Очень часто, Эмилия сравнивала свою жизнь с мольбертом, на котором то и дело меняются холсты. Иногда, великий художник, ведающий ее жизнью рисовал солнечными красками, а иногда он меня на холст на бумагу и брал в руки пастель. Обычно, в эти дни женщина чувствовала себя спокойной, умиротворенной и счастливой. Но были дни, когда он брался, то за акварель и рисовал хмурые грозовые тучи, то за уголь и сангину. В последнее время в ее жизни все шло наперекосяк. Она не видела ни тонов, ни полутонов, это означало, что в руках художника оказался уголь. Прямые, четкие, ломаные линии разметывались по листу деля ее жизнь на было и стало, на добро и зло, на «да» и «нет», на прошлое и настоящее и лишь изредка, на этом листе появлялся яркий штрих пастели. Сегодняшний же день, напоминал ей палитру, где нерадивый художник, смешивает краски, даже не утруждая очистить кисть от предыдущего цвета. Так, на один цвет накладывался другой и в конце-концов все смешалось в неясную серую массу.
Испанка продолжала сверлить взглядом своего русского мужа, до тех пор, пока за последним человеком, вышедшим из этой комнаты не захлопнулась дверь. В этот момент она вновь ощутила тоже самое, что ощутила в день той встречи у Варвары. Она не представляла о чем с ним ей можно говорить. Но чисто инстинктивно, она желала, чтобы он оставался подольше рядом с ней, даже, несмотря на то, что она была на него зла.
-Я осмелюсь беспокоить тебя и дальше, - он первым нарушил молчание, подходя к ней и подавая руку. В этот миг, ее злобный взгляд, сменился искренним удивлением, но лишь на мгновение, после чего вновь принял, несколько холодноватое выражение. «Если ты подумал ,что я тебя простила за вчерашнее, то глубоко заблуждаешься» Даже не спрашивая ее позволения, ее взяли на руки и понесли туда, где, собственно и должен находиться больной. (Правда, в порыве гнева, она могла бы сказать, что этот человек способен нести ее на руках лишь в больницу, чтобы избавиться от нее. Впрочем, данный случай не сильно выходил за рамки ее «теории»). Ее рука, мягко скользнула по его плечу и Эмилия обвила его своими хрупкими руками, прижавшись к графу всем своим телом. В тот момент она вспомнила сад и сегодняшнюю ночь. Они были так же близки друг к другу настолько, что могли слышать сердцебиение друг друга. А ее сердце, против воли ее разума, который убеждал ее держать себя в руках и подсовывал ей картинки из не самых радостных воспоминаний, готово было выскочить из груди. Возможно, он ждал от нее укоров, ядовитых слов, но женщина не торопилась разомкнуть уста и высказать все что было у нее в голове. Ее мысли то и дело путались, перескакивая с одного на другое и порой противореча самим себе.
Коснувшись одеяла, испанка, понимая, что все это сейчас закончится, невольно задержала руки на шее у супруга, словно не желая отпускать его. Но почти сразу же разомкнула их, укорив себя в таком глупом поступке. «Все осталось в прошлом. Между нами ничего уже нет». Он отошел от нее в самый темный угол, будто боялся, что она укусит его. Подумав об этом, на губах женщины промелькнула улыбка.
Он взял с трюмо ее черепаховый гребень, тот самый, что он когда-то подарил на день рожденье, еще совсем юной баронессе Монтеррей. Кажется, с ним была связана какая-то интересная история, но какая именно, Эмилия уже забыла. Она всегда хранила его как память о тех счастливых и беззаботных днях. А он, казалось, даже и не замечает (или не помнит?), что за вещь держит в руках. Это, по мнению испанки, свидетельствовало о том, что он целиком и полностью поглощен своими мыслями, любо же о том ,что ему все скучно и безразлично. Она все еще не решалась начать разговор, не желая разрушать атмосферу хрупкого мира еда воцарившегося в этом комнате.
-Нам нужно объяснится, до конца, всё уладить, что бы жить дальше. Иначе не выходит, - вновь первым заговорил он.
- Эдуард, - обратилась она к нему по имени, - я совершенно не представляю о чем нам с тобой говорить. Мне, кажется, мы все уже сказали друг другу, - она запнулась, затем, неосознанно, перейдя на испанский продолжила говорить, - вчера, - вновь пауза, - и тогда, - она замолчала. Гнев пытался вырваться из недр ее души. Она все еще чувствовала себя обиженной, хотя понимала, что в ошибках прошлого, она виновата не меньше. Но те его слова, до сих пор резали ей слух. Закусив от волнения губу попыталась поймать взгляд его темных глаз, но не дав заговорить ему, продолжила, - если ты о моем отъезде, то сдержу свое слово. Как только болезнь отступит, ноги моей не будет в этом городе, - твердо заявила женщина и замолчав повернула голову к окну. «О чем он еще хочет поговорить? Ума не приложу. Неужели?.. Да нет.. Быть такого не может. Восемь лет ему не мешал жить факт существования нашего брака, в противном случае он давно бы его расторгнул. У него были все основания. Неужели…» Чья-то невидимая мохнатая лапка царапнула ей сердце. Эмилия повернула голову к мужу, и жестом указав на край кровати, тихим, простуженным голосом сказала по-русски:
- Присядь. В ногах правды нет. Вы ведь так говорите?
Отредактировано Эмилия Исабель Монтеррей (2013-01-29 00:17:59)