к порядку, но и снова перешел на французский. И тут Евгения окончательно поняла, что попалась. С истинно иезуитской изворотливостью, Лидия – называется подруга! – ради собственного увеселения, или уж из упрямства, так легко и запросто загнала ее в собственные же сети, что любому, кто мог это видеть и оценить, оставалось лишь восхищенно вздохнуть. Особенно же «восхищала» сентенция о том, что юной Настеньке будет якобы полезно увидеть их с Белозерским гипотетический поцелуй… Интересно, чем полезно, а главное – для какой цели?! Бред. Форменный бред! Не будет она целоваться с этим мальчишкой на глазах у всех – да еще после его бессчетных дерзостей, колкостей и гадких ухмылок в ее адрес! Лидия, и верно, рехнулась, предлагая подобное!
- Полагаю, что мадемуазель Зелениной было бы уместнее обогащать свой эмоциональный опыт на примере настоящих театральных постановок. Нет ничего хуже, когда играть пьесу берутся плохие актеры. Даже самую лучшую пьесу! – заметила она, выразительно глядя на приятельницу и все еще уповая на то, что от этих слов к ней хотя бы ненадолго вернется рассудок и здравый смысл. Но Лидия упорно делала вид, что не понимает ее намеков. И тогда Евгения, уже практически с открытой мольбой о спасении, взглянула на Николя и Дениса. Но первый лишь смиренно потупился, видимо, решив, что спорить дальше бессмысленно, а второй молчаливо буравил сестру мрачным взглядом исподлобья. И потому мольбы герцогини не заметил. Надеяться же, что против самодурства Лидии Львовны возмутится хотя бы Настенька, на сонном личике которой впервые за весь вечер засветилась тень любопытства, и вовсе не приходилось…
А тут еще Белозерский вновь заговорил, и положение, которое и без того казалось трудно исправимым, сделалось вовсе безвыходным. Потому что в словах, формально обращенных к госпоже Зелениной, Евгения отчетливо слышала завуалированный вызов, прежде всего в свою сторону. Наглый мальчишка, он продолжал ее дразнить! И, принимая вызов, герцогиня фон Эйзенберг в один момент отбросила в сторону одолевавшие ее сомнения, желая преподать ему такой урок, который он запомнит.
- Вот это да! – тихо воскликнула она, перебивая Александра. – Вначале целую вечность распространялись, что целовать меня для вас – это лишь тяжкая повинность, которую придется исполнить лишь для того, чтобы уплатить долг чести. А после и вовсе открыто заявили, что это для вас наказание?! Ну, знаете… Подобным образом еще никто и никогда не испрашивал моей благосклонности!.. Скажите, а среди ваших ровесников это теперь так принято?
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-03-30 00:15:04)
Какая "повинность"? Какая "целая вечность"? Это что, выводы, сделанные из одного только полушутливого слова "наказаны"? Эта дама вообще знает французский? Или для итальянок смысл слов на этом языке переиначивается? Господи, как она долго говорит! А какая она красивая, когда злится, Господи! Пусть лучше злится, чем смеется.
Белозерский смотрел на нее удивленно и растерянно. Он никак не мог взять в толк, какой вызов она смогла различить в его словах. Равно как и ее внезапная агрессия на шутливость ставила его в тупик. Судя по всему, он совершенно не мог ей понравится свой легкомысленностью и комичностью, которая сводила с ума всех дам, с которыми офицеру доводилось встречаться до этого. Хотя только что она заливисто смеялась…
К чему вообще все эти рассуждения, отнекивания, пылкая гордость! Завязнув спорах с Лидией, можно было смело в этой гостиной заночевать! Ну всем же ясно, что Зеленина не отступится особенно теперь, когда Белозерский дал на поцелуй согласие. И оставалось лишь уговорить саму Марию Евгению. И чем прикажете? Банальными "пожалуйста"? Скучными "просим вас"?
Как я должен был поступить, чтобы не нарваться на иголки этого ежика? Превратиться в героя пресловутого французского романа? Хвалить Бога вслух за удачу поцеловать эту нимфу? Умолять позволить мне эту дерзость - коснуться ее губ своими? Давать клятвы пристойности и чести вперемешку с признаниями в любви? Какая, (нецензурное слово), скука!
Если Нинни хотелось треснуть Белозерского чем-то тяжелым, то ему хотелось натолкать ей в рот редисок. Или орехов. И посмотреть, как она будет пытаться злиться и возмущаться вслух при этом.
Впрочем… Был другой, куда более приятный способ заставить ее замолчать. А заодно и наказать. Все, описанное ниже, происходило в считанные секунды.
Не дожидаясь, когда герцогиня закончит изливать свои возмущения, Белозерский оставил свой бокал с коньяком на ближайшем столике, уверенно повернулся к даме, подошел к ней вплотную и взял ее личико в свои руки: одной настойчиво притянул к себе за затылок, игнорируя всяческое (впрочем, совершенно естественное) сопротивление; второй аккуратно, но не менее настойчиво повернул личико к себе и чуть приподнял. Последнее сказанное ею "так принято-о" заглушилось его губами, приникшими к ее устам внезапно настолько, чтобы она не успела понять, что происходит, и не успела среагировать. Белозерский, прикрыв глаза и чуть склонившись к лицу герцогини фон Эйзенберг, целовал ее вовсе не нежно, как просила мадам Зеленина. Это скорее был поцелуй страсти, жадности, голода. Теперь, когда мосты были сожжены и терять было уже нечего, оставалось лишь переступить ту грань, которая разделяла поцелуй невинный от поцелуя любовного. И Белозерский, пользуясь тем, что дама только что что-то говорила и ее губы были разомкнуты, нахально дозволил себе попробовать эту женщину на вкус кончиком своего языка. Она была такой приторно сладкой, с кислинкой от выпитого вина, такой вкусной, что ему впору было собственный язык проглотить. И вот тогда остановить Белозерского уже было невозможно. Властно целуя горячие женские губы, он все также настойчиво притягивал Нинни к себе за затылок, а второй рукой, напоследок нежно и страстно проведя ладонью и пальцами по бархатной щечке, скользнул вниз, на тонкую талию, стянутую алым атласом платья, и властно прижал к себе, с восхищением ощущая сквозь одежду, как женская грудь прижимается к его груди, в которой бешено колотилось сердце.
Тем временем удивленная и восхищенная в равной степени представлением Лидия Львовна ахнула и зааплодировала, глядя снизу вверх большими глазами. Лицо Настеньки вспыхнуло бордовым, она прикрыла открытый от неожиданности ротик бледной ручкой и тут же лишилась чувств, театрально откинувшись на спинку диванчика. Мужчины, вперившиеся взглядом в целующихся, даже не сразу это заметили. А когда заметили, спохватились, вынужденные оторвать взгляд от Александра и Евгении, и принялись приводить ее в чувство. Лидия даже не думала отрывать от представления взгляд и смотрела на целующихся с обожанием, не питая никакого интереса к Насте.
Но это все, кроме звуков, не было доступно Белозерскому, который был поглощен поцелуем, словно демоном, который свел его с ума и заставлял лишь крепче прижимать к себе хрупкий женский стан, напрочь лишив Евгению возможности освободиться даже при яром желании.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-30 19:52:50)
- Lasciatemi! Ti pazzo, che fai?! – с усилием вырвавшись из цепких объятий, в ярости прошипела герцогиня фон Эйзенберг Белозерскому. И, едва лишь чуть опомнившись от его внезапного натиска, влепила наглецу увесистую пощечину, сразу после этого отскочив в сторону и судорожно хватаясь руками за спинку первого подвернувшегося стула – чтобы не упасть, уподобившись в том несчастной Настеньке, над которой, тем временем, вовсю хлопотал ее старший брат. А также Денис, чье внимание, впрочем, куда больше было сфокусировано на том, что происходит между Евгенией и Алексом, к которому в эти мгновения он питал неподдельную и никогда прежде не испытываемую ненависть, сдерживать которую помогало лишь исключительное природное хладнокровие и выдержка. Ну, ничего. Когда-нибудь после он еще припомнит гадёнышу эту историю. Однако не теперь. Теперь пришло его, Делянова, время и его шанс спокойно забрать назад то, что кретин Сашка попытался захватить нахрапом и наглостью, нисколько не подумав о том, что в некоторых случаях этих качеств может оказаться для победы вовсе недостаточно…
- Герцогиня, вам дурно?!
Чуть ли не силком впихнув в руку только что пришедшей в себя мадемуазель Зелениной стакан воды, Денис Львович посчитал исполненным свой долг галантного кавалера – перед этой дамой, и стремительно метнулся к Евгении, бережно подхватывая ее под локоток и бросая поверх ее головы вначале тяжелый и холодный, как ледяная глыба, взгляд в сторону Белозерского, а затем – чуть менее выразительный, но все равно недобрый – на старшую сестру, прибавил крайне заботливым тоном:
- Позвольте вам помочь… и, умоляю, простите нашу бедную Лидию за чудовищную бестактность. Видите ли, иногда её идеи, в самом деле, чересчур… эксцентричны. И мне крайне неловко, что как хозяин этого вечера и этого дома, я не смог вовремя пресечь… бурный полет ее… фантазии. Про поступок же князя Белозерского, - здесь Денис Львович вновь посмотрел на Алекса, на сей раз с едва скрываемым торжеством, - позвольте вовсе промолчать. Надеюсь, когда-нибудь после он сам сможет осознать всю глубину своего падения. Но вам бы я посоветовал его все же попытаться простить. Ведь Александр – мой друг и…
- И именно по этой причине вы теперь его столь усердно топите? – Все еще не в силах окончательно справиться с сердцебиением и дрожью в коленях, ощущая на губах, горящих от поцелуя, более похожего на наказание, чем на ласку, кисловатый привкус, герцогиня все же не была бы сама собой, если бы тотчас не отреагировала на столь очевидную подлость. Хотя и по-прежнему была готова придушить того, против кого она была направлена. Однако же – собственными руками! Без постороннего вмешательства и помощи. Особливо такой.
Чуть поведя плечом, она сбросила со своего локтя руку Делянова и присела на стул. Так ей стало немного легче и намного удобнее.
- Простите, но я не понимаю, мадам? – растерянно пробормотал он, не зная, как реагировать на столь резкий выпад. А главное – не понимая, с чем он может быть связан.
- Лишь то, месье, что с такими друзьями, как вы, я бы на месте князя Белозерского предпочитала общество врагов… И еще наперед рискнула бы просить вас не давать рекомендаций относительно того, как реагировать на то или иное событие моей жизни. Ограничьтесь рамками собственной семьи, если читаете, что им это так необходимо… А теперь – прошу прощения, но мне пора откланяться! Лидия, Николя, Настенька – до скорой встречи. И благодарю за неожиданно увлекательный вечер!
Вновь поднявшись на ноги, герцогиня улыбнулась каждому из названных ею людей, даже не взглянув на остальных. И, махнув на прощание рукой, повернулась и быстро пошла к двери, которую перед ней немедленно с поклоном распахнул лакей Деляновых. Дальнейший путь лежал сразу через несколько смежных между собой комнат, по которым Евгения шествовала в гордом одиночестве. Однако недолго. Довольно скоро она вновь услышала у себя за спиной отчетливый звук торопливо приближающихся шагов, отчего-то сразу напомнивших резвый бег иноходца.
- Скажите, князь, а вы меня, что, преследуете? Или просто так спешите по каким-то неотложным делам? – не оборачиваясь и не останавливаясь, проговорила Евгения, наконец, когда тот приблизился достаточно, чтобы хорошо расслышать ее вопрос, намеренно заданный едва слышным голосом. – Ей-богу, еще немного, и я начну вас опасаться! А ведь вы, уверена, добиваетесь совсем не этого?
Он отпустил ее только тогда, когда ее близость перестала приносить удовольствие. Мгновения до того, как герцогиня поняла, что происходит, и начала яростно сопротивляться, утекли быстро. Их казалось недостаточно. Но свое Белозерский получил - и поцелуй, и расплату за него, которую ожидал и принял, как должное.
- Браво! - Восхищалась Зеленина, еще громче хлопая артистам.
Лидия откровенно веселилась. Не от того, в какой ситуации оказались ее гостья и дерзкий офицер, а от того, какую подлянку она устроила брату, и готова была пищать от восторга, видя, в какой тот пришел ужас после слов Нинни.
Когда дверь за женщиной в красном затворилась, Денис и вовсе пришел в ярость. Если бы он умел драться, то врезал бы Белозерскому. Но он не умел и откровенно его боялся. Единственное, что оставалось - догнать беглянку и клятвенно извиниться, чтобы вернуть хотя бы тень ее к себе расположения. Что, впрочем, он и хотел сделать. Воскликнув ее имя, он ринулся к двери, но Белозерский остановил его, схватив за плечо и повернув к себе.
- Лучше я, - произнес Александр князю Делянову, который, часто дыша и не решаясь заступиться за себя и свою (ну, почти свою) даму силой, просто молчал и сверлил оппонента взглядом. - Ничего личного, Денис.
- Бис, - донеслось в спину Белозерского из уст Зелениной перед тем, как за ним затворилась дверь этой голубой гостиной.
Все думали только о себе. Это была кульминация эгоизма в сердцах каждого. Лидия жаждала развлечения и унижения брата; сам Денис искал лишь близости с красавицей иностранкой; Николя потакал жене, считая, что ей лучше знать, как сблизить Настю с Денисом, чтобы тот, наконец, взял ее в жены; сама Настенька и вовсе отбывала повинность, будучи насильно сюда приведенной. Глупое желание Лидии было очередным фарсом, злой шуткой, хитрой каверзой. Всем было совершенно плевать, кто попался в эту ловушку - какая-то там итальянка и какой-то там офицер. Лидия вдоволь похохотала, Николя был доволен ее хорошим расположением духа, Делянов не мог отдышаться от ярости, а у Настеньки начал дергаться глаз и он будет дергаться до следующего вечера. Всего лишь очередной веселый вечер безумной семейки. Никто - ни один из них - даже не подумал о чувствах Евгении, словно их не существовало.
В том числе о них не думал и Белозерский… До этого момента.
- Это я вас должен опасаться, - со смехом отвечал он ей, догоняя, - у вас тяжелая рука!
И показал пальцем на свою алеющую от пощечины щеку.
Надо сказать, Белозерский не был дураком. Его можно было назвать шутом, балагуром, гаером - кем угодно! Но не дураком. Любому достойному человеку нужно уметь переключаться с шуток на серьезность - вовремя и быстро.
- Мадам, постойте, - уже серьезно попросил он, поспевая за ней. - Да постойте же!
И схватил ее за локоть, останавливая. Впрочем, тут же отпустил, чтобы не выглядеть агрессором.
- Позвольте мне занять у вас еще минуту. Позвольте объясниться! - И, не мудрствуя лукаво, решил сделать это самыми простыми словами. - Вы меня совсем неверно поняли! Я не считал ни мгновения поцелуй наказанием и назвал его так лишь в шутку, пытаясь выяснить, считаете ли вы его наказанием. Я не мог устоять перед вами, герцогиня! Да, я повел себя, как дурак. Как осел, как пресловутый козел! Но если прямо сейчас мне бы дали возможность отмотать время назад, зная итог моего поступка, я бы все равно поцеловал вас точно так же. Знаете, почему, герцогиня? Потому что вы бесконечно прекрасны и память о нашем поцелуе будет греть мне сердце до гроба. Если бы я упустил этот шанс, он бы не представился мне больше никогда. Этот шанс стоил тысячу испорченных мундиров и столько же проигранных партий в вист.
Он смотрел ей в глаза, утопая в них. Часто дышал без возможности унять сердцебиение.
- Чего я не хотел, так это задеть ваши чувства. Простите меня, умоляю. Что я могу сделать, чтобы искупить свою вину?
Он страстно хотел коснуться ее - взять ее руку… Но с трудом себя останавливал, боясь снова напугать.
- Позвольте мне проводить вас до террасы. Вы сможете уйти в любую секунду - я не стану вас задерживать, клянусь вам.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-03-31 11:22:43)
- Неужели настолько тяжелая? – с интересом переспросила Нинни, наконец-то пожаловав Белозерского коротким взглядом из-за плеча и едва заметной улыбкой. Воодушевленный вниманием, он широко улыбнулся и кивнул, не чувствуя подвоха. А затем, в подтверждение, даже показал пальцем на собственное лицо, где на нежной, словно у барышни, коже щеки все еще действительно немного краснел след от ее пощечины. – Что же, стало быть, в другой раз постарайтесь сделать все возможное, чтобы вновь под нее не попадаться! – в голосе вновь отчетливо послышались холодные, язвительные нотки, а сама мадам фон Эйзенберг слегка ускорила шаг, давая собеседнику понять, что их разговор окончен. На сей раз по-настоящему. Да не тут-то было. Вновь ощутив его прикосновение к своему телу – пусть и совершенно невинное, в тот момент, когда Алекс робко коснулся ее плеча, желая остановить, Евгения нахмурилась.
- Ну, ладно. Говорите. Вижу, этого все равно никак нельзя избежать, - кивнув головой, она замерла на месте, приготовившись выслушать то, что Белозерский собирается ей сказать. Точнее, то, что сама Евгения знала и понимала еще раньше, чем все это осознал и понял он сам. Но теперь все равно хотела услышать. Так достигает своего опытный следователь, который и без того уже имеет на руках все доказательства, но все равно добивается от обвиняемого чистосердечного признания своей вины.
Раскаяние Алекса было искренним. Настолько, что сердце самой суровой из женщин просто не смогло бы не дрогнуть и не смягчиться. А уж Дженни-то и подавно никогда не умела сердиться долго, хотя и всячески старалась сохранять в тайне эту особенность своего характера, не желая давать недобрым людям инструментов, дабы ею манипулировать. Когда же речь зашла о том, что князь будет «до гроба» хранить память об их поцелуе, герцогиня и вовсе с трудом удержалась от улыбки. Добродушной и немного иронической. Какие пылкие эмоции! Какой накал страстей! Все эти «всегда» и «никогда», превосходные степени в комплиментах и бесконечное самоуничижение… Мальчишка как он есть! «Впрочем… целуется почти неплохо! Если бы еще не эти дурацкие усики…» - внезапно подумала Евгения, чей взгляд, до того нарочито бесстрастный, устремленный Белозерскому прямо в лоб, точно ствол заряженного пистолета, тем временем потеплел и мимолетно скользнул вниз, к его губам, но затем сразу же метнулся обратно.
- Хорошо, я прощаю, - утомившись изображать обиду, герцогиня в конце концов позволила себе улыбку, отчего на её правой щеке мгновенно показалась совершенно детская ямочка. – И ничего не нужно искупать... Я просто не представляю, что мне может от вас понадобиться, cherie. Если ваша фантазия в этом смысле богаче – можете предложить свои варианты, я их рассмотрю. Как-нибудь… Возможно. А теперь мне все-таки хотелось бы отправиться домой. Вы не возражаете?
Он медлил с ответом. Почему-то мешкала и сама Евгения, хотя вопрос ее был чисто формальным и ответа вроде бы не требовал. Но вместо того, чтобы, задав его, сразу же уйти, она все еще стояла на месте и чего-то ждала… И, кажется, дождалась.
- До террасы? – воскликнула она, вскидывая на Александра удивленный и смеющийся взор. – Но для чего? Что там теперь делать? И еще… Мне вот ужасно интересно, каким именно способом вы смогли бы там меня задержать?!
- Оу, - Белозерский задумчиво поднял глаза к потолку и заулыбался, фантазируя, какие способы извинения могла бы попросить мадам фон Эйзенберг. - Например, вас наверняка развеселила бы долгожданная τραγωδία* из моих уст. Впрочем, не стану настаивать. Оставлю за вами право попросить меня каким-либо образом искупить свою вину. И вы, когда и если надумаете, этим правом воспользуетесь.
То, что герцогиня не дала прямой отказ пройти до террасы в сопровождении Белозерского для него самого было равноценно горячему, пылкому согласию провести еще немного времени вместе. И от этого он заулыбался еще шире, вновь сменяя облик воспитанного сударя на юного балагура. Он жестом указал направление, которого следовало придерживаться вдоль по коридору, чтобы пройти к террасе, и неспешно зашагал рядом с Евгенией, до сих пор категорически не желая к ней прикасаться даже для того, чтобы она взяла его под руку.
- Вы, верно, никогда не были на воздухе под ночным Петербургским небом, если спрашиваете, что там можно делать. Там можно дышать природой и ею любоваться. Вы видели сегодняшнюю луну? Она полная. Это захватывающее зрелище. Вы просто обязаны на нее взглянуть и выяснить, светит ли над столицей точно та же луна, что и в других странах. Знаете, я не был ровным счетом нигде, кроме России, и сам это выяснить не способен. А как много стран вы посетили, мадам, если это не секрет?
Двустворчатые высокие белые двери появились за поворотом коридора совершенно внезапно. Александр отворил их перед собой обеими руками, в лицо ударил приятный прохладный воздух Петербурга, вечернее небо которого почти превратилось в ночное. Пропустив даму вперед и проследовав за ней, Белозерский со свой спутницей оказались на вытянутой вдоль дома террасе, огражденной каменными перилами. Кроме садовой мебели - кресел и столиков - там находилось бесчисленное количество ваз с живыми цветами, которые осенью хоть и потеряли свою первоначальную свежесть и красоту, но все еще радовали глаз пестрыми красно-фиолетовыми цветами. Стоящие на территории особняка вековые деревья будто цеплялись за звезды, но все же давали разглядеть небо, украшенное большой голубоватой луной и россыпью светящихся бусин-звезд. От света луны было практически светло. Откуда-то доносилась музыка - кто-то играл на пианино и женский тонкий голосок мелодично пел что-то грустное. Слов разобрать было невозможно - приглушенные звуки доносились издалека, их едва можно было расслышать. Теплый, влажный ветер ласково подул на Петербург. С золотых деревьев сорвались и закружились в вальсе пожелтевшие листья. Несколько из них бесшумно опустились у ног зрителей. Можно спорить до сумасбродства, какое время года красивее. Но влюбленный в русскую осень не разлюбит ее никогда.
- Как бы я мог вас задержать? - Повторяя озвученный герцогиней вопрос, Белозерский ухмыльнулся. - Я же смог вас задержать в своих объятьях еще там, в голубой гостиной? А кроме этого… Есть масса способов, герцогиня. Например, веревка. Или ошейник с поводком - как вам?! - Рассмеялся и продолжил сквозь смех. - Я шучу так, шучу! Право, я уже боюсь вас ненароком обидеть… Ну, если под рукой поводка нет, то уздечку можно найти в любой конюшне! - И снова рассмеялся, между делом доставая портсигар и внезапно вспоминая, что у дамы следует попросить разрешения закурить. - Впрочем, я был бы счастлив попробовать вас задержать увлекательной беседой... Герцогиня, вы не будете против зажженной сигары? Смею заверить, дым при таком ветре не будет вас беспокоить и не навредит аромату ваших волос.
Тραγωδία (греч.) - трагедия, козлиная песнь
Отредактировано Александр Белозерский (2016-04-01 15:21:22)
- Хорошо! Только у меня есть одно условие, – посерьезнев на миг, Евгения кивнула и пристально посмотрела ему прямо в глаза. – Я непременно загадаю желание. Но потребую исполнить его тогда, когда… вы забудете о нашем сегодняшнем разговоре. Согласны на такую игру? Если да, то знайте, отказа вашего я не приму. «Ты – господин несказанного слова, а сказанного слова – ты слуга». А если нет… дело, конечно, ваше, но…
Она тихонько усмехнулась и отвела взгляд, не объясняя, что именно тогда произойдет. Впрочем, собеседник, несмотря на молодость, выглядел достаточно умным, чтобы это понять. А еще – слишком азартным, чтобы отказаться от пари. Даже такого незатейливого. К тому же герцогине было крайне интересно заодно проверить, не утратила ли она своей способности неплохо разбираться в людях.
На террасе ее моментально окутало сырой прохладой, пахнущей немного дымом, немного прелой листвой и, кажется – даже морем, едва уловимый аромат которого доносили до города осенние ветра с Финского залива. Впрочем, быть может, это только чудилось. Подойдя поближе к высокой балюстраде, Евгения положила сразу обе ладони на широкие мраморные перила, тоже чуть сырые и прохладные от осевшей на них из воздуха влаги, и, вдохнув полной грудью, подняла голову, разглядывая высокую и яркую луну, что заливала своим мистическим светом все вокруг. И саму террасу, на которой из-за этого было светло почти как днем, и город, великолепная панорама которого открывалась взгляду между высоких вековых деревьев, что росли прямо перед домом.
- Луна над Петербургом – прекрасна! – наконец откликнулась она в ответ на вопрос, который Александр задал ей уже почти минуту тому назад. Сам князь, тем временем, остановился совсем рядом, лицом к собеседнице, опираясь на перила спиной. Но, не смея при этом более к Нинни даже прикасаться. Что ее слегка забавляло: такой смелый, и даже слишком, на людях, наедине Белозерский будто бы вдруг начал робеть перед ней. Хотя, что удивляться – подобное ведь тоже свойственно юности. И она просто забыла об этом, когда пошла на поводу собственных эмоций, что тоже неправильно и недостойно взрослого человека… Вернее, там, в гостиной, они почему-то оба забылись. Но теперь – самое время вернуться в привычные и приличные рамки. И потому очень даже удачно, что они оказались здесь наедине.
- Сколько стран я посетила? – Евгения ненадолго задумалась и прищурилась, будто подсчитывая в уме количество. – А знаете, я даже уже и не вспомню точно! Объездила всю Европу. Но дальше пока не забиралась. Хотя, втайне об этом мечтаю. Меня с детства влекут Индия, Египет и Аравия, но не уверена, что такие дальние и опасные путешествия одобрит герцог фон Эйзенберг, - она усмехнулась и ненадолго умолкла, давая Александру возможность осмыслить услышанное.
Имя супруга было упомянуто ею вслух неспроста. Ведь сих пор тот будто бы и не существовал для Белозерского вовсе – о нем не говорили в гостиной, не называла его прежде и сама Нинни, которая до сих пор не была уверена в том, что Александр полностью осознает, что она – почтенная замужняя дама, а не, скажем, вдова. И потому не имеет ни желания, ни намерения становиться той легкой добычей, которая, словно незримая награда, так добавляет своему обладателю удали в кругу его ровесников… Нет, все же очень хорошо и своевременно, что они начали эту тему! Рамки действительно стоит, наконец, установить, думала Евгения, меж тем, искоса посматривая на юношу, замершего подле нее в непринужденной позе. И понимая, что он все отчетливее напоминает ей скульптурное изображение некого молодого греческого бога или героя. Хотя скульпторы, как правило, привыкли ваять их почти обнаженными, а князь Белозерский был облачен по всей форме в офицерский мундир. Разве что без головного убора. И потому свежий ветер слегка колыхал его чуть растрепанные белокурые волосы.
Подавив судорожный вздох, герцогиня поспешно отвернулась и вновь устремила взгляд на поблескивающую огнями панораму ночного города, радуясь тому, что при свете луны Александр вряд ли сможет рассмотреть румянец, который внезапно бросился ей в лицо от этих мыслей. А еще тому, что прохладный ветер вскоре остудит его вместе с разыгравшимся что-то воображением и выдует из головы всякие…
- Глупости… - Дженни даже не сразу поняла, что произнесла это вслух. А когда поняла, то тут же горячо возблагодарила Небо, за то, что сказала только это. Рассмеявшийся Белозерский тотчас же поспешил заверить, что шутит. Но Евгения, задумавшись, не слышала его последних слов и потому даже не поняла, о чем он. А переспрашивать как-то неловко. Благо, что ее невольная реплика и без того, кажется, пришлась к слову. – Уздечка?
На сей раз, она взглянула на юношу с искренним недоумением: верховые прогулки в ночи входили в ее планы еще меньше, чем беседы при ясной луне. Но вместо пояснений Александр продолжал веселиться.
- Курите. Меня не раздражает запах хорошего табака. А насчет беседы… что же? Пока вам, как видно, неплохо удается удерживать меня и без оной. Ума не приложу, с чем это может быть связано…
Уговор Белозерский принял в силу присущего ему азарта. Тем более, что подвоха не видел вовсе. В любом случае, как провинившийся, Александр был обязан сыграть в эту игру по правилам Евгении не смотря ни на что. И тут уже играл бОльшую роль не азарт, а любопытство.
Упоминание герцога фон Эйзенберг не произвело на Белозерского никакого впечатления. Равно как и не повлияло совершенно на его к Нинни отношение. Она путешествовала одна - этим все было сказано, была поставлена большая жирная точка. А то, что на другом конце планеты есть какой-то там герцог... Да хоть гарем герцогов! Это не меняло ровно ничего.
- Вам безумно повезло с супругом, - непринужденно отвечал он холодным тоном, - я на его месте, как и большинство мужчин, заказал бы для этой, - тут он показал на герцогиню с головы до низа юбки не зажженой сигарой, - красоты золотую клетку и никогда свое сокровище из нее не выпускал.
Это было сказано совершенно искренне и серьезно. Мужское собственничество, присущее большинству представителей сильного пола, зачастую творит сумасбродные вещи. Становилось совершенно неважно, нужно собственнику это "сокровище" или оно просиживает юбки платья в клетке совершенно впустую... Пусть даже птичка в клетке несчастна, заточение губит ее и она плачет горючими слезами - какая разница? Главное, что хозяин знал: пташка внутри, клетка заперта, а рядом на табличке большими буквами господской рукой написано "моё". И глядя на всю эту красоту, собственник наслаждается и улыбается. Повторяет про себя "да, моё", становится капельку счастливее от этого и вновь идет по своим делам. А пташка остается.
Герцогиня дозволила Белозерскому курить, чем немало его обрадовала - он все еще не был уверен, что она не таит на него обиду, которую может излить в любом отказе или запрете. А курить хотелось безумно.
- Благодарю. - Он зажег спичку поднес ее к сигаре и посмотрел на Евгению поверх пламени.
Ветер играл с ее завитыми локонами. Холодный свет луны придавал коже аристократическую бледность, с которой, впрочем, вполне уместно сочетался совсем легкий румянец, о причинах появления которого Белозерский не подумал вовсе. Зато он задумался о том, как много звезд отражается в ее больших бездонных глазах, влажно блестящих в их свете...
Спичка догорела до пальца и обожгла. Едва вслух не ругнувшись, Белозерский дернул рукой, ее потушив. Пришлось зажигать новую, чтобы, наконец, закурить.
- А это не я, - выпуская дым изо рта в холодный воздух и любуясь им, отвечал Белозерский на слова герцогини о том, с чем может быть связана ее здесь задержка. - Это они.
И повернулся лицом к звездам, которые она лицезрела.
Ветер вновь и вновь срывал с деревьев очередные хороводы листьев, которые взмывали в воздух, смешивались с россыпью звезд, наводили хаос, но рано или поздно ветер прекращался, листья опускались, а звезды, нетронутые стихией, оставались, молчаливо и холодно взирая с темного неба.
Белозерский обернулся, бросив взгляд на садовую мебель в поисках пледа, которых здесь всегда было в достатке именно для таких прохладных осенних вечеров, но от чего-то кресла были пустыми. Заходить в дом и искать прислугу было чревато привлечением тех, кто остался в голубой гостиной. А этого Белозерский категорически не хотел.
Не долго думая, он зажал в зубах сигару и принялся расстегивать свой мундир. Да, Александр будет выглядеть неприлично в одной рубашке. Но дозволять даме мерзнуть было куда более неприлично. Впрочем, он не поинтересовался тем, холодно герцогине или нет. Ее хрупкие плечи утонули в офицерском мундире, который хоть и был стройному Белозерскому впору, но для миниатюрной дамы все равно оставался слишком большим.
- Надеюсь, у вас нет в руках бокала с красным вином. - С улыбкой произнес Белозерский, со спины Евгении ласково проводя руками по эполетам собственного мундира на ее плечах и не менее ласково скользя по рукавам, за которыми скрывались женские локотки, как бы приглаживая новую одежду по ее фигуре. - Простите меня за то, что нахамил вам вчера в бальном зале особняка Калининых. Ни один мундир не стоит грубости, допущенной мною. Нам следовало посмеяться вместе над случившимся. Но я вспылил.
Звезды манили не только красотой, но и тайной, неизвестностью, бесконечностью. Белозерский мог заговорить о бесконечности с точки зрения математики - тема увлекательная и интересная для тех, кто ее любит. Мог начать разговор о том, что свет от звезд летит до земли так долго, что взгляд на звездное небо можно сравнить с взглядом на зеркало, отражающее прошлое. Но ему вдруг захотелось быть романтичным. Вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на итальянку, не для того, чтобы добиться от нее симпатии, о которой он подавно перестал мечтать. А за тем, чтобы этот вечер привнес в ее воспоминания хоть что-то доброе и светлое.
- Позвольте, - положив горячую ладонь на талию дамы, Белозерский увлек герцогиню в сторону, - пару шагов. Здесь будет видно лучше. - И, остановившись вплотную рядом с ней, скользнул ладонью по ее талии, поднял руку и указал на небо. На созвездие, что было ниже и чуть левее от Большой Медведицы. - Видите это скопление звезд? В этом созвездии нет звезд больших и ярких, зато в нем шестьдесят четыре маленькие неяркие звезды, - созвездие и впрямь было пятном маленьких звезд, походило больше на облако из звездной пыли. - Созвездие непримечательное, маленькое, но самое красивое, на мой взгляд, - любуясь им, начал Белозерский, не отрывая взгляда от неба. - Существует легенда о его названии. Много веков назад, когда этих звезд на небе еще не было, правителем Египта был фараон Патолемей. У него была красавица жена Вероника. И красота ее заключалась в дивных волосах, которые доходили ей до щиколоток, многие считали их священными. Началась война. Патолемей возглавлял свое войско на полях сражений. Проходили годы. Фараон не возвращался. И тогда, когда вера Вероники начала иссякать, она принесла в жертву богам свои волосы, умоляя принять ее дар и вернуть взамен мужа. Не прошло и недели, как фараон возвратился с победой домой. Он очень расстроился, увидев, что Вероника отрезала свои волосы. Но она рассказала ему, что этими волосами она вытащила его из плена самой смерти. И указала на небо, где с этого дня и до сих пор на землю льют свет шестьдесят четыре звезды созвездия Волосы Вероники - жертвы, которую приняла богиня любви Афродита и увековечила на небе, чтобы каждый в ясную ночь мог поднять взгляд на звезды, посмотреть на божественные волосы жены фараона и удостовериться в бесконечной силе настоящей любви.
И, вдруг вспомнив о сигаре в руке, поднес ее к губам и затянулся, поворачивая голову к собеседнице. Выдох, ветер шуршит желтой листвой, уносит табачный дым прочь, качает черные локоны женских волос... Конечно, эти волосы не были священными. И женщину звали не Вероникой. Но Белозерский здесь и сейчас не променял бы общество Евгении даже на вечер с самой Афродитой. И этот легкий, качаемый ветром завиток темных волос ее, наверное, щекочет и мешается... Алекс, завороженный красотой, не коснувшись ни на мгновение женской кожи, бережно убрал с виска герцогини выбившийся из прически локон, медленно и нежно откинул его за плечо, где он блестящей под светом луны черной речкой заструился вниз, легко ниспадая с виска на плечо, на золото офицерского эполета, а затем мягко огибая его и уходя за плечо.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-04-03 11:57:34)
- Они?!
Невольно следуя за Александром, она вновь подняла взгляд вверх, где, словно крошечные прорехи в огромном чернильно-синем куполе, накрывавшем город, светились и мерцали далекие звезды, почти незаметные на фоне яркой луны. Так порой становятся неприметными лица толпы юных дебютанток, когда на паркет бальной залы ступает истинная королева вечера, одна затмевая их всех своей красотой и грацией. Вот и Нинни, отдавая до того все свое внимание красавице-луне, до сих пор не видела мириад этих маленьких бледных точек, которых Александр так уверенно назвал причиной владеющего ею наваждения.
- Стало быть, во всем виноваты лишь звезды? – высоко закинув голову, чтобы получше рассмотреть «подлых подстрекательниц», Нинни улыбнулась и шутливо погрозила им пальцем. – Ну, теперь-то я знаю, как при необходимости смогу за все оправдаться!.. Алекс, а вам уже говорили прежде, что вы – ужасный фантазер?
Никогда до этого она не обращалась к нему вот так запросто – по имени. Но сейчас это вышло настолько естественно, что этого, кажется, никто из них даже не заметил. Точно так же, как до этого не замечала сама Евгения холодного ветерка. Налетая короткими порывами, тот раз за разом срывал новые порции листьев, все сильнее обнажая мощные темные остовы и тонкие гибкие ветви, которые деревья с недовольным ропотом тянули за ними вслед, словно бы желая удержать, оставить еще ненадолго при себе всю эту ускользающую прочь красоту. Не имея для этого достаточных сил и возможностей. Отчаянно. Так же, как порой пытаются забыть о том, что их время прошло некоторые вступившие в пору зрелости женщины, окружая себя сонмом молодых поклонников и тем словно пытаясь доказать всему миру, что это вовсе не так. Так же отчаянно и безнадежно… И невозможно представить, что однажды можешь оказаться на месте одной из них! Почти столь же невозможно, как и убедить себя прекратить о чем-либо думать. Не могла и Нинни, мысли которой сейчас были столь же далеки от романтики, как от земли звезды, заставляя, к тому же, зябко поежиться. Что должно быть и заметил Белозерский, чей китель, спустя всего пару минут после этого, перекочевал на обнаженные плечи герцогини, окутывая Нинни живым теплом, ароматом одеколона и… юности. Отрезая еще один из немногих оставшихся у нее путей к отступлению – ведь теперь было невозможно уйти, даже сославшись на то, что стало слишком холодно.
- Зачем? – прошептала она почти беззвучно, в очередной раз вздрогнув от прикосновения его руки к своим волосам, устремляя на Александра серьезный и полный сомнения взгляд, стараясь прочесть по лицу истинные помыслы и одновременно этого боясь. Не сразу поняв сути заданного вопроса, он вновь стал объяснять ей что-то про жертву богам во имя любви, но герцогиня лишь покачала головой, давая тем понять, что имеет в виду вовсе не это.
- Зачем вы все это делаете, Алекс? Я вовсе не та, которая вам нужна. Разве вы этого не понимаете?
- Зачем? - Вторил Белозерский вслед за Нинни и тут же беззвучно рассмеялся, запрокинув голову.
Ему было смешно от того, что герцогиня мело называла Александра "Алексом" вслух, но при этом обращалась на "вы", словно перейти на такое легкое имя оказалось проще, чем перейти на "ты". И одновременно был умилен ее наивностью.
- Глупышка, - прошептал, глядя вверх, словно не ей. Словно самому небу. И с той же умиленно-растроганной улыбкой вновь посмотрел в глаза герцогини. - А какая мне нужна? - Со смехом в голосе и глазах. - Дженни? - Смело позволяя себе назвать ее также не просто по имени, но еще и по-домашнему нежно и трепетно. - Ты знаешь? Незамужняя? Скромная? Русская? - То, что герцогиню смущала именно разница в возрасте, самому Белозерскому даже не пришло на ум. Да, он прекрасно понимал, что Евгения немногим старше его самого, но проблемой это не могло казаться для него в принципе. - Мы оба вольны жить в удовольствие, - теперь не боясь дотронуться до женщины в красном, он нежно провел по ее щеке подушечками пальцев, касаясь места, где иногда нечаянно, словно пробуждая в даме девчонку, при улыбке появлялась ямочка. - Я много раз доказал тебе, что рядом с тобой превращаюсь в сумасбродного мальчишку. И счастлив от возможности показать это снова... Вопрос не в том, кто мне нужен. Вопрос в том, кто нужен... тебе. Если я могу подарить тебе счастье, пусть ненадолго, есть ли смысл отказываться? Есть хоть одна веская причина, которая сможет обернуть нас в сторону разочарований от упущенных возможностей?
Он тараторил это, задыхаясь от чувств, путаясь в словах, в мыслях, безбожно мешал русский с французским, словно торопясь куда-то... И внезапно понял, куда и зачем.
- Нинни! - Раздался голос Лидии Львовны, доносящийся из-за угла дома. Она, судя по всему, вышла на крыльцо за углом дома вместо веранды в поисках своей спутницы. Было очевидно, что компания Зелениных и Делянова после пропажи самых интересных персон вечера, тут же начала расходиться.
Белозерский оборвал свой пылкий монолог на полуслове, поднял голову и прислушался, словно хищник над добычей, которой не хотел делиться. Стук каблуков Зелениной оповестил, что она прошла по дорожке к привратнику.
- Мадам фон Эйзенберг покидала особняк? - Донесся едва слышно ее голос.
- Чаво? Какой Эйзен? - Послышался крик полуглухого старого привратника.
- Дама, говорю, проходила? В красном платье! Красном! - Громко, едва крича.
- Дама? Нет, барыня, помимо кота квозь решетку никто не проходил!
- Да не сквозь решетку, дуралей! Пропускал ты кого сегодня?
- Вас, барыня!.. - И диалог завязался.
- Дженни, - вновь глядя в ее темные блестящие глаза с придыханием молвил Белозерский, в чьем сердце вновь проснулись бесенята. - Монета встала ребром и только тебе решать исход этого вечера. Вернитсь к Лидие, - убеждающе, - отдай мне мой мундир, - заставив себя, отпрянул от горячего женского тела, сделал два шага назад и требовательно протянул руку, - и иди к ним, иначе они тебя потеряют и будут беспокоиться. Или...
- Нинни! - Голос возвращался к дому, было логичным предположить, что госпожа Зеленина, зная с детства дом своих родителей, прекрасно в нем ориентировалась и нарочно направилась именно к террасе.
- Она не уехала? - Внезапный отдаленный голос Николя.
- Привратник сказал, что нет! Ума не приложу, где она...
- Или дай мне руку! Следуй за мной! Решайся! - Возбужденно, горячо, страстно воскликнул Белозерский и его протянутая рука, до того расслабленная, с чуть согнутыми пальцами кисти вдруг превратилась в ровную, пальцы выпрямились, Белозерский протянул руку еще ближе к герцогине, настаивая. Он неровно дышал, грудь часто поднималась под тонкой белой рубашкой. Пульс бил в висках. А взгляд было невозможно оторвать от женщины напротив, которая по вине обстоятельств оказалась между молотом и наковальней, и ей вдруг стало необходимо решать, в какую сторону пойти.
В тот момент Белозерский не знал, что делать, если Дженни вдруг возьмет его за руку. Зато он был убежден, что как только его ладони коснется ее ладонь, истинность верных действий возникнет в его голове моментально.
- Нинни! - За углом, совсем рядом.
- Ну же! - С рычанием в голосе.
Он не понял. Или не захотел понять. Но самое странное, а может быть, даже и самое страшное – что, слушая его беззаботный смех, внимая обращенным к ней словам, Евгения и сама уже не была настолько убеждена в собственной правоте, как всего пару минут тому назад, когда увещевала Алекса, что они не пара. Но ведь они действительно не пара! Просто по определению не могут ею стать! И дело даже не в пресловутой разнице в возрасте, намеками на которую Нинни уже не раз и не два успела уколоть его за сегодняшний вечер и была вовсе не намерена останавливаться на достигнутом! Если она и ощущала это на самом старте их знакомства, то теперь, узнавая Алекса ближе, видела то, чего он, возможно, даже сам пока в себе не осознавал. То, что возможно, боялся или стеснялся прежде показать миру, скрывая под шутовской маской и беззаботным смехом себя настоящего: ранимого, сомневающегося… слишком близкого и слишком похожего, чтобы не дрогнуло и не сжалось болезненно сердце – от ощущения невозможности. И ведь неважно, кто из них двоих опоздал, или, напротив, пришел слишком рано на это свидание, назначенное кем-то коварным и насмешливым именно здесь, в данной конкретной временной точке Вечности. Беда в том, что все случилось слишком несвоевременно. И потому просто непонятно, что с этим делать. Нужно подождать. Подумать, разобраться в себе, разложить сложное на более простое и доступное… Иными словами, поступить так, как Евгения привыкла делать всю свою жизнь! Так, как не позволял ей сейчас поступить и сделать Алекс, приводя все новые доводы, призванные убедить в его правоте, словно каким-то шестым чувством догадываясь, что именно в эти мгновения и решается не только их будущее, но и его собственная судьба.
- Нет, нет, мы не должны… Не нужно, Алекс, прошу… Это наваждение… свет луны… Это скоро пройдет! – шептала она едва слышно, а может, просто думала вслух, изредка вставляя эти обрывки фраз в его пылкий монолог. Умоляя остановиться. Но Белозерский упрямо мотал головой, продолжая говорить. И каждое следующее слово его становилось новым ударом, что сокрушал крепость благоразумия и умеренности герцогини фон Эйзенберг – при всей ее легкости и столь очевидной для каждого открытости, всегда казавшуюся незыблемой и нерушимой.
- Алекс, да пойми же меня! – воскликнула она, умоляюще складывая руки. – Вольны жить в свое удовольствие лишь те, кто не связан обетами и клятвами! Да тебе ли об этом рассказывать?! Тебе – офицеру и дворянину…
Донесшийся откуда-то издали приглушенный голос Лидии герцогиня услышала чуть позже Белозерского, который в ту же минуту резко умолк и тем дал возможность, наконец, сказать что-то более-менее внятное ей самой. Но вот замолчала и Евгения, следом за князем оборачиваясь на звук и прислушиваясь к диалогу, завязавшемуся между мадам Зелениной и, должно быть, кем-то из слуг. Говорили вновь по-русски, и из всего сказанного Нинни смогла различить лишь собственную фамилию. Впрочем, на сей раз, чтобы понять, о чем речь, этого вполне хватило. Лидия, безусловно, спрашивала про нее. Вернее, про то, как давно она ушла и… о, боже! Вполне вероятно, дальше, с кем именно – если учесть, что Александр к ним тоже до сих пор так и не вернулся. От этой мысли стало внезапно жарко, а сердце, и без того бившееся учащенно, вовсе сорвалось в какой-то безумный галоп, от которого в прямом смысле потемнело в глазах. И Евгения с ужасом подумала о том, что сейчас, должно быть, упадет в обморок – чего с ней прежде также еще ни разу не случалось. А тут еще Александр снова заговорил. И по веселому блеску его глаз было ясно, что уговоры опомниться не возымели на него никакого действия.
Еще пару минут после этого Нинни растерянно и, наверное, ужасно глупо смотрела на его простертую навстречу к ней руку, не понимая, чего он добивается? Вернуть мундир? Заставить ее пойти назад к Лидии? Следовать… за ним? Но куда? Он, что, сошел с ума? Или, может быть, это на нее нахлынуло какое-то новое неведомое безумие, неодолимо влекущее в свой омут?!
Лихорадочно пытаясь хотя бы как-то соотнести происходящее со своей обычной – размеренной, спокойной и вполне комфортной жизнью, герцогиня старалась ответить на все эти вопросы, что словно переполошенный пчелиный рой, жужжали и гудели у нее в голове. Между тем, голос Лидии доносился уже более отчетливо. Она явно шла по направлению к ним. И Нинни вдруг поймала себя на том, что совершенно не хочет его слышать! И уж тем более не хочет – до одури, до желания зажмуриться – увидеть ее перед собой. Ни теперь ни через те несколько минут, через которые мадам Зеленина непременно окажется здесь, на этой террасе. И своим появлением разрушит все то незримое, тонкое и воздушно-звенящее, что успело каким-то невероятным образом так быстро и внезапно соткаться между нею и стоящим напротив молодым мужчиной, требовательно протягивающим ей свою руку. Соткаться, должно быть, из лунного света и тех самых пресловутых волос Вероники. Что-то пока еще не имеющее названия, но уже настолько ценное, что потерять его было бы настоящей трагедией, а не такой, о которой они совсем недавно так весело вспоминали…
- Обещай мне, что я не пожалею! – буквально выдохнула Евгения, делая шаг навстречу Белозерскому, и доверчиво вкладывая свою ладонь в его теплую руку, в самом деле, зажмуриваясь при этом, словно маленькая девочка. – Обещай! – требовательно повторила она, поднимая лицо и заглядывая в глаза своему белокурому и смеющемуся юному греческому божеству. – И всегда об этом помни!
Отредактировано Евгения Эйзенбергская (2016-04-05 23:46:12)
Едва почувствовав ладонью прикосновение нежной теплой женской кожи, Белозерский, не теряя ни мгновения, сжал руку Евгении, рванул на себя, заключил ее в объятья, крепкие и страстные. И, когда она подняла личико и взглянула него своими очаровывающими глубокими глазами с просьбой помнить об обещании, горячо выдохнул словно не из легких, а из собственной души:
- Обещаю.
Совершенно не задумываясь, что за этим, казалось бы, простым словом, может скрываться гораздо больше подводных камней, чем за любым другим. Впрочем, к своим девятнадцати Белозерский не обрел в принципе привычку задумываться и поступал скорее инстинктивно, следуя собственным капризным "хочу" и "буду".
Была пора бежать, спасаться - они оба скорым шагом, почти бегом, достигли конца террасы. Белозерский бережно усадил на них Нинни, перелез сам, спрыгнул вниз на холодную и мокрую траву, осенними дождями и холодом прибитую к земле; затем взял даму на руки, бережно снимая с перил, прижал к себе и отправился за дом, за угол, куда не попадал лунный свет, где росли невысокие кусты роз с небольшими распустившимися бутонами. И там, среди цветов, аккуратно опустил свою ношу, оберегая атлас красного платья от шипов роз, поставил даму на ноги и обнял обеими руками за плечи, прижал к себе, чувствуя запах ее волос и тепло ее тела. Сам прислонился спиной к холодной белой стене особняка, скрывая беглецов в тени, холоде и молчании.
Доносились приглушенные голоса ищущих. А Александр и Евгения, словно притаившиеся воры, прятались от них. И согревала лишь мысль о том, что у них из-под носа они своровали свое собственное счастье.
Он поднял ее лицо за подбородок, заглянул в глаза своим влюбленным, счастливым взглядом, чтобы растопить в ней остатки сомнений и заменить их беззаботностью и весельем. Расплата за счастье будет, но потом. А сейчас следовало отдаться волшебству зарождающейся любви с головой, чтобы потом не жалеть о содеянном.
Он улыбнулся ей, склоняясь к ее лицу и тепло дыша, но не произнося ни звука. Сорвал с куста рядом красную маленькую кустовую розу и вставил ее в густые темные волосы Нинни, за ушко, нежно пригладил ее волосы, провел горячей рукой по бархатной щеке, с каждым мгновением склоняясь ближе, еще ближе, уже чувствуя кожей лица ее неровное дыхание; прикрыл свои глаза, разомкнул губы перед поцелуем, готовый вновь слиться с медом ее губ...
- Ты нашла ее? - Отдаленный голос Николя.
И чья-то тень заставила Белозерского осечься и поднять голову до того, как он успел коснуться женских губ.
Лидия Львовна перегнулась через перила террасы и заглянула за угол дома, обнаружила там эту любопытную во всех смыслах находку и теперь глядела не беглецов глазами строгой разгневанной няньки. Белозерский в ответ прижал к груди голову Нинни, неосознанно давая знак, что отдавать ее ни при каких обстоятельствах не намерен. А выдала их, как сама расскажет позже Лидия, ненароком оставленная Белозерским тлеющая сигара в пепельнице.
- Non, - внезапно ответила Лидия Николаю уже громко и обернулась к нему, повернувшись к Алексу и Евгении спиной. - Будь добр, проверь террасу на той стороне дома, от чего-то я уверена, что Нинни дожидается нас там.
Белозерский заулыбался, вновь заглядывая в глаза своему чуду, и произнес на французском, чтобы она поняла смысл сказанных им слов:
- Она потрясающая! - Наморщив нос и мотая отрицательно головой, не веря собственному везению.
- Я все слышу, - вновь повернувшись к ним, в пол-голоса (тоже на известном итальянке языке) отозвалась Лидия таким тоном, будто сейчас Белозерский ее оскорбил. - Александр Васильевич, обязую вас вернуть украденное с рассветом и не позже!
Белозерский бы сейчас с удовольствием поспорил по вопросу права приказывать, которое принадлежать могло исключительно родителям и родным, а никак не знакомым знакомых. Но сейчас, когда Зеленова могла сдать беглецов, выбора не оставалось, и офицер положительно кивнул - в конце концов, до рассвета времени было предостаточно и держать в плену красавицу так долго он и не планировал.
- Там, за смородиновым кустом, в ту сторону, есть место, где прут решетки...
- Обижаете, Лидия Львовна, - перебил он ее, делая обиженное лицо.
- Ах, ну да, - улыбнулась, наконец, Зеленова, махнула рукой обоим на прощание, развернулась и зашагала навстречу к супругу. - Николя! Николя, Нинии и Александр ушли через внутренний дворик, через калитку, - голос удалялся, - и просили их не дожидаться, они решили прогуляться.
- Кто сказал тебе это?
- Как кто? Садовник, само собой!
- Садовник? Ночью? - Совсем далеко.
- Эм... Да! Знаешь, говорят, обрезать розы следует в ночь под луной. Они так лучше... зимуют! И прекрати бузить, Николя! Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты глупые вопросы задаешь! Давай скажем Денису, что они оба нас дожидаются снаружи и поедем мы все вместе, вот и все.
- Лидия! Не понимаю ровно ничего! Зачем?.. - И голоса иссякли за закрытой дверью особняка Деляновых.
- Она прикроет нас, - улыбнулся Евгении Белозерский, - не сомневайся. Пойдем.
И он повел ее за собой к тому самому смородиновому кусту. За ним частая металлическая ограда вокруг дома и сада имела брешь - прут был отогнут в сторону. Белозерский, в детстве с Денисом облазивший в этом дворе каждый угол, об этом лазе знал и пользовался им. И вновь настало его время.
Листья с куста смородины почти все осыпались. Кое-где еще висели остатки несобранных красных ягод. Александр, отогнув ветви в сторону, пропустил даму вперед и, придерживая за локоток и поправляя юбки платья, помог пролезть сквозь отверстие. Если миниатюрной женщине это удалось легко, то Белозерский едва не застрял и ему пришлось пригнуться, присесть, чтобы вылезти, хотя в прошлый раз, когда он пролазил здесь, проскочил без труда.
За оградой тянулась серая мостовая. Откуда-то до сих пор доносились звуки музыки, теперь едва различимые. Где-то в траве трещали ночные сверчки. Мокрая мостовая блестела от света звезд и луны, молчаливо взирающих с небес. Город замер в зыбком осеннем сне и шуршащие от ветра желтые осенние листья пели ему колыбельную.
- Чувствуешь? - Спросил он Нинни с придыханием, глядя на нее счастливыми веселыми глазами, искрящимися озорством. - Этот запах? - Он раскинул руки в стороны и поднял голову к небу, вдыхая полной грудью влажный прохладный воздух. - Так пахнет свобода!
И, схватив ее за запястье, быстрым шагом, почти бегом понесся прочь, увлекая ее за собой дальше от домов и людей.
Эпизод завершен.
Продолжение событий.
Отредактировано Александр Белозерский (2016-04-07 11:28:08)
Вы здесь » Петербург. В саду геральдических роз » Завершенные истории » Осень 1836. Надежды юношей питают
